Запрети меня

Я не помню, что было вчера. Со мной это часто, поэтому сначала я просто осматриваюсь и, если не нахожу свежих следов разрухи и какого-то качественно нового страха в глазах соседей, немного успокаиваюсь. Возможно, сегодня легавые не нагрянут. В окнах девятиэтажек, чуть поодаль, горят кредитные плазмы. Смеркается, и в окнах мерцает синеватое свечение центральных телеканалов. За домами – опустевший осенний пустырь, и столбы вдоль дороги с каплевидными электрическими фонарями смотрятся словно слезы, оплакивающие это жалкое наркоманское местечко. Меня колотил отходняк, но я пренебрег советом старого подольского опиушника и присел на лавочку у магазина выпить пива.

«Знаешь, Митяй, надо двигаться! Кумары не кумары, главное – движение. Край начинается тогда, когда ты садишься на лавочку у подъезда с банкой пиваса, вот это уже невозврат». Помню, когда он говорил это, я только обратил внимание на его сильно загорелую шею и затылок и, напротив, совсем бледное лицо. Видимо, перед тем как родить на свет эту сентенцию, он уснул где-то лицом в лужайку на ярком солнышке.

Сзади с балкона кто-то смачно харкнул. Мимо прошла толпа местных пацанов-оборванцев, меня они заметили сразу, но здесь, у станции метро «Метафизическая», я, собственно, и вырос, во взгляде это отразилось. Этот взгляд – как пропуск в подворотню и притон. За долю секунды им становится неинтересно на меня смотреть, и они проходят, так же тупо не зная зачем и куда. Впереди я замечаю парня, которому они завидуют – пацана в капюшоне, паркующего свой «Порше» золотистого цвета с литыми дисками. Если они идут к нему, то за эти пять минут я уже вычислил нового мефедронового барыгу, которого еще не сломали местные опера, – в среднем такая история успеха длится шесть месяцев.

В гору к дальней панельке поднимается мрачный работяга и тащит детский велосипед. Ему надоело смотреть, как сынишка пыхтит на четырех колесиках, он просто тащит это китайское убожество и матерится на плетущегося позади с обиженным видом трехлетнего ребенка. Еще одна велосипедистка спускается к магазину. Забавно смотреть, как неуклюже, но упорно она крутит педали. Видимо, это ее пацан гоняет ее за бухлом. Через минуту она уже вышла из магазина со звенящим пакетом и на первой и седьмой скорости поползла вверх к девятиэтажке, возле которой кончается асфальт и начинается теплотрасса. Она так энергично крутила педали, словно ехала не в ад. Местный шериф, проезжая мимо, пытался заглянуть мне в глаза. На детской площадке играет ребятня лет трех, одного из них зовут Артем, и он нещадно херачит другого, которого зовут Илья. Мысленно я поставил на Артема – он уже разбил Илье губу, подвыпившая мама Артема не выдержала и крикнула:

– Илья, ну напинай ему в ответ!

Илья сдался и убежал за качели, а разъяренная мамаша взяла Артема за руку и повела прочь с детской площадки. Только Артем уже вошел в раж и теперь херачит кулаком по жирной ляжке своей матери. И теперь вряд ли удастся остановить его – он вник в этот кайф. Насилие неслабо снимает стресс.

Местечко это одно из последних на земле, где по вечерам престарелые жители подъездов до сих пор вываливают во двор развесить белье, присесть на лавку и посмотреть, к кому сегодня приедет реанимашка. Как бы проверяя гипотезу о том, что жизнь – это не лотерея по выдаче мультиварок и магнитов на холодильники, а конкретная бойня. Вся лотерея состоит в том, что каждый новый день просто и незатейливо предлагает тебе сломаться.

Мою лавочку уже занял дед с полной обоймой золотых фиксов, как у Old Dirty Bastarda из Brooklyn Zoo, с пивасом и пуделем. Пуделя, чтобы тот просрался, по всей видимости, деду вручила его старуха.

– Ничего, что занял твое место?

– Оно не мое.

Дед был громадный, можно предположить, что в молодости он тягал штангу, рельсы и, судя по наколкам, северные леса. Пудель был сильно отпидарашен различными бантиками и декоративной стрижкой. Дед заметил мой взгляд, сурово хлебнул из своей полторашки разливного и, глядя вдаль, сказал:

– Это все моя старуха с ума с ним сходит, внуки уехали в Штаты.

Я глотнул пива, и мы немного поговорили о погоде, о том, что скоро кончится лето и будет полная жопа, сейчас только спала жара.

– Но сначала будут дожди, будет много воды в этом году, – сказал дед, – лето было сухое.

– Тварь ебаная! – доносилось с конца двора.

Как прекрасное видение мимо проплыла телка с таким бампером, что он привнес в брутальную реальность необходимую каплю прекрасного – чтобы все это не расщепилось на атомы в моей голове. Дед тоже неслабо залип на жопу брюнетки в красном платье, как и пудель, как и я.

– Знаешь… – сказал дед, – ведь люди – это тоже вода, только она вышла из большой воды и уже успела забыть об этом. Поверь, я прожил долгую жизнь. Друзья, родители, бляди, сокамерники, жены, дети – все они имеют лишь одно свойство: текучесть. Как эта жопа, которая уплыла. Только вода ведет себя так же. От этого, ты замечал, когда идет дождь, люди чувствуют себя слегка неловко. Вода дает всем нам вспомнить о своей первозданной природе, и вот в такие моменты каждый чувствует в себе эту капельку зла.

Я был бы рад продолжить разговор, но все же вежливо попрощался, пересек сквер и вошел в бар напротив, чтобы прийти в себя без лишнего кипиша и тревожных тем типа расставания с любимыми, которые так любят старики. Заведение на любителя – с кривым столом для пула, покинутым шестом для стриптиза и барной стойкой, за которой прятался самый ушлый омерзительный в мире тип с засаленной лысиной и в черной футболке с названием этой ямы. Он никогда не смотрел в глаза. Барная стойка была довольно высокой, и он стоял немного поодаль, за кассой, с тем расчетом, чтобы его нельзя было достать рукой. Этот бармен разбавлял огромным, как айсберг, куском льда почти все, что лил из канистры вместо виски и рома. На левом бухле он сделал целое состояние. Хотите коктейль «Манхэттен»? В лучшем случае вы выпьете не метиловый спирт, но так или иначе это будет отрава из технички. Он не любил меня не за сломанный кий или пару спровоцированных драк, а за то, что, в отличие от местных завсегдатаев, я знал, как выглядит нормальный бар, и никогда не упускал возможности это обсудить с ним. Но и сюда все же привозили «Гиннес» официальные поставщики – двести двадцать за стакан, и только под пристальным взглядом этот пидор наливал его до краев. В такие моменты я видел, как ему становится хуже, чем мне.

Я сел на круглую табуретку и положил двести пятьдесят монет на стойку, кивнув на кран. Бармен старался делать вид, что смотрит баскетбольную трансляцию НБА на экране, висевшем в углу у входа.

– Что нового? – спросил я

– Ночью подростки завалились уже в ноль, взяли по пиву, распугали всех клиентов, до всех докопались, кто-то вызвал наряд. Но пэпээсники просто медленно проехали мимо, когда увидели толпу на выходе. В итоге одному парню сломали челюсть. Ровно на две половины раскололась, его занесли внутрь, до приезда скорой он так и не пришел в себя, просто так и лежал с кривой, как у бульдога, рожей. Хороший клиент был.

– Не волнуйся, хорошему клиенту геометрично наложат штифты, со временем он отойдет, захочет выпить, для начала сделает это дома и только потом уже, когда посмотрит в зеркало, примет единственно верное решение – в первую очередь сжечь твой подвал.

Бармен скривился, налил мне еще и ушел в подсобку. Больше здесь никого не было, кроме уборщицы-азиатки. Она отмывала какую-то липкую херню под столом вдоль стены, но иногда останавливалась и смотрела на черных мужиков с мячом, зарабатывающих миллионы. Когда она замечала, что я пялюсь на нее через зеркало над стойкой, она вновь принималась за липкие пятна. Я давно ее знаю, начальник совсем ее задрочил. В общем-то, только она и исполняла в этом подвале стриптиз – мучение, заряженное в фартук, вытертые джинсы-стрейч и водолазку. Ее партнером по танцу был не метафизический фаллос, а швабра, а сценой служили любые поверхности с лужами крови и блевотины. Особенно в сортире, где какой-то подросток ключом или железной заточкой прямо на плитке, крупными латинскими буквами, с большим интервалом вырезал слово K A I F и свастику. Ей часто приходилось выкруживать свои танцевальные элементы вокруг несчастных, которые продолжали кровоточить или мочиться мимо унитаза. Иногда это бывал я. Несколько раз, когда был особенно пьян, я приглашал ее на настоящий танец, но она просто сбегала в подсобку.