Король танца

Он снял перчатку и протянул ко мне аристократическую руку без единого признака мужественности.

– Сильвестра Джолиер, – подхватила я в восторге, воспользовавшись случаем показать себя с наилучшей стороны, и мы обменялись рукопожатием. У него на запястье был всё тот же зеленоватый браслет. На вид дорогой, но хрупкий. «Его ни в чём не упрекнуть, – подумала я. – Одет с иголочки. Воспитан. Ухожен. Кто он такой?». Нутром чуяла, что он из богатой образованной семьи, и тут разыгрался во мне интерес: «Ладно я, но что такой интеллигент, которой с виду и ботинок не намочит, делает здесь в такую непогоду». Это не на шутку озадачило. «Удивительно, – поражалась я, – мнение о нём меняется каждую минуту. С ума сойти. Кажется, я начинаю путаться».

Он скоро перешёл на «ты» и вёл себя как свой, непринуждённо, а я смущалась быстрой сменой поведения. Было непривычно видеть человека, мне знакомого каких-то несколько минут, который делал вид, что знал меня всю свою сознательную жизнь. На мой взгляд, переходить на «ты» было ещё рано. Опять я отнеслась к нему предвзято, а всё от неудобства, как бы он по моей глупости меня превратно не истолковал, а то будет думать обо мне весть знает что. Он назвал меня Сильвией, но так звали меня только друзья, а с ним мы были едва знакомы.

Со мной всегда так: либо на знакомство уходит много времени, и я стесняюсь и медлю – вот, как сейчас, – либо недоверчивым настороженным глазом не перестаю окидывать незнакомца, как это было в прошлый раз, либо превращаюсь в льстивую дуру и становлюсь доступной в первые минуты общения, но так бывало очень редко. Однако с ним, как в первом случае, так и во втором понадобилось время, чтобы всё как следует обдумать и понять, на самом ли деле он запал мне в душу и мне настолько хорошо в его компании. Этот способ был надёжный и проверенный, а лесть была мне с детства не к лицу.

– У тебя красивое имя, – сказал Джон, и его глаза заблестели, когда он заметно воспрянул, – возможно, понадеялся, что между нами может что-то закрутиться.

– Должна признаться, – начала говорить я с теснением, – что сегодня в метро вы мне не понравились.

– А вот ты мне даже очень приглянулась, – ответил он как будто с благодарностью за прямоту. Мои слова его ни капли не задели.

– Но теперь совсем другое дело, – быстро добавила я, удивившись:

– Странно. Ведь я вам тогда нагрубила.

– Это пустяки, – продолжил он. – Я был тобой настолько очарован, что не заметил грубости. И потом, я к вам так неожиданно подлез. Вы говорили увлечённо о своём, а я вас беспардонно перебил.

«Ах, какой же вы лапочка», – про себя паясничала я. Он обращался ко мне на «ты», а я к нему на «вы». Меня так учили родители – не тыкать старшим, а проявлять к ним уважение. Это резало слух, покуда в виде исключения я не сдалась и не засунула свои предубеждения куда подальше. Входе нашей беседы в нём вскрылось ещё одно качество – чувство юмора. Меня так и распирало от его спонтанных шуток. Люди, способные смеяться над собой, были достойны похвалы и почтения. Хорошие шутки всегда обезоруживали. Теперь моё представление о нём в корни изменилось. Мне стало так смешно, что я расхохоталась от избытка приятных игривых чувств.

– Надо же, ты удивительный человек, Джон Уилсон. Тебе дерзят, а ты и рад. Честно признаться, я и подумать не могла, что в этом городе живут такие люди.

С моей взбалмошной натурой оказалось нелегко устоять перед его очарованием. Он хотел мне понравится и был предельно откровенен. Мы оба плюнули на сдержанность и вдоволь насмеялись.

Джон говорил, а душа его пела, открытая и по-детски наивная. Он лез из кожи вон, только бы расположить к себе. Хотя его услужливость была мне не совсем понятна. Я снова начала капаться глубоко и, нащупав его слабое место, поняла, что он не любит, когда ему перечат. Думаю, его положение не позволяло женщине быть острой на язык и возвеличивать себя в глазах мужчины. Мне встречались похожие дворянские особы, которые слепо верили в то, что умная женщина – признак дурного тона. Она не знала, как себя вести в присутствии богатого знатного виконта и ей оставалось одно – это соперничать с ним, но не следовало подрожать мужчине, какой бы он ни был, а уж тем более ему противоречить. Это понимали более приземистые дамы, научившиеся не выставлять свои амбиции на показ.

Джон был человеком настроения, как и я, а такие люди, как известно, не умели притворяться. Ему нужно было отдать должное и признать, что в наблюдательности он превосходил. Ведь он первый разглядел во мне достоинства и ни на секунду не засомневался в них, пока я возилась и витала в догадках, убеждённая в том, что он не тот, за кого себя выдаёт. Обычно мне хватало несколько минут, чтобы перекинуться парой слов с лжецом и вывести его на чистую воду, или ошибиться в подозрениях и обнаружить в нём сторонника добра. В себе я тоже с удовольствием капалась, но не настолько – было куда более приятно разбирать других, нежели себя.

На диво Джон как раз и оказался тем самым человеком, общаться с которым было интересно и легко. Он податливый, послушный, благородный. «Вот так повезло, – думала я, – вот так удача. Золотая рыбка сама попалась в мои сети. Хоть на этот раз не упусти». Он был окутан тайной. Загадочность проскакивала в каждом его слове. Это то, что меня привлекало в нём больше всего.

– Я, право, тронут и впервые немного растерян, – честно признался Джон. Я ничего такого не сказала, но он вдруг расценил мои слова как комплимент и не мог остановиться. Всё тарахтел как заведённый, – наверно, выражал мне благодарность. В ответ я сухо улыбнулась, предпочла не торопить события и не подпускать его к себе так близко. Понятно и без слов, что жизнь того, кто много говорит, как открытая книга, которую листаешь, пока не надоест, и что рано или поздно таинственность исчезнет, а мне хотелось с этим подождать.

Он рассказал, что увлекался живописью и театром, и неудивительно – по нём было сразу видно, что он не физик и не химик, и даже не доктор медицинских наук, а человек с творческой жилкой. Уж чересчур возвышенно он говорил, и эта утончённость в каждом жесте, нежные черты лица и другие пикантные особенности, которых не заметить было невозможно. Из него прям рвался дух творения. Такие люди очень отличаются от остальных своей чётко обозначенной незаурядностью. Точно также по определённым признакам можно сразу распознать врача, или физика, или другого знатока своего дела, а утончённая натура обладает созидательным началом.

Так мне позже стало известно, что театр полюбил он с юности, а живописью занялся недавно, и на его счету насчитывался не один десяток картин, выставленных в его собственной галерее. Он отвёл там специальное помещение под свои картины, куда вход был строго для членов семьи, друзей и знакомых, а в остальных выставочных залах проводились выставки работ художников от малых до великих.

Восхищение эпохой ренессанса повергло его к ногам высокого искусства двух, а то и трёх столетий. Он бы с радостью назвал мне имена известнейших писателей и художников того времени, если бы я нервно не поглядывала на часы. Мы долго простояли, увлечённые друг другом, один на один под открытым мрачным небом и каждый со своими взглядами на жизнь. В отличии от меня Джон был очень разговорчивым, почти всё время говорил он, а я слушала его рассказы. Нас успел намочить мелкий дождь и высушить тёплый ветер, и мимо прошли десятки любопытных лиц, и чуть ли не столько же проехало мимо машин и колясок, но нужно было прощаться.

Он понял мой намёк, чему не обрадовался. Об этом говорили его глаза, да и вид у него был рассеянный, словно его застали врасплох. Напоследок он добавил пару слов о своём происхождение в надежде меня удивить, чтобы я не торопилась уходить, и ещё немножечко с ним постояла, но сделал это так, как будто бы обмолвился. Ему не терпелось поделиться со мной чем-то сокровенным, и по пути к метро он ни раз возвращался к тому, чтобы, наконец-то, внести ясность в свой дворянский род, история которого была запутанной, и отчего я подустала.