Зеркальный лабиринт

Это был Волька, одноклассник. Общались с ним в последний раз лет пятнадцать назад. С тех пор не находили времени ни поискать друг друга в сети, ни созвониться, ни попробовать встретиться где-нибудь в громадной Москве, выпить кофе за беседой и воспоминаниями.

Судьба свела нас в Греции.

Мы с Марго сидели на открытой веранде на шестом этаже отеля, пили кофе и наслаждались теплом утреннего солнца. Кругом сновали официанты, подносили свежие хрустящие газеты, угощали пирожными и тостами с джемом. Я сжимал ладонь Марго, водил большим пальцем по золотому кольцу на ее безымянном пальце, ощущал контрастирующий холод кожи и теплоту металла.

– Фокусник? – спросил кто-то из-за спины.

Я обернулся и увидел Вольку. Постаревшего, располневшего, облысевшего Вольку. Кто еще мог вспомнить мое школьное прозвище? Только лучший приятель!

Он полез обниматься, пододвинул стул, уселся за наш столик и щелкнул пальцами, подзывая официанта.

От Вольки несло кислым перегаром. Под глазами набухли темные круги. Кожа шелушилась и была покрыта сотнями (а то и тысячами) мелких красных прыщиков, будто Волька переживал очередной подростковый кризис. Одет он был в майку с грубо обрезанными рукавами и в трико. На ногах тапочки. Ногти на руках – я заметил сразу – не стрижены и заляпаны пятнышками краски.

– Охренеть! – сказал Волька. – Вот не думал! Живешь тут? Отдыхаешь? Познакомишь с дамой?

Голос у него был хриплый и басовитый, как у большинства полных людей. Волька бесцеремонно достал откуда-то сигарету и коробок спичек с содранной этикеткой, прикурил. Официант поднес ему чашку с кофе.

– Все верно, отдыхаем, – сказал я, не в силах оторвать взгляда от капель краски на ногтях. – Маргарита, моя супруга. Прошу любить и жаловать. Марго, дорогая, это Волька, школьный друг. Мы с ним были не разлей вода. Я тебе недавно рассказывал, помнишь? Прекрасный художник.

– Ваш муж, сударыня, мне очень помог в прошлом, – сказал Волька, пуская дым носом. – Это самое, слов нет, как я рад тебя видеть!

– И я тебя, дружище! Совпало-то как! Греция, пять звезд… а?

– Не верю в совпадения, – сказал Волька. – Взрослые же люди. Давай считать, что мы всю жизнь к этому стремились! Фокусник, ты совсем не изменился! Разве что морщины эти твои вокруг глаз. Чего не убрал? Ты же, это самое, можешь.

– Ну, положим, ты тоже не помолодел. Где волосы-то потерял? Всего пятнадцать лет прошло! Локоны были, как у девчонки. Марго, представь, у него волосы были до плеч и такие бело-желтые, кучерявые. Солнечный мальчик. Так называли, да? Кто-то такое прозвище тебе дал, уже и не помню…

Слова неслись бурным потоком, как это обычно бывает, когда встречаешься с прошлым. Я бы с радостью поведал множество историй о нас с Волькой, но Маргарита – милая моя Марго – была не слишком настроена на беседу. Это я определил по поджатым губам, немигающему взгляду и слегка склоненной голове. Я взял ее за руку, прикоснулся губами к влажной холодной коже, поцеловал переплетение вздувшихся старческих вен.

– Милая, – шепнул, – разрешишь поболтать со старым приятелем?

С властными и богатыми женщинами только так. Покорно и робко.

– Я закажу завтрак в номер, – сухо сказала Марго, кивнула Вольке и удалилась, не допив кофе.

Газета ее, оставшаяся на столике, шевелилась от легкого теплого ветра.

– Я чего-то о тебе не знаю? – усмехнулся Волька, кивая на удаляющуюся фигуру. – Ты же не серьезно? У вас разница лет в тридцать, не меньше. В альфонсы заделался?

– Любовь, она такая, – ответил я. – Сам-то женат? Кольца не вижу.

Волька постучал себя по лысине указательным пальцем:

– Не мое это. Другие дела есть, знаешь ли. Вещи, которые не отпускают.

Я спросил:

– С каких пор ты начал пить по утрам?

– С тех самых, как понял, что это отлично поднимает настроение, – усмехнулся Волька. Зубы у него были желтые и неровные. – Тебе тоже советую. Успокаивает.

А я подумал вдруг, что как-то не вписывается Волькин образ в пятизвездочный отель в Греции. Ему бы с такой внешностью и одеждой маляром где-нибудь работать в Чертаново.

Волька – несомненно постаревший – при этом будто вынырнул из прошлой жизни. Из той, где мы носили одинаковые дешевые брюки и куртки, вешали на рюкзаки значки, пили пиво за школой, прикуривали первые сигареты и, конечно, обсуждали, кто какую девочку закадрил, кто с кем целовался, кто что успел пощупать или подглядеть. Он был Солнечным мальчиком, а я Фокусником. Школьные прозвища прилипчивы.

Тот мир остался в прошлом, замкнутый со всех сторон воспоминаниями, и появление Вольки никак не вязалось со всем тем, что я пережил за последние пятнадцать лет.

– Пиво будешь? – спросил Волька. – Холодное, свежее. Я тут все сорта знаю.

Его маленькие глазки, окруженные набухшими гнойничками, вперились в меня. А мне, если честно, перехотелось общаться с лучшим другом из детства.

– Я мало пью, и тебе бы…

– Посмотри на мой живот, – перебил Волька. – Поздно завязывать, понимаешь? Тридцать пять лет на носу. Это ж почти старость!

– Сейчас и до семидесяти живут без проблем.

– Ага. Тетки с малолетними мужьями, мать итить. Нет, товарищ Фокусник, мне до семидесяти никак. С такой жизнью загнусь к полтиннику, только меня и видели.

Я поднялся, посмотрел на робкие белые облака, тянувшиеся вдоль горизонта.

– Пожалуй, мне пора. Извини.

– Не извиняйся, – перебил Волька, вновь стряхивая пепел. – Я все понимаю. Думал, мы с тобой, как и раньше, по-братски пообщаемся, слово за слово. У нас, это самое, секретов не было. Баб же всегда обсуждали. У какой жопа маленькая, у какой сиськи торчат. Ну, я и… в общем, забудь. Кто прошлое помянет, тому глаз вон.

– Давай позже увидимся. Ты же здесь где-то?..

– Если что, ищи меня у, этих, горячительных напитков.

Я оставил его за столиком с недопитыми чашками кофе, развернутыми газетами и сигаретным пеплом на белоснежной скатерти. Казалось, Волька смотрит мне в спину, но я не хотел поворачиваться.

Прошлое захлестнуло, выбив из комфортного настоящего. А я торопился вернуться обратно.

Волька стал мне лучшим другом в девятом классе. Мы начали тесно общаться, когда подготавливали сценки для школьного КВН. Волька отлично рисовал, а я готовил фокус, который открывал программу школьного выпускного. Мне нужно было нарисовать ширму – что-нибудь таинственное, с яркой надписью и призраками. После школы я догнал Вольку по дороге к остановке и спросил, сможет ли он мне помочь.

– Что взамен? – спросил Волька, лениво жуя зубочистку.

До этого момента мы были знакомы поверхностно, потому что учились в разных классах. Знали, разве что, по прозвищам. Солнечный мальчик и правда выглядел солнечно – золотистые кудри ложились на плечи и закрывали лоб. Прозвище казалось насмешкой – уже тогда он был далеко не красавцем. Волька постоянно потел, его лоб был усеян крупными гнойными прыщами, а жировая складка под подбородком больше всего походила на рыхлую старую губку.

Я заранее придумал ответ. Мне было что предложить.

– Держи, – протянул Вольке маленькую баночку, в каких обычно продавали детское питание. – Это отличный крем. Натри лоб на ночь, завтра с утра посмотри в зеркало. Гарантирую, что ты прилетишь ко мне на первой же перемене.

Он прилетел еще раньше – до первого урока! Лоб у него блестел от пота, но прыщи заметно поредели. Волька схватил меня под локоть, потащил на лестничный пролет, где, зажав у батареи, взволнованно затараторил:

– Ты, это самое, что сделал? Как это вообще? Круто же! За одну ночь, блин! Это ж один мазок. А там крема твоего еще недели на две, да?

– Все забирай, – сказал я. – Только ширму мне нарисуй, пожалуйста. У меня в этом деле руки из одного места растут.

– Я тебе сто ширм за такие дела нарисую! – Волька тряс белыми с желтым отливом кудрями, не в силах подобрать нужные слова. – Если ты мне еще тюбиков дашь, я даже, это самое, фокус за тебя покажу, во!