Страница 16 из 19
Вы не можете себе представить, какая ужасная вещь – война! Это же просто-напросто узаконенное убийство! Большинство втянутых в шестеренки этой машины убийства достойны скорее сострадания, чем осуждения. Чем провинился какой-нибудь русский или немец, который по приказу властей обязан покинуть семью и работу, взять винтовку и идти убивать людей, не сделавших ему ничего плохого? Можно ли в условиях поголовной военной обязанности обвинять солдата, оказавшегося по ту или другую сторону фронта? Окончательно я поняла это, когда прочла прогремевшую в свое время книгу немецкого писателя Рольфа Хоххута «Наместник», где автор обвиняет Ватикан в пособничестве нацистской Германии[102].
Как я уже сказала, в четверг я поняла, что больше не выдержу. Сложила в чемоданы самое ценное и собралась пешком в Жирмунай. Казалось, бои на время прекратились, но только я дошла до ворот двора и собралась выйти на улицу, перестрелка возобновилась. Так что пришлось с чемоданами возвращаться в квартиру.
Перед отступлением из Вильнюса немцы бегали по крышам и поджигали дома. Весь старый город был охвачен пожаром. В квартире было так жарко, что обои от стен отклеивались. У окна стоял буфет, а на нем – образ Остробрамской Божьей Матери. Помню, как я молилась ей, чтобы бушующее пламя обошло наш дом стороной.
В тот раз беда миновала нас…
13 июля 1944 года Вильнюс заняли советские войска, стрельба прекратилась. Около полудня в дверь постучал близкий друг г-жи Ладигене, композитор и хормейстер Конрадас Кавяцкас[103]. Он жил тогда на улице Клайпедос и, пользуясь установившимся спокойствием, зашел посмотреть, что у нас делается. Я сказала, что вся семья у г-на Стабиниса, и мы решили вместе идти в Жирмунай. Помню открывшееся нам ужасное зрелище – дома разрушены, везде полно трупов русских и немецких солдат, кишки, мозги наружу… На мостовой уже высохшие ручейки крови. Где-то еще полыхает пламя. Страшно выглядел город.
Однако, как ни странно, жизнь ни на миг не останавливалась – на берегу реки Нерис, где сейчас мост Миндаугаса, мы увидели, что желающих переправиться уже ожидает лодка. Только надо было иметь немножко денег.
При помощи лодочника мы оказались на другом берегу и добрались до Жирмунай. Трудно передать эмоции, охватившие нас при встрече в доме Стабиниса. Все были измотаны недельной неизвестностью. Ладигене не могла себе простить, что оставила меня стеречь квартиру. И на меня вдруг навалился весь груз одиночества, страха и постоянного напряжения этой недели.
Увидев, что все живы и здоровы (и все еще в подвале), я стала просто орать от счастья, никак не могла остановиться. Бывают в жизни такие моменты, когда овладеть собой просто невозможно. А Ладигене потом сказала мне, что ужасно испугалась: вдруг я от всех переживаний потеряла душевное равновесие или попросту сошла с ума.
Наконец мы все обнялись, и плакали, и смеялись, что снова вместе. А я радовалась, что квартира спасена, и через несколько дней мы вернемся на Тракайскую.
Но вскоре начались новые заботы. Г-жа Ладигене очень переживала за Альгиса и своих сестер. Альгис был в Гульбиненай, а сестры – в Вабальнинкасе[104]. От них давно ничего не было слышно, и в голову лезли всякие страшные мысли. Я предложила, что съезжу и посмотрю, как там дела. Это было рискованное путешествие, но я снова была счастлива принести пользу своей любимой второй матери. На поезде до Биржай через Паневежис я ехала три дня. Поезд не шел, а полз, постоянно останавливаясь. Я сидела на платформе, было холодно. Помню, меня обнял какой-то мужчина, чтобы согреть, но потом пришлось от него отодвинуться… Из Биржай в Вабальнинкас, километров двадцать шесть или двадцать семь, шла пешком. Нашла и сестер, и Альгиса, живых и здоровых, так что вернулась в Вильнюс с хорошими новостями.
И начались советские времена…
Перед тем, как перейти к этим временам, хотелось бы задать Вам один вопрос. Вы рассказали много случаев, когда Вашей жизни грозила опасность. Как Вы справлялись с напряжением, которое обычно охватывает человека в такие мгновения? Ведь очевидно, что во многих случаях Ваша дальнейшая судьба зависела от умения взять себя в руки и спокойно взвесить сложившуюся ситуацию.
На самом деле не всегда удавалось овладеть собой. С другой стороны, как я уже говорила, существует какой-то инстинкт выживания, который в пограничных ситуациях особенно обостряется и помогает принять быстрое решение. Я уже рассказывала и о побеге из Каунасского гетто, и о визите гестапо в ясли. Я очень благодарна своему отцу, который воспитывал меня, готовил к самостоятельной жизни и учил логически мыслить… Кроме того, многое решают случайности, об этом мы тоже уже говорили.
В гетто жажда жизни была сильнее всего, и это тоже помогало принимать быстрые решения.
Как бы Вы могли объяснить: почему возникают такие страшные вещи, как Холокост? В поисках ответа, как правило, выбирается одна из двух возможных точек зрения. Одни утверждают, что маленький человек в определенных обстоятельствах (особенно в пору бед и лишений) становится легкой добычей для шовинистических идеологий; другие – что зло в этих случаях можно объяснить, только оперируя метафизическими категориями.
Лично мне часто кажется, что корень зла прежде всего в нас самих. Человек несовершенен и легко поддается манипуляциям. Его нетрудно заразить чувством ненависти, жаждой мести. Зло вершат нормальные люди. Философ Ханна Арендт, исследуя дело Эйхмана[105], говорила о “banality of evil” – «банальности зла»[106]. Она пришла к выводу, что Эйхман, возглавивший массовое уничтожение евреев, считал себя достойным гражданином Германии, никогда не испытывал мук совести, был хорошим сыном, мужем, отцом. Эйхман просто-напросто верил в идеи Гитлера и послушно проводил их в жизнь. Зигмунт Бауман полагает, что в каждом из нас сидит потенциальный Эйхман. Очень важно в любой ситуации сохранять критическое мышление, не поддаваться индоктринации.
Тешусь надеждой, что меня спасли от банального зла две вещи: критическое мышление или желание всегда оставаться собой – и склонность везде видеть не только зло, но и добро, красоту жизни и человека. Может быть, поэтому никого из моих мучителей – ни гестаповцев, ни энкаведешников – не помню в лицо. Память сохранила только блеск их начищенных сапог.
Я не рассказывала вам свой сон, который снился мне много позже, и даже не раз?…Сижу в комнате, устланной персидскими коврами, с дочкой, ей лет десять. Уютно… Состояние полной гармонии. Внезапно распахивается дверь, тоже обитая ковром, и к нам приближается человек. Лица не вижу, только начищенные сапоги. В руке у него пистолет, а рядом хорошенький светловолосый голубоглазый мальчик лет шести. Мужчина сует мне в руки пистолет и орет: «Застрели этого мальчика, иначе я застрелю твою дочь!» Я держу пистолет в руке, прижимаю к себе дочь и… просыпаюсь. И первая мысль: «Какое счастье, что я не застрелила этого мальчика, даже во сне!»
Те, кто хочет сеять зло, весьма изощрены в этом деле, так что их усилия нередко достигают цели даже тогда, когда мы считаем, что недоступны для лжи и манипуляций.
Приведу один пример, который должен подкрепить мою мысль о подстерегающей нас всех опасности. Шел 1951 год, я училась в Москве, и меня выбрали для участия в Параде физкультурников на 1 мая. Помню, как нас долго и серьезно дрессировали, пока не пришел праздничный день. И вот под грохот маршей мы шагаем на Красную площадь. Приближаемся к Мавзолею, и на трибуне появляется Сталин. Вы себе представить не можете, что сделалось на площади! Люди вели себя так, как будто увидели самого Господа Бога, спустившегося с небес… Ряды смешались, все повернулись к Сталину, толпа орала не своим голосом, тянула к нему руки!
102
Rolf Hochhuth, “Der Stellvertreter” (1963).
103
Конрадас Кавяцкас (1905–1996) – композитор, дирижер, педагог, общественный деятель.
104
У Стефании Ладигене была одна младшая сестра, Ирена Мария Цецилия Палюлите (1904–1931, монахиня) и три старших: Наталия Она Палюлите (18821977, швея), Северина Пранцишка Палюлите (1886–1965, акушерка) и Котрина Палюлите (1888–1973, монахиня).
105
Адольф Эйхман (1906–1962) – оберштурмбанфюрер СС, один из главных идейных вдохновителей и организаторов Холокоста. Судебный процесс по делу Эйхмана проходил в Иерусалиме. Он начался 31 мая 1961 г. В течение всего процесса Эйхман утверждал, что признает все ужасающее значение и масштабы Холокоста, но уверен, что сам был всего лишь винтиком в системе, а потому в сущности невиновен. 15 декабря 1961 г. Иерусалимский суд приговорил Эйхмана к смертной казни.
106
Впервые по-английски – 1963, в русском переводе книга издана в 2008 году: Ханна Арендт, Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме, Москва: Европа, 2008.