Дом. Рассказы

Дом на обочине

Старик ужасно не хотел слезать с печи, чтобы не разбудить такой же древний, как он сам ревматизм. Но он чувствовал, что давно предсказанное сбудется сегодня, либо не сбудется никогда.

Старые суставы захрустели. Ноги в толстых шерстяных носках с трудом попали в растоптанные валенки. Из груди невольно вырвалось несколько охов , и тело, наконец, приняло сравнительно устойчивое вертикальное положение. На все лады заскрипели широкие рассохшиеся половицы, передразнивая хозяина.

– Вот я тебе подразнюсь, – беззлобно произнёс Старик, погрозив в пустоту сухим узловатым пальцем. – Лучше скажи, как думаешь – приедет или не приедет?

– Тебе виднее, – равнодушно ответил Дом.

Старик тяжело вздохнул и, с трудом передвигая больные ноги, проковылял к столу, на котором чёрным монументом в облаке ароматного пара возвышался огромный закопчённый чугунок. Старик подумал, что сегодня, быть может, он в последний раз станет есть эту вкусную, но порядком опостылевшую за столько лет кашу. Ему часто снился день, когда он, чувствуя давно забытую лёгкость в теле, усядется за покрытый белоснежной скатертью пиршественный стол, уставленный самыми изысканными яствами. И среди них, по непонятной прихоти его старческой фантазии, непременно окажется блюдо варёной картошки и покрытая золотистой корочкой гусиная лапка.

– Когда же, господи, придёт сей светлый час, – словно молитву пробормотал он себе под нос.

– А ты бы у своей жёнушки тогда спросил, – скрипящим, полным желчи голосом посоветовал Дом.

Старик пропустил его слова мимо ушей. Он не любил вспоминать прекрасную, сильную, зеленоглазую, но такую жестокую женщину. Тем более, что прах её давно истлел. Разве что дух всё ещё витал среди толстых бревенчатых стен избы.

– Не дожить мне до избавления, – горько вздохнул он.

Дом лишь проворчал в ответ что-то невнятное. И Дом, и Старик были бессмертны.

2.

В кабинет Главного врача без стука ввалился дюжий детина в белом халате, с засученными по локоть толстых как брёвна волосатых рук рукавами.

– Михал Иваныч, – прогрохотал он басом, – идёмте скорее в тринадцатую. Там, кажется, больной кончается!

Брови на лице Главного поползли вверх и остановились посреди высокого лба: в тринадцатой лежал только один человек – молодой, физически крепкий мужчина с психическим расстройством, которое, однако, никак не могло угрожать его жизни.

Уже в коридоре на бегу санитар, тяжело дыша, поведал доктору:

– Сегодня с утра опять заявил, что он принц, и мол именно сегодня ему надо непременно кого-то спасать…

– Ну, это не в первый раз, – сразу сбавив темп, заметил Главный.

– Сам весь бледный, – санитар ухватил доктора за рукав и потянул дальше, – судорога сводит…. Такого раньше не случалось!

Тяжёлая, обитая железом, дверь с номером тринадцать на удивление бесшумно распахнулась, пропуская врача в просторную палату, в которой не только стены и потолок, но даже пол были выкрашены в безупречный белый цвет. В дальнем правом углу два санитара из последних сил прижимали к привинченной к полу кровати бьющегося в конвульсиях человека в голубой пижаме, а молоденькая медсестра от волнения никак не могла справиться со шприцем.

Больной выглядел очень плохо. Он стонал, закатив глаза, изгибаясь всем телом. В уголках губ собиралась розовая пена. Лицо приобрело землисто-серый цвет, черты заострились.

Вдруг, словно почувствовав появление Михаила Ивановича, он словно пришёл в себя. Взгляд стал осмысленным и умоляющим.

– Доктор, – простонал он, задыхаясь под навалившимися тут же на него санитарами, – Я Принц! Доктор, если не сегодня, то никогда… Отпустите меня!

– Голубчик, – успокаивала его сестра, справившись, наконец, со шприцем, – сейчас сделаем укольчик, вы поспите, отдохнёте, и мы вас непременно отпустим!

Больной рванулся из последних сил, едва не сбросив с себя санитаров.

– Нет! – Страшным, полным ужаса голосом закричал он. – Нет! Сегодня! Мне нельзя спать!

Сестра с нерешительностью взглянула на доктора. Главный чуть заметно кивнул. Тогда девушка изловчилась, выбрав момент, когда санитары, вновь навалившись всем своим весом, зафиксировали больного, сделала ему укол. Больной ещё раз дёрнулся, напрягся, обмяк и затих. Однако санитары ещё некоторое время продолжали прижимать его к кровати, и только убедившись, что он действительно спит, встали, вытирая рукавами халатов пот со лба.

– Что с ним было, Михал Иваныч? – Спросил детина, бегавший за врачом.

– Припадок, но очень сильный, – задумчиво произнёс тот. – Само по себе это не редкость, но у больных с его диагнозом не встречается. Придётся, видимо, пригласить для консультации коллег из столицы.

– Принц, – едва слышно произнесла медсестра.

Доктор вздрогнул, санитары мгновенно обернулись. Девушка стояла у изголовья кровати, разглядывая теперь спокойное, необычайно красивое лицо больного.

– А ведь он похож на принца, – улыбнулась она.

– Вы видели живых принцев? – Неожиданно серьёзно поинтересовался Главный.

– Нет, – девушка смутилась, щёки её покраснели. – Но мне они всегда представлялись такими высокими и красивыми.

Санитары заулыбались. И только доктор нахмурился.

3.

Старик медленно и осторожно спустился с качающегося, давно требовавшего ремонта крыльца и огляделся, щурясь на ярком свете после полумрака избы.

Дощатый забор, огораживающий его владения, во многих местах покосился, но ещё держался. А вот ворота упали. Через проём виднелся разбитый просёлок, за ним поле и лес вдалеке. Старик снова тяжело вздохнул, поднять ворота ему было уже не по силам.

– Совсем дряхлый стал, – проворчал Дом. – Вот скоро я развалюсь – один останешься.

Старик опустился на завалинку, облокотившись на стену избы.

– Что дряхлый, то правда, – согласился он, – а вот, что развалишься скоро, это ты врёшь, дружище. Ты вечный! – И Старик крякнул от удовольствия, что рассчитался с Домом за напоминание о жене.

Они немного помолчали, греясь на солнышке и думая каждый о своём.

Дом тоже мечтал о том дне, когда трухлявые брёвна его стен вновь будут пахнуть свежей смолой, а худая крыша перестанет пропускать в его нутро губительную влагу. Когда его станет будить по утру крик молодого горластого петуха, взмывшего на конёк крыши, и подслеповатые глаза-окошки вновь обретут давно утраченную ясность.

– Может, поможешь ему добраться? – Без особой надежды спросил Дом.

– Я бы рад, но он должен прийти сам, – покачал головой Дед, – так она велела.

– Ох, и ведьмой же была твоя жёнушка! – В сердцах выругался Дом.

Лицо Старика посерело, брови сдвинулись.

– Не говори так, прошу тебя. Ведь это и её трагедия. Нам она оставила шанс, себе – нет!

– Извини, – тихо произнёс Дом, – но мне кажется, что лучше умереть молодой, чем жить вечным стариком.

Старик долго не отвечал. Он сидел, сгорбившись, словно некая неискупимая вина давила ему на плечи. Его глаза были закрыты, иссохшие руки, покрытые морщинистой с пигментными пятнами кожей, подрагивали на коленях. Руки, которые когда-то легко поднимали полупудовый меч-великан, и с одного удара рубили им вековые сосны и вражьи головы. Руки, которыми он когда-то валил быка, ухватив того за рога. Руки, которыми он обнимал и ласкал Её в ночи их любви. И которыми он однажды свершил над ней суд.

– Я верю, что он придёт, – едва слышно произнёс Старик, – верь и ты.

4.

Михаил Иванович прислушался. Да, он не ошибся – по коридору кто-то бежал. Это внезапно вывело его из привычного состояния равновесия. Его сотрудники, кажется, совсем разучились передвигаться шагом, или забыли про селекторную связь. Он поднялся из-за стола с твёрдым решением примерно наказать нарушителя. В этот момент распахнулась дверь кабинета, и едва не споткнувшись о порог, в него влетела запыхавшаяся на бегу медсестра. Заметив выражение лица Главного, она словно наткнулась на невидимую преграду и замерла с открытым ртом, так и не произнеся ни звука.