Жажда

Сестра я ему или не сестра? Я почувствовала укол совести. Если бы только можно было вернуть обратно те слова, которыми я только что его отхлестала!

– Прости меня, – сквозь рыдания мямлит Гарретт, пряча лицо в ладонях.

– Ладно, – говорю я и обнимаю брата, чего не делала уже давным-давно. – Успокойся. На берегу устанавливают опреснители, и воды будет вдоволь. Помнишь, что говорили родители?

Гарретт кивает, медленно успокаиваясь.

– В конце концов, из ванны пить – это противно, – говорю я, а Гарретт смеется. Со слезами уходит и отчаяние.

Я соглашаюсь сама рассказать родителям, что произошло с водой, потому что Гарретт настаивает, что у меня это получится лучше, чем у него. Причина, правда, совсем не в этом, а в том, что он боится это сделать. Почему-то он считает отца и мать более страшными, чем они есть на самом деле. Но, в конце концов, произошедшее – это вам не бомба-вонючка, не испорченный обед и даже не разбитое стекло.

– Я им скажу. Но вину я на себя не возьму, – говорю я Гарретту. – Я знаю, все вышло случайно, но ты должен понять, что кое в чем ты все же виноват.

Какая же я ему, в конце концов, старшая сестра, если не буду учить его ответственному отношению ко всему, что он делает и будет делать впредь?

Готовясь к самому худшему, иду к отцу и матери, чтобы все рассказать. Но они даже не злятся, что, как я понимаю чуть позже, гораздо хуже.

– Всю воду? – уточняет отец, как будто есть способ отделить в ванне воду чистую от воды, загрязненной «Кометом».

– Гарретт не виноват, – говорю я, хотя это совсем не так. – Он просто хотел отчистить унитаз, как вы и велели.

Ожидаю, что мать скажет, что я пытаюсь нашу с Гарреттом вину переложить на них с отцом. Но она не отвечает на мой вялый удар. То, что произошло – действительно серьезное событие. И злость здесь неуместна. Тут нужно сразу переходить к спасению того, что еще можно спасти.

– У нас в холодильнике есть кувшин, – говорит мать, глядя на отца.

Тот кивает.

– Опреснители должны установить уже сегодня, – произносит он. – Как только сможем, мы туда поедем.

– А может быть, будем кипятить воду из ванны и собирать пар? – предлагаю я.

В школе, в седьмом классе, мы делали дистиллированную воду в лаборатории. Насколько я помню, воды получилось с пробирку, но, наверное, Келтон мог бы нам помочь сделать что-то более функциональное?

Неужели я действительно подумала о Келтоне как о помощнике?

– Этот проект мы реализуем в другой раз, – говорит отец, явно подавленный новостью, которую я принесла.

– Простите меня, – говорю я, чуть не плача. – Это так ужасно. Простите.

– Слезы делу не помогут, моя милая, – говорит мать.

– Тем более, что и пить их нельзя, – вставляет отец, и, чтобы не разрыдаться у них на глазах, я крепко сжимаю зубы.

Иду наверх, чтобы успокоить Гарретта: никто не станет отдавать его на усыновление, не отправит в концентрационный лагерь и не превратит в начинку для мясного пирога. Но Гарретта нигде нет! Обследую ванную, задний двор и даже гараж; и тут замечаю, что исчез его велосипед. Брат смотался, никому ничего не сказав, от страха, что отец и мать ему что-нибудь сделают.

Но те бросают все, и мы отправляемся на поиски Гарретта. Нужно разделиться и тщательно исследовать все возможные места, куда он мог убежать. Родители обеспокоены гораздо больше, чем я предполагала. Когда речь идет о Гарретте, они всегда чуточку «пере». Гаррет родился недоношенным, и родители относятся к нему сверхбережно. Даже сейчас, когда он уже не младенец – стоит ему оцарапаться, и они уже готовы вызвать «Скорую помощь» и отправить Гарретта в больницу для немедленной, безотлагательной пересадки кожи. Пытаюсь успокоить себя – таковы уж мои родители, но сегодня, при сложившихся обстоятельствах, я тоже изрядно встревожена.

Моя задача – прочесать парки, где Гарретт обычно болтается со своими приятелями, а также велосипедные дорожки, бегущие параллельно магистралям. Беру свой велосипед, но шины у того спущены – я же им не пользовалась уже много лет. Пытаюсь накачать, но ничего не выходит, сколько ни вожусь с насосом. Остается скутер, который я не знаю, как включить, да эта дурацкая пого-стик, палочка-кузнечик, которую изобрел, видно, сам Сатана в свободное от придумывания одноколесного велосипеда время. Перебрав безуспешно все варианты, я понимаю, что мне все-таки придется прибегнуть к помощи Келтона. Поможет по-соседски? Даст мне напрокат свой велосипед или из подручных средств сделает заплатку на моих шинах. Я звоню в его дверь, и он сразу же открывает, словно ждал меня.

На пустую болтовню времени нет, потому сразу перехожу к делу.

– Будь другом, – говорю я. – Гарретт пропал, и мне нужен велосипед.

Как ни странно, Келтон реагирует вполне по-человечески.

– Можешь взять велосипед моего отца, – говорит он. – Сейчас прикачу.

Он на минуту уходит, и мы встречаемся у боковой калитки. Отличный велосипед у его отца! И тут я понимаю, что Келтон вытащил на улицу и свой.

– Две головы лучше, чем одна, – говорит он. – И лучше бы тебе одной не ездить. Когда все спокойно – это нормально, но сейчас нас, похоже, ждет буря.

Оказывается, не так трудно быть нормальным человеком.

– Да ничего страшного, Келтон, – возражающим тоном говорю я. – Тебе совсем не обязательно ехать со мной.

– Это будет платой за то, что ты взяла взаймы велосипед моего отца.

Да, Келтон не менее прямолинеен, чем я. Никаких переговоров, все у него решено.

– Ладно, – наконец, соглашаюсь я. В принципе, я и не возражала бы, поскольку на шкале «угроза-того-что-мне-вынесут-мозги» Келтон передвинулся с оранжевой полосы на желтую.

Мы начинаем с задних велосипедных дорожек, которые постепенно выносят нас к главной улице, на которой стоит школа Гарретта. Моя школа – напротив. Мне приходит мысль: наверняка Гарретт прячется в месте, которое ненавидит больше всего, больше, чем цветную капусту и уроки фортепиано, вместе взятые – в начальной школе города Медоу-Крик.

Задав велосипеду наклон, я намереваюсь на ходу повернуть, но тут мимо нас, едва не задев, пролетает грузовик. Поначалу я собираюсь спустить на бесшабашного водителя всех собак, но когда понимаю, что это за машина, спина у меня холодеет, и я прекращаю крутить педали.

Это зеленый камуфлированный армейский грузовик без тента, и он битком набит вооруженными солдатами. Первая мысль, пришедшая мне в голову, оказалась глупее глупого. Такая чушь прилетает, когда сознание не успевает прогнать ее через мозг.

– Какого черта? – спросила я. – Мои родители решили вызвать нам на подмогу долбаную национальную гвардию?

– Я говорил тебе о буре? – напоминает Келтон.

К этому моменту мои мозги зашевелились, и я начинаю понимать, что вокруг нас происходит нечто более значительное, чем поиски моего ушедшего в самоволку брата. Не так уж уютно чувствуешь себя, когда по привычным для тебя и таким домашним улицам разъезжают военные машины. И, словно для того, чтобы мое самочувствие резко ухудшилось, грузовик с солдатами въехал на дорожку, ведущую во двор моей школы.

– Что происходит, как ты думаешь? – спрашиваю я Келтона, полагаясь на его обширные, хотя и бесполезные познания в военном деле.

– Не знаю, – отвечает он. – Для объявления военного положения рановато…

– А пояснить? Для тупых.

– Военное положение – это когда всем заправляет армия. То есть боссы в правительстве решают, что местная полиция не справляется, и присылают солдат.

– Но это же хорошо, правда? – пытаюсь я убедить саму себя. – Более безопасно.

Говорю и поудобнее устраиваюсь на сиденье велосипеда.

Келтон пытается улыбнуться.

– Наверное, – говорит он, хотя я и чувствую, что он не верит в то, что говорит. – Может быть.

Может быть! Меня уже тошнит от этих «может быть»!

Может быть, объявят военное положение. Может быть, Федеральное агентство доставит цистерны с водой. Может быть, завтра все будет отлично. Хуже нет, чем жить в мире, лишенном определенности. Поэтому я разгоняюсь и качу вслед за военным грузовиком. Нет, я не злюсь. Я просто хочу знать. Хочу убить это «может быть». Келтон, верно, хочет того же, потому что он крутит педали чуть сзади.