Страница 8 из 22
Как стремительно летит время! В избе прислушивалась к доносящимся из горницы голосам моя внучка Галя. Близость академической среды, несомненно, отразилась на её биографии. Галя окончив журфак МГУ (в дедушку было пошла), без задержки освоила учебную программу филологического факультета и получила второй диплом (в маму теперь пошла), куда в конце-концов поведёт её научная стезя, поживём – увидим. Она, не медля, вышла замуж, родила дочку Дуню, нянчит сейчас уже полугодовалую очаровательницу.
Момент появления Дуняши в Криушкине в возрасте самом что ни на есть начальном, в разгар жаркого лета, я попытался тогда же запечатлеть, как смог, в прозе.
Итак… Плавный ход писательских размышлений прервал авторитетный, басовитый, основательный (всё это – прямые указания на меццо-сопрано или контральто в будущем) младенческий ор пробудившейся, проголодавшейся моей правнучки Дуни.
Хорошо родиться со своей песней. Дуня, моя Дуничка, Дуня-тонкопряха. Когда впервые взглянул на неё, улыбнулся радостно. Мне явилось не случайно в сияющих глазах малютки неосознанное, инстинктивное ощущение прелести Богом дарованного бытия.
Она наделена несказанной жаждой жизни. Очаровательный, готовый вкушать, едва слышно чмокать, выражать чувство голода или блаженство сытости ротик. Носопырка – кнопочка. Изящные, миниатюрные ушки. Умилительные, легче гагачьего пуха, золотисто-блондинистые волосы, красиво обрамляющие её далеко не бессмысленное лицо. А руки! Они всегда на свободе. Теперь не принято пеленать младенцев, чтобы не лишать их возможности стремительно развиваться. И милые Дунины царапки вовсю осваивают близлежащие окружности, плоскости, доступное им пространство. Жажда движения сулит незаурядный темперамент в будущем.
Юные родители, Илья и Галя, давным-давно знали, что родится девочка (наука не дремлет) и что назовут они её Дуней. А я, когда узнал об этом, тотчас услышал в себе:
Когда доверили взять на руки Дуню, не удержался, спел ей этот куплет и видел, песня пришлась ей по сердцу – на губах девочки играла лёгкая, как тающее в лучах утреннего солнца облачко, улыбка. Мелодия, верилось мне, коснулась лаской её ангельской души.
…Раскрасневшиеся, весёлые банные жёны зашли в светёлку, чтобы услышать: «С легким паром!» На руках у Евгении Серафимовны сидела вконец пробуждённая, румяная со сна десятимесячная Галя. Таково стремительное течение нашей жизни.
Академики-физики Евгений Павлович Велихов и Николай Николаевич Пономарёв-Степной спели ещё одну протяжную народную песню и отправились париться. Гости уезжали из Криушкина на рассвете. Всходило солнце. Пели, щебетали, свистели ликующе птицы. Все разом.
…Самая видная грядка криушкинского огорода – салатная. Пышные, нежные, формой словно купы деревьев или кустарников. Целых три сорта салата на одной грядке! Вариации на тему рококо! У грядки с салатом невольно вспомнилась, как живая предстала Евгения Серафимовна. Завтра. 17 июля, день памяти. Она умерла три года назад. Женя, можно сказать, жила красотой. Искусство – её кислород, а совершенные формы – особая слабость. Она обожала огородный, в утренней росе, салат. Пышный, с большими закрученными в витиеватые спирали листьями салат, напоминал ей архитектурный стиль рококо, отличающийся изысканностью форм, причудливой орнаментикой. Ламбрекены на окнах усадебного дома Чеховых в Мелихове после проведённой в 1995 году реставрации она конструировала, памятуя о любви Чехова ко всему французскому и о своей увлечённости приёмами изысканного стиля рококо. На отдыхе вместе с семьёй академика-физика Николая Николаевича Пономарёва-Степнова на Чёрном море в Агудзерах Женя при всяком удобном случае заводила разговоры об искусстве. Тем было предостаточно. Майя, супруга знаменитого физика, была заводилой экстремальных, левого уклона, по существу и духу модернистских, выставок живописи в Курчатовском институте, в академическом просторечье Курчатнике, и стоило коснуться этого предмета, как разгоралась дискуссия, поскольку Женя – убеждённая сторонница реалистического направления в изобразительном искусстве. Каждая Майкина выставка – сенсация. С модернизмом бодались официальные власти брежневской эпохи. Шум на всю Москву: сбегались на устраиваемые Майей Александровной вернисажи тоскующие по свободе западники, диссиденты, любители острых ощущений. В клубе физиков к тому же демонстрировались не пропущенные в прокат зарубежные фильмы, регулярно проходили встречи с модными поэтами и «прозвучавшими», известными от Москвы до самых до окраин, артистами театра и кино.
Как-то Женя по семейным обстоятельствам покинула абхазские Агудзеры раньше всех. Разбирая её архив накануне 17 июля, я принялся читать толстую тетрадь в клеточку, в коленкоровом переплёте. Аккуратный, округлый женский почерк. Чистовик. Десять тетрадных страниц. Не отправленное по какой-то причине письмо Н. Н. Пономарёву-Степному в Агудзеры – она обещала ему сообщать о столичных новостях мира искусства.
«Здравствуйте, Николай Николаевич!
Звонка Вашего, сэр, я право не ждала. Что ж, приятная неожиданность – вдвойне приятна.
Вчера, возвращаясь из деревни, мерно покачиваясь в машине, любуясь околдованным зимою лесом, его кружевной прозрачностью, захотелось написать письмо, и оно мысленно было составлено и отправлено, а вот сегодня что-то не получается так складно, как хотелось бы.
И всё же продолжу.
Москва осенняя всегда бывает наполнена встречами с приятелями, встречами с примечательными явлениями искусства (имеются в виду художественные выставки), премьерами в театрах. Осенью семьдесят пятого года их было много – таких дней. Это и интересный разговор с Михаилом Александровичем Ульяновым, который вернулся из Греции, из гастрольной поездки, и по возвращении предстал «великим грецким писателем»: сыграл в лицах несколько забавных историй, случившихся с вахтанговцами во время этой поездки. Вот одна из них.
«Богатые греки ради особого шика и куража в ресторане при нас били посуду и делали это с таким смаком, что заразили вахтанговских актрис, которые решили не отставать, благо были приглашены местным богачом, и с русским темпераментом били тарелки и фужеры, выставив благодетеля на десять тысяч долларов. Хохотали, вспоминая сей кураж, целую неделю».
При посредничестве М. А. просмотрели семейно весь репертуар Театра имени Вахтангова. (Необходим комментарий к этой Жениной фразе, чтобы понятно было всем и каждому: с какой это стати Михаил Александрович этак посредничал. Причина была веская – мы стали дружить, как говорится, семьями на почве замечательно складно сложившихся производственных отношений. Я был редактором его первой книги и название ей придумал – «Моя профессия». Работа автора и редактора проходила на дому – один день у нас на юго-западе, следующий – у автора на Бронной. Сроки поджимали. Успели. Выходу книги сопутствовал громкий успех. Но вернусь к письму Евгении Серафимовны.)
Совсем недавно видели в Малом театре «Горе от ума» с Виталием Соломиным в заглавной роли. Спектакль остросовременный, умный, прекрасно поставленный и отменно сыгранный корифеями русской сцены. Царёв в роли Фамусова великолепен. Приглашение на спектакль последовало от Михаила Ивановича и, по всей видимости, связано с выходом в свет его книги «Неповторимые мгновенья», название это предложил Царёву Юрий Александрович. В последнее время наша библиотека пополнилась многими замечательными книгами – среди них двухтомник Шукшина и мемуары Ульянова и Царёва с дарственными надписями редактору этих книг Ю. А. Бычкову.
Чтобы не прерывать потока хвастовства, хочу поведать о трёх спектаклях (необычных), которые видели в Театре на Таганке и в молодёжном театре-студии «Гайдар» в Текстильщиках. Первый – «Деревянные кони» по Фёдору Абрамову – писателю очень русскому по духу и художественному воспроизведению жизни послевоенной деревни.