Пластмассовый космонавт

Немного помолчав, Валя прилегла на живот рядом, с нежностью провела мягкой рукой ему по лбу. – Но мы обманем эту суку, Паша, – пообещала Валя. И понизила голос до заговорщицкого полушёпота: – С помощью науки и фармакологии!

Она вытащила из кармана какой-то пузырёк:

– Эти таблетки используются в наших олимпийских сборных. Допинг для улучшения спортивных результатов. Самый новейший! Разработка секретной лаборатории, где куются наши мировые и олимпийские рекорды. Их по моей просьбе достал для тебя Юлик Манкевич. Сам знаешь, какие у него обширные связи в медицинских кругах.

Так как Беркут не спешил благодарить, Валя стала убеждать его:

– После сорока у мужчин снижается выработка половых гормонов, отсюда падает мышечная масса, снижается выносливость, и как следствие угасает интерес к женщинам; характер становится стариковский. Так вот, Манкевич заверил, что после курса биопрепарата мужчина будет эндокринирован по высшему классу, на уровне 18-летнего юнца! Ты это сразу почувствуешь, Паша: мир заиграет свежими красками; снова будешь готов рвать конкурентов! По утрам будешь просыпаться как в юности… А, главное, появится реальный шанс ещё раз слетать туда…

Ей ли было не знать душу космонавта, каждое слово Валентины отзывалось в нём волнами эмоций.

– Нас – слетавших в космос – совсем немного, Паш! Всего-то меньше двадцати, и только мы можем по-настоящему понять друг друга. Тот, кто слетал в космос, живёт лишь мыслью о возвращении туда. Мы просто-напросто не мыслим себя без этих ощущений… Магия космических полётов не отпустит никогда, это нечто куда более сильное, чем земная гравитация. А самый большой наш страх – быть навсегда отстранённым от полётов. Мы неизлечимо больны космосом. Просто сумасшедшие, нас в психушку запереть и лечить от «космосозависимости»!

– Ты хочешь, чтобы я сжульничал? Тебе же лучше меня известен порядок: члены отряда должны сообщать нашим врачам, даже если накануне приняли банальную таблетку от головной боли.

– Плевать на правила! – небрежно отмахнулась от его аргумента Кудрявцева. – Наши с тобой жизни не были «радугой счастливых обстоятельств», нам всё приходилось выгрызать у судьбы. Щепетильничать могут себе позволить золотые девочки и мальчики, а за нас похлопотать некому. Выбор у тебя небольшой: быть списанным на ближайшей медкомиссии, или стать первым, кто второй раз слетал в космос – дважды героем!

Аргумент был убийственен. Мужчина взял пузырёк, с сомнением повертел его в руках: «А ведь, как не крути, она права. Мир жесток. А космонавтика – тот же спорт больших достижений: в ожесточённой битве сверхдержав за мировой престиж нам отведена почётная, но суровая роль расходного материала. Пока ты ещё на что-то годен – ты нужен всем. Но как только исчерпаешь ресурс – тебя без сожаления выбросят в помойное ведро, как одноразовую зажигалку, в которой кончился бензин. Зачем возиться с кем-то, есть можно просто взять нового».

– У тебя будет год, может быть полтора, – пообещала Валя.

– А что потом?

– Перейдёшь на «тренерскую работу», как я, – улыбнулась Валя и потрогала свисток у себя на груди. – Подумай. По-моему, решение тут простое, как трусы за рубль двадцать, но решать тебе. Если надумаешь, то в следующий раз я принесу тебе упаковку с ампулами биопрепарата для внутривенных инъекций: курс как раз рассчитан точно на две недели…

Она поднялась и на удивление лёгкой для её крупного тела походкой направилась к трибунам. Беркут проводил её долгим взглядом и, снова откинувшись спиной на мягкий газон, уставился в небо. Через некоторое время поднял руку с чудо-пузырьком и стал рассматривать на просвет. Капсулы внутри напоминали кусочки янтаря, они красиво светились в солнечных лучах. Однако стоило открутить крышку пузырька, как в нос ударил неприятный запах, воняло засушенными мышами. Фу, дрянь!

Будто кто-то произнёс у него в голове: «Подумай хорошенько! Слава и награды, конечно, дело хорошее, но в этот раз гораздо больше шансов быть с последними почестями замурованным в кремлёвскую стену. А жизнь, – какая бы она не была, – всё равно бесценна. Ближе к пятидесяти, это особенно отчётливо осознаёшь».

«Пожалуй, что так… – согласился Павел, и подумал: – А что, если это само Проведение пытается меня уберечь, а я, словно глухой и слепой, не хочу ничего понимать!».

«Послезавтра на медкомиссии представится удобная возможность сняться с полёта по здоровью «сохранив при этом лицо». Никто не сможет обвинить тебя в трусости – убеждал некий голос. – Наоборот, все станут сочувствовать. А с этими пилюлями ты сожжёшь все мосты. Начнёшь их принимать, и дороги назад уже не будет».

Глава 15

В прежние, более жёсткие времена Галилея Ненашева просто уничтожили бы физически. Не посмотрели бы на то, что академик, лауреат и кавалер высоких орденов – просто «пришили» бы слишком свободному в своих мыслях и высказываниях учёному печально-знаменитую 58-ю статью «антисоветская деятельность» за критику партии и высокого начальства, а труп «врага народа» сбросили в расстрельный ров.

Но со времён Сталина нравы всё-таки заметно смягчились, и потому расправляться с неугодными стали тоньше. Блистательного учёного, влюблённого в науку и в своих сотрудников, автора признанных профессиональным сообществом научных трудов просто объявили свихнувшимся. Якобы, на почве многолетнего умственного сверхнапряжения и сопутствующего ему алкоголизма у академика возникли серьёзные проблемы с головой. С диагнозом «вялотекущая шизофрения» Ненашева выкинули из научной и общественной жизни, изолировав от мира на подмосковной даче, словно в тюремной камере пожизненного заключения.

Решив навестить подневольного затворника, Беркут готовился встретить сломленного жизнью человека с погасшим взглядом, ведь именно таким его описал генеральный конструктор Михаил Буров. «Хорошо хоть учитывая прежние заслуги его в «жёлтый дом» не упекли и смирительную рубашку не надели, – помнится сказал Буров при их недавней встрече. – Но видел бы ты, Павел, каким он стал! Совершенно другой человек – погасший». Поэтому Беркуту представлялся сломленный, больной человек. Почему-то в кресле-каталке. Со склонённой на бок лысой головой, с нелепо топорщащимися остатками седых волос, с рыжеватой старомодной трясущейся бородой, ко всему безучастный, немощный старец.

Отпустив такси в начале нужной улицы, визитёр решил немного пройтись. Приближаясь к нужному дому, он услышал, как кто-то громко напевает песенку из популярного мультфильма. А через десяток шагов увидел и самого хозяина дачи: стоя высоко от земли на приставленной к стене дома лестнице, тот вешал на окно новенький наличник, украшенный красивой резьбой.

– Хорошее хобби, – начал разговор гость.

Хозяин на лестнице повернулся, внимательно глянул на него со своей верхотуры, и ответил, словно соседу или знакомому:

– Это всё, – дачник повёл рукой вокруг (по всему приусадебному участку были расставлены деревянные скульптуры сказочных героев), – чтобы не свихнуться с ума от безделья.

С первого взгляда было видно, что здесь живёт неугомонный, бодрый духом «молодой-пожилой» человек, которому не сидится без дела: от самой калитки до конька крыши дома, на котором красовалась забавная фигурка сказочного петушка из знаменитой Пушкинской сказки, многое тут радовало глаз талантливой задумкой и мастерским исполнением.

– А ещё скажу вам по секрету, – продолжал хозяин, – есть у меня шкурный интерес, – чтобы внуки почаще приезжали, им вся эта моя самодельщина жутко нравиться.

– Здравствуйте, я Павел Беркут.

– Могли бы и не представляться, я вас и так узнал. Свежие газеты мне не запрещено получать. Ну, проходите же, чего там встали! Извините, сейчас я закончу. А пока, будьте любезны, подайте мне пару гвоздей вон из того ящика.

…Наконец наличник был установлен, и они, как полагается при встрече, пожали руки. Хозяин оказался настоящий атлет для своего почтенного возраста. Поджарый, энергичный, на удивление моложаво выглядящий. Ненашев совсем не производил того тягостного впечатления, на которое Беркут настроился. Спокойное, полное внутреннего достоинства выражение его интеллектуального лица, приятная манера говорить, благожелательный, внимательный взгляд, с первых же минут общения вызывали чувство симпатии к этому человеку. Правда, из-за затворнического образа жизни, опальный академик видать махнул рукой на собственную внешность, отчего растрёпанные волосы его, видимо, уже несколько дней не встречались с гребнем.