Страница 2 из 22
– Да, брат, жизнь – это такая окрошка, что не приведи Господь!
Это опять Чехов: он со мной всегда… Случается, переговариваемся. За советом я к нему сплошь и рядом обращаюсь…
Незадолго до начала работы над «Окрошкой» из Криушкина по разным надобностям отправился в чеховское Мелихово, и, надо же, там я попал на спектакль «Дуэль», поставленный моим партнёром по такого рода затеям Владимиром Байчером. Вон когда, 5 июля 1997 года, на мемориальном мелиховском пруду четыре режиссёра – Гитис Падегимас из Каунаса, Элмо Нюганен из Таллинна, Уильям Гэскилл из Лондона и Адольф Шапиро из Москвы – с интернациональным, всякий раз новым, актёрским составом исполнителей играли «Чайку». Четыре действия – четыре режиссёра-постановщика! Эта идея, как, впрочем, и вся сложнейшая в организационном и творческом отношении затея с проведением в странах, где приходилось жить и творить выдающемуся актёру и театральному педагогу Михаилу Александровичу Чехову, племяннику Антона Павловича, принадлежала Владимиру Байчеру. Проведя довольно успешно масштабные мастер-классы под титлом «Международная мастерская Михаила Чехова» в Лондоне, Берлине, Риге, он задумал очередную «Мастерскую Михаила Чехова» осуществить в Мелихове, на территории музея-заповедника. Байчер по телефону вышел на меня, директора Музея-заповедника А. П. Чехова. Мы условились для переговоров встретиться в фойе Союза театральных деятелей. Задуматься над предложением, которое в игривом изложении можно подать так: великий дядя принимает знаменитого племянника в своём подмосковном имении, что, действительно, весьма заманчиво с точки зрения репрезентативной. Известно, Антон Павлович вздыхал, сокрушался: «Ах, если бы у меня был театр!» А тут, пожалуйста, все флаги в гости к нам. Но осилим ли? Посовещавшись, решили, что вместе осилим. Вторжение на целых десять дней множества людей, говорящих на шестнадцати языках, располагающихся по-хозяйски буквально во всех помещениях, на всех лужайках, полянах, аллеях заповедника и самозабвенно занятых своими театральными учебными делами, физическими упражнениями, репетициями четырёх актов «Чайки», – это ведь нарушение музейных норм, попрание внутреннего распорядка, и на это иду я, директор, уполномоченный государством эти нормы соблюдать. А кто, каким образом восполнит убыток – музей десять дней будет закрыт для посещения? За это меня по головке не погладят. Но, как известно, риск – благородное дело.
К такого рода рискам привык, и, кажется, на моё «самоуправство» привыкло сквозь пальцы смотреть курирующее музей областное начальство. Привыкание к театрализации музея-заповедника, его просторов началось ещё в 1982 году, когда на мелиховском пруду под отрытым небом играли «Чайку» липецкие актёры. Худрук Липецкого театра драмы Владимир Пахомов не удовлетворился однако единственной постановкой, пусть и знаковой. Не одно десятилетие барражировал над усадьбой Антона Павловича Чехова, приземляясь на лужайках, аллеях парка и сада, десантируясь на веранду мемориального дома, Липецкий театр, переиграв в Мелихове весь свой постоянно наращиваемый чеховский репертуар. Однако кому не ведомо, что один, даже очень голосистый, соловей не делает весны.
На монополию липчан не единожды покушались российские и зарубежные театры. Мелиховцы не противились этому, когда приезжали опробовать в мелиховской атмосфере новые постановки по пьесам Чехова театры из Брюсселя, Стокгольма, Берлина. Вместе со своей итальянской труппой набирался в Мелихове чеховского настроения немец-интернационалист Петер Штайн. В 1996 году актёрская сборная пяти московских театров под началом страстного поклонника Чехова, режиссёра Сергея Десницкого, используя музейную материальную базу (жильё, питание, сценическую площадку театрально-концертного зала «Мелихово», реквизит из музейных фондов), играла девять дней подряд спектакль «Дядя Ваня» в честь столетия горячо любимой публикой пьесы Чехова.
В том же, девяносто шестом, году Юрий Мефодиевич Соломин поставил «Чайку». Этот спектакль Малого театра создавался в тесном сотрудничестве с музеем-заповедником. Постановочный коллектив вживался в чеховскую атмосферу музея, что, несомненно, способствовало повышению градуса мемориальности спектакля. В 1997-ом режиссёр Десницкий поставил мою первую пьесу об Антоне Павловиче Чехове – «Известный вам интриган». Спектакль пользовался успехом – на разных театральных площадках он прошёл более ста раз.
Музей исподволь, постепенно, понемногу, превращался в театральный центр. Мне представлялось, что это закономерное следствие огромной притягательной силы личности гениального драматурга Чехова. Именно тогда, в конце девяностых годов, покорённый личностью Чехова, увлечённо создающий одну пьесу за другой (все о Чехове!) стал я испытывать острое чувство ревности к славе Стратфорда-на-Эвоне – города Шекспира. Как же так, там существует всему миру известный музейно-театральный центр, проходят международные театральные фестивали, а чем меньше по значимости Мелихово, где написана «Чайка»? Англичане считают Чехова равновеликим Шекспиру, стало быть, дело за малым – надо создавать в Мелихове чеховский музейно-театральный центр.
Проведённые в конце семидесятых годов раскопки – исследование остатков белокаменного фундамента сгоревшего в советское время дома Вареникова, соседа Чеховых, – дали достоверные сведения о параметрах этого исчезнувшего было с лица земли усадебного помещичьего дома. В нашем музейном архиве хранились фотографии дома Ивана Аркадьевича Вареникова. Ровно таким же объёмом информации о разобранном в двадцатых годах прошлого столетия дома Чеховых располагал архитектор Афанасьев, воссоздавший мелиховское гнездо семьи Чеховых. Помимо романтических устремлений, в моём активе, послужном списке добровольца-строителя, были несколько осуществлённых проектов, которые воплощал в жизнь вместе, рука об руку с талантливым архитектором-дизайнером Игорем Литуринским. Это были девяностые годы, когда у государства денег на строительство не допросишься, поскольку царил сплошной бюджетный дефицит. Директор музея-заповедника, государственного учреждения, то бишь, я, грешный, ходил то с шапкой, то с протянутой рукой и насобирал денежных средств, дарёных стройматериалов, технической помощи столько, что хватило на постройку двухэтажного кирпичного здания научного центра музея. Открывали научный центр торжественно, съехались дарители и сочувствующие, прибыл в полном составе симфонический оркестр Малого театра…
У меня тотчас явилась уверенность в том, что воссоздать дом Варениковых, в котором должен был разместиться театральный учебно-методический центр, нам по силам. Руководитель Малого театра Юрий Соломин заверил, что мелиховский Чеховский учебно-методический центр станет подразделением Высшего театрального училища имени М. С. Щепкина при Государственном академическом Малом театре России. Так бы оно и вышло, не вмешайся в это доброе начинание местнический компонент. Пусть будет в Мелихове музейно-театральный центр, но нашего, областного, а не соломинского, московского, разлива. Музей на бюджете области состоит, так пусть в этом учебно-методическом центре учат театральному уму-разуму наши областные специалисты наших областных актёров и режиссёров. Известно, местничество – тупик. Попадёшь в тупик, потом из него попробуй выбраться.
Местничество возобладало. Меня, увенчанного золотой медалью за правильное руководство самым продвинутым в интеллектуальном и театральном отношениях музеем Российской Федерации и лауреатством в конкурсе газеты «Культура» «Окно в Россию», без большого шума понизили в должности, дескать, нос не задирай. Сменив неугодное руководство, принялись осыпать мелиховский музей бюджетными благами, откорректировав проект восстановления дома Вареникова, в эскизном варианте созданный мной и Лигурийским, забыв начисто о нашем авторстве, принялись строить заново дом Вареникова с приспособлением под чеховский музейно-театральный центр. Уф! Не найдя в области театральных мэтров, способных и готовых наладить, возглавить педагогический процесс в мелиховском музейно-театральном центре, удовольствовались названной мною кандидатурой Владимира Григорьевича Байчера, московского режиссёра, преподавателя РАТИ (ГИТИС) и Высшего театрального училища имени Щукина. Соломин после этих метаморфоз решительно отказался в дальнейшем покровительствовать. Летите, голуби, летите!