Олово

В тот же вечер я слег с температурой – почти на неделю. И на застолье, конечно, не попал.

Ох, как же мне было обидно!

***

Когда я вернулся в строй, закадыка слету засыпал мои раны солью. Я еще дверь за собой не закрыл, а он уже орал:

– Погуляли на ура!

Я состроил гримасу и сел дописывать иск о возврате долга, который начал неделю назад. В Центр приходила тетка, махала перед моим носом распиской и триста раз повторила, что у должника нет совести. А потом я пересчитывал проценты по долгу за каждый год с учетом триста раз изменившей ставки рефинансирования – то еще веселье. Тетка мне телефон оборвала, пока я в горячке лежал, только что домой не приехала; договорились, что явится, как только я выйду, и я имел глупость ей сообщить, что вот, пожалуйста, вышел.

А закадыка все кружил вокруг меня и нахваливал гулянку. Он теперь, я так понял, был со всеми старичками на короткой ноге – потому что один из них заглянул к нам, окликнул закадыку каким-то мерзким прозвищем и поздоровался с ним, как с родным братом.

За неделю в Центре – кроме авторитета моего закадыки – изменилось еще кое-что. Раньше тумбочку под зеркалом делили между собой истертый журнал посещений и трактат об авторском праве. Теперь эти двое жались к краям, а в Центре пестрел «Город джаза».

– Наш экземпляр, – гордо пояснил закадыка.

– Наш с тобой?

Он величественно обвел рукой кабинет – так воевода обводит дланью панораму взятого города.

– Наш, – выдохнул он.

Я отложил иск – с непривычки от всех этих цифр рябило в глазах, всю сноровку за неделю потерял – и дотянулся до книги.

– Я за кофем, – сказал закадыка. – Тебе брать?

– Ага.

Он выгреб из куртки мелочь и вышел.

Обложка была что надо – твердая, глянцевая. На обороте был указан только год, ни тебе аннотации, ни фотографии автора.

В книге было двенадцать рассказов. Я выбрал самый короткий и стал читать.

Описывался мир, в котором люди живут в поездах. И пребывают, понятно, в постоянном движении – куда глаза глядят. Мутная история – мир вроде как не заканчивается, какая-то пространственная аномалия. И они расстояние измеряют временем – месяцами, годами.

И все ищут обрыв – который зовут «концом горизонта». А что там за ним такое – никто не знает; и зачем его искать, соответственно – тоже.

Рождаются в одном поезде, когда приходит пора, слезают с него, пересаживаются на другой. И так по пятьсот раз за жизнь.

И есть у них такое поверье: если встретил дважды одного и того же человека – случайно, по пути – значит, почитай, до обрыва недалеко.

Но закончить рассказ я не успел – дверь распахнулась и на пороге выросла тетка с распиской. Я начал мямлить что-то – почти готово, еще вот секундочку – она цыкнула и села за стол. Ждать, значит. Ну а я вернул книгу на место и вернулся к иску.

Зашел закадыка с кофе.

– Может быть, кофе? – спросил я тетку.

– А что у вас за кофе?

Я посмотрел на закадыку.

– Три в одном.

– Нет, спасибо, я пью черный.

Я зачем-то решил состроить из себя джентльмена.

– Сходить за черным?

Она заерзала недовольно – это ж я тогда от ее циферок оторвусь, как же так.

– Я схожу, – зачем-то состроил из себя джентльмена мой закадыка, поставил стаканы на стол и вышел.

Потом он вернулся, вручил кофе тетке и уселся в кресло Павла Александровича.

И я еще полчаса мучил ее иск. Под конец у меня уже голова пухла, все эти проценты, номера статей и вся эта казенщина – «согласно тому-то», «в соответствии с тем-то», «исходя из того-то» – у меня перед глазами водили какой-то дикий хоровод. Поставив точку, я вдруг решил, что где-то обязательно ошибся – и принялся все перепроверять, а потом еще и закадыку подключил.

– Ты вот тут опечатался, – зашипел он, заглядывая мне через плечо.

– Где?

Он ткнул пальцем в экран.

Я вместо «по истечении» написал «по истечение». Это был пустяк, но меня это подкосило – если я в такой ерунде маху дал, то что говорить о цифрах? У меня даже ладони вспотели. Это было мое первое мало-мальски серьезное дело.

А тетка тем временем выпила кофе – морщилась так, будто пьет воду из лужи – постучала по столу длинными малиновыми ногтями и без спроса подтянула к себе книгу.

– Что это? – спросила она.

«Книга», – чуть не ляпнул я.

– Это у нас… руководитель пишет, – ответил закадыка.

– Да? – она сделала удивленное лицо. – Ничего себе.

Она принялась листать «Город джаза».

– Фантастика?

– Вроде того.

А я продолжил проверять иск. Я проверил все цифры еще раз – и теперь намеревался проверить все статьи, на которые ссылался. И, как оказалось, не зря. Дважды вместо «ГК» я написал «ГПК».

Тетка листала-листала, а потом захлопнула книгу и сказала:

– Недурно.

Она положила «Город джаза» на тумбочку и повернулась к окну.

– Но я фантастику – не то чтобы…

Она не договорила. Закадыка висел над моим плечом и читал иск.

– А какой у вас тут вид! – воскликнула она так внезапно, что мы вздрогнули.

День был солнечный, и поле за окном сверкало так, что больно было смотреть.

– Но не сегодня-завтра все это застроят… – вздохнула она.

– Не застроят, – вступился за поле закадыка. – Это муниципальная собственность.

Она посмотрела на него с усмешкой.

Я, наконец, решился пустить иск на печать. Сверху вниз по каждому листу тянулась широкая серая полоса – даже как-то стильно смотрелось. Тетка пробежала текст глазами, вздохнула и встала.

– Спасибо вам за работу, мальчишки.

И она положила на стол триста рублей.

Мы смутились.

– Да чего уж…

– Дело-то несложное…

Она улыбнулась победно и вышла.

А у нас в Центре было правило: если кто из клиентов расщедривается – все идет в общую кассу. Касса жила в верхнем ящике стола и представляла собой коробку от телефона Нокиа. Чей это был телефон и кто пожертвовал Центру коробку – мы не знали. Мы спрятали деньги в кассу и пошли проветриться – лекция шла полным ходом, и на факультете царила благоговейная тишина.

– Только я на улицу не пойду, – предупредил я.

– Почему?

– Только выздоровел.

Закадыка почесал затылок.

– Тогда пошли до столовой, пожрем.

– Пошли.

И мы пошли в столовую. В столовой было солнечно, уютно, за прилавком плавал туда-сюда, точно белый кит, огромный повар в колпаке. Мы взяли по котлете с толченкой и по стакану сока. Кроме нас в столовой было человек пять – четверо первокурсников, вздрагивающих от каждого шороха, и милейший старик, в прошлом году преподававший нам конфликтологию. Он ел борщ, и от борща у него все усы были красные.

– Смотри, – кивнул я на него закадыке.

Закадыка скосился на старика, прыснул и подавился котлетой. Он принялся кашлять, закрывая рот ладонью, а я перегнулся через стол и постучал его по спине кулаком.

Только отдышался – и завел свою шарманку:

– Нет, погуляли отлично. Жалко тебя не было.

Мне стало тошно, и я его перебил:

– Жалко-жалко. Ну, а ты читал?

Он нахмурился.

– Что?

– Рассказы.

– А, читал.

– И как тебе?

– Интересно.

– Все читал?

– Нет.

– А сколько?

– Два-три, – он допил сок. – Я фантастику не очень.

– А теперь похвали пейзаж.

– Что?

– Ну, по сценарию. Как тетка.

Он махнул рукой.

– Ай, ну тебя.

Он вдруг встал.

– Мне идти надо – договор составлять.

– Какой?

– Аренды.

– Аренды чего?

Он почему-то вспылил.

– Да что ты пристал? Аренды транспортного средства! С экипажем!

– Брички?

Он не ответил и поволок поднос к стойке. Проходя мимо старика с красными усами, он склонился почтительно и поздоровался.

Я не спеша доел, выцедил сок, взял чашку чая и смотрел, как через поле бредет какой-то чудак – по колено в снегу, напролом. Чудак шел, пока не превратился в точку, точка все уменьшалась и, наконец, исчезла за деревьями с той стороны. Там была рощица, а за ней сразу центр города.