Фактор фуры

45

В лопатнике Мосластого я нашел чуть больше шестисот евро. Происхождение этой суммы оcталось загадкой - когда он шмонал меня там, в своем пригороде, он вынул из моего гораздо больше… Хотя - какая разница?

В гостиницу с паспортами моими лучше не соваться… При том, что нужно мне сейчас было - только тепло, сухость, нормальный душ да нормальная кровать: я был абсолютно разбит во всех смыслах, здорово простужен и совершенно не в состоянии связно мыслить.

На Пуэрта дель Соль, символизировавшей некогда репрессивную строгость франкистов, теперь ощутимо несло кумаром. В одном-двух кварталах от нее стены домов щедро украшали вывески дешевых хостелей. Это был единственный мой шанс - попытаться договориться в каком-нибудь таком беспонтовом заведении: сунуть им денег и вселиться без ксивы.

На коротенькой Calle Victoria в двухзвездочном Hostal Playa (большая квартира на четвертом этаже) за стойкой помещалась толстая задумчивая тетка, по-английски знающая слова три с половиной. «Испанская грусть», явленная в ее усатом лице, так и не дала оценить мне впечатление, произведенное на тетку внешним видом внезапного визитера и его нетривиальным предложением. Мы долго беседовали с ней на разных языках каждый о своем, но неоднократно повторенное мною «но пассепорто» и наглядная демонстрация бумажки в пятьдесят евро, прилагаемой к тридцати, которые стоил одноместный номер, в итоге сделали-таки меня обладателем ключа.

…Я оперся на перила зачаточного балкончика. Внизу напротив видна была вывеска Мусео де Хамон, Музея ветчины - сплошь увешанной копчеными окороками закусочной популярной местной сети. Прямо подо мной негры продавали компакты, разложив их обложки прямо на тротуаре. Слева, за углом, шумели машины и толпа. Смеркалось (который час, я так и не знал), оживало электричество. Моросило. Мне все никак не удавалось перевести дух.

Левая половина лица была самого красивого цвета - насыщенно-баклажанного. И больше правой раза эдак в полтора. Что усугублялоcь распухшим левым ухом, по которому Мосластый колотил меня в машине (плюс здоровенная ссадина на левом виске). Плюс серая свиная щетина, уже переставшая быть небритостью, но еще не превратившаяся в бородку; плюс два сломанных боковых зуба в верхней челюсти…

Сходного оттенка синяк на полгруди. Синяк - тоже громадный - и не спавший пока отек на левом плече. На спине - пониже середины. Синяки на внешних сторонах обоих предплечий и обеих голенях, на левом колене (видимо, тоже когда на «опеле» врезались). Щедро содранная кожа на правой ладони (десантирование с фуры). Лиловые кольца на запястьях.

Гулкий кашель. Скорее всего - по ощущению - температура.

Добавим сюда нелегальное положение, невозможность вернуться домой, вполне ничтожную объективно сумму денег, отсутствие приемлемых документов, совершенное убийство, а также стойкое намерение угондошить меня самого со стороны все возрастающего количества по большей части неизвестных, но наверняка располагающих ресурсами сил…

Стащив с себя драное, грязное, пропотевшее тряпье, я внимательно изучал предлагаемое зеркалом ванной. И вроде бы не наблюдал ни малейших поводов для удовлетворения. При всем при том я точно ни разу в жизни не испытывал такого облегчения, как сейчас…

Я не меньше часа проторчал в душе, голышом нырнул в койку… Мне показалось, не успел уснуть - как был разбужен стуком в дверь. Хотя глаза я открыл в ночную темень, слегка разбавленную уличными огнями… Стук повторился - требовательный. Я знал, в чем дело еще до того, как мужским голосом было произнесено «полис».

Сообщила-таки тетка. Вот тебе и вся «флема кастильяна»…

Я не испытал никаких эмоций. Не сразу нашел выключатель, зажмурился от света. Кашляя, прошлепал без спешки босиком в ванную, сморкнулся в биде, с отвращением поднял с плитки и натянул изгвазданные джинсы, подцепил пальцем вонючую майку и, зевая опухшими челюстями, поперся открывать.

За дверью стояли двое невысоких черноволосых мужичков. Они оглядели меня с откровенным интересом, предъявили удостоверения и потребовали документы. «Ноу», - говорю (мне было абсолютно все равно, что отвечать). Мужики - точнее, один из них, неважно, но доступно изъяснявшийся по-английски, - уведомил, что в таком случае я задержан для выяснения личности. Ни строгости к потенциальному преступнику, ни ревностности в исполнении долга в них и близко не было. С особенным интересом оба косились на мои запястья.

- Уот’с йор нэйм? Я закашлялся:

- Ларри Эдж.

Работать ночью кто же любит, кроме киноманьяков; испанские менты - не исключение: по прибытии в здешнюю предвариловку они без энтузиазма описали изъятое (хотя два моих паспорта пробудили в кабальерос некоторый интерес), сфотографировали меня во всей красе, дактилоскопировали, допросили - точнее, попытались, потому что на вопросы я отвечать отказался (прежде чем что-то говорить, следовало обмозговать - что именно, а на это я был по-прежнему неспособен), удивили либерализмом и человеколюбием, поделившись парой растворимых противопростудных таблеток, да и отправили подобру-поздорову в камеру, где уже имел место один довольно обтерханный правонарушитель, не понимающий по-английски.

В ментовке мне, между прочим, уже приходилось чалиться - причем в российской. (Сходил, понимаешь, с девицей в кабак. В тот кабак, где, как выяснилось, предыдущим вечером нажравшийся до соплей мент потерял табельное оружие. То есть гулял этот мусор во многих шалманах - и теперь места его боевой славы по очереди обходило целое ментовское подразделение…

Всех посетителей и персонал независимо от пола и возраста выставили вдоль стенки, половину отмудохали и в наручниках отвезли в участок. Где еще раз отмудохали, пообещали искалечить, отпетушить мнэ-э… руками рецидивистов и в два счета сшить дело лет на восемь минимум…) Так что и на нарах я отдыхал, и что такое «ласточка» узнал на собственных суставах (это когда тебе сковывают сзади обе щиколотки вместе с обоими запястьями). Здешние же порядки на подобном фоне выглядели сугубо санаторными…