Страница 2 из 4
В более общем плане необходим принципиальный отход от стандартов поведения, перетёкших от царской России в псевдосоциалистический Советский Союз и оказавшихся характерными также для гитлеровской Германии. В замечательном предисловии к книге Себастьяна Хаффнера «Некто Гитлер. Политика преступления» Никита Елисеев пишет: «Честное слово, если в школах России до сих пор проходят «Тараса Бульбу», то после страстного монолога сыноубийцы Тараса я бы советовал учителям и учительницам ознакомить подростков вот с этим текстом (из другой книги С. Хаффнера «История одного немца. Честный человек против тысячелетнего рейха», речь идёт о гитлеровских «лагерях военной подготовки» – Е. Б.): «Вне всякого сомнения, в таких «лагерях» процветало своего рода счастье – счастье товарищества… делиться со всеми посылками, которые ты получал из дома, и вместе со всеми делить ответственность за те или иные проступки… ничем не отличаться друг от друга в широком, грубовато-нежном потоке надежной мужской дружбы, мужской доверительности… я совершенно точно знаю и утверждаю со всей возможной резкостью: это счастье, этот дух товарищества может стать одним из ужасающих средств расчеловечивания – и в руках нацистов как раз и стал таковым.». Это произошло потому, что, согласно С. Хаффнеру, «подобно алкоголю, товарищество – одно из сильных утоляющих боль и печаль средств, к которым прибегают люди, вынужденные жить в нечеловеческих условиях… Но там, где оно отделено от жертв и нужды, там, где оно существует только во имя самоценного опьянения и удовольствия, там оно становится пороком, и ровным счётом ничего не меняет то, что оно на некоторое время делает счастливым. Оно портит и развращает человека так, как его не может испортить ни алкоголь, ни опиум. Оно лишает человека способности жить своей собственной, ответственной, цивилизованной жизнью.»
Это относится не только к гитлеризму, но к гитлеровско-сталинской модели социализма вообще. С. Хаффнер напоминает: «Что нам необходимо, – говорил Гитлер Раушнингу, – это обобществление банков и фабрик. Но это ничего не значит, если я не приучу людей к дисциплине, из которой они не могут вырваться. Мы обобществим людей.» А затем С. Хаффнер, написавший эту книгу в период «зрелого социализма», указывает: «даже нынешние социалистические государства не ограничиваются обобществлением средств производства, но прилагают огромные усилия для того, чтобы «обобществить людей», то есть от колыбели до могилы организовывать их, принуждать к коллективному, «социалистическому» образу жизни, «приучать их к дисциплине, из которой они уже не могут вырваться». И С. Хаффнер далее приводит практические примеры схожести образа жизни в Третьем Рейхе и в ГДР.
С. Хаффнер не оговорил достаточно чётко, но необходимо оговорить: следует осуждать не коллективизм вообще, а коллективизм принудительный, участие в коллективе и подчинение его воле независимо от цели, которую ставит перед собой этот коллектив и тем более какая ему поставлена сверху. Само же по себе товарищество и коллективное взаимодействие, если оно направлено на благие цели, не может не приветствоваться: человек – существо общественное, и особенно важно такое товарищество, когда наступает общая беда: война, эпидемия и т.п.
С. Хаффнер считает коллективизм, как он его понимает, характерной чертой социализма вообще. В этом он ошибается: в СССР до прихода Сталина к абсолютной власти было большое разнообразие как в художественном творчестве, так и в личной жизни (вообще до Сталина это была другая страна, на совершенно иной идеологической основе – Сталин сохранил название марксизма-ленинизма, но вложил в это понятие совершенно иное содержание; впрочем, это уже другая тема). Угнетение же людей имеет место и в условиях капитализма. Моральные принципы здесь тоже провозглашаются, хотя и проводятся в жизнь, как правило, менее настойчиво, чем при «реальном социализме». И здесь положение человека зависит не только от его вклада в благосостояние общества, но и от независящих от человека обстоятельств – от возможностей, создаваемых происхождением, и от ситуации на рынке в условиях непредсказуемого хаоса. Поэтому и это общество несправедливо, хотя оно может быть несправедливым в меньшей степени, чем «реальный социализм» – особенно тогда, когда капиталистическое государство в той или иной степени становится социальным. Но зато в настоящее время, благодаря возможностям компьютеризации, социалистическая экономика может стать намного эффективнее капиталистической. И если удастся к этому добавить и существенно больший уровень справедливости, превосходство социализма может стать абсолютным. Но тогда это будет уже не просто социализм, а социал-индивидуализм, впитавший в себя и лучшее, что есть в капитализме.
Пороки капитализма невозможно исправить демократическими процедурами. Демократия исходит из предпосылки, что большинство населения принимает решения исходя из собственных интересов – в отличие от монархий и диктатур, когда эти самые монархи и диктаторы учитывают прежде всего свои собственные интересы и интересы людей, на которых они опираются. Однако на практике эта предпосылка оказывается неверна. Потому что избиратели, как правило, недостаточно компетентны в оценке реальных последствий тех решений, которые им предлагаются, и зачастую даже не пытаются оценить эти последствия, предпочитая опираться на свои впечатления о личностях кандидатов. И потому, что ничто не обязывает кандидатов выполнять взятые ими на себя обязательства. И потому, что часть предоставляемой избирателям информации является заведомо ложной, и этому ничто существенное не противостоит. А значительная часть избирателей вообще не обладает собственной волей и слепо следует указаниям своих религиозных и иных «духовных наставников». Всё это подробно описано в книге Ю. Н. Харари «21 урок для 21-го века».
Исходя из этого, опирающийся на демократию капитализм так же не отвечает потребностям современного мира, как и «реальный социализм». Всё, что сказано по этому поводу Марксом и его последователями, остаётся верным и сейчас. Более того, сейчас это становится ещё более отчётливым, потому что «дикий капитализм» лишился альтернативы, которую всё-таки представлял «реальный социализм», и ещё наглее измывается над трудящимися. Поэтому нынешней системе должен противостоять не просто индивидуализм, а, как и «реальному социализму», социал-индивидуализм. Который и положен в основу выдвигающихся здесь предложений.
Вместе с тем и навязывание моральных принципов, и капитализм сами по себе намного ухудшают положение людей, однако далеко не смертельны. Но угрозу уже для самого существования человеческой цивилизации представляет входящий в обойму основ «свободного мира» либерализм по отношению к внутренним и внешним его врагам.
Применительно к внутренним врагам это прежде всего недопущение применения смертной казни, без чего эти враги не могут быть подавлены. А применительно к врагам внешним это пресловутые Женевские конвенции, не позволяющие одержать окончательную победу.
Недопущение смертной казни применительно к опасным преступникам – внутренним врагам государства – делает невозможной победу над ними, потому что пребывание в местах лишения свободы является для многих просто разновидностью образа жизни, тем более что с помощью опять же преступных методов можно облегчить себе пребывание там или вообще быстрее выйти. Смертная казнь – это единственное, чего, как правило, реально боятся преступники, совершающие свои преступления в здравом уме (не под влиянием стресса, алкоголя, наркотиков и т.п.). Ленин был прав, когда говорил, что неотвратимость наказания важнее жестокости. Но вся фишка в том, что неотвратимость в нынешних условиях является недостижимой мечтой, есть только риск, и он может в значительном числе случаев эффективно отпугивать только тогда, когда это риск смерти. А когда его нет, и существует в государстве вполне легально преступный мир как часть общества. Разлагающее влияние этого факта на общество в целом не нуждается в обоснованиях.