Страница 4 из 18
Но если Вы все-таки обиделись, дорогой читатель, скажу Вам одно: с человеком, ищущим повод на кого-то обидеться, или причину не работать и не шевелить своими… Чем?..
Вы подумали – мозгами, а я говорю истинными словами – задницей, – не о чем говорить! Так что идите Вы своей дорогой! Счастливого пути!
Итак, разрешите, какой бы ни получилась книга, буду излагать материал так же, как на занятиях.
И для тех, кто ТУДА не пошел, а решил идти вперед, продолжаю!
Мой Наставник часто повторял: «Не корми меня ядом, повторяя чужие высказывания». В Европе принято говорить «из-за спин великих мудрецов» – то есть цитировать их.
На Востоке это считается дурным тоном, потому что цитата, пропущенная через сознание оратора, есть информация второй свежести. Любая пища, пропущенная через желудок, имеет тенденцию менять свою сущность.
Если Вы не согласны, съешьте кусок изумительного торта, подождите, пока переварится, и попробуйте съесть этот кусок еще раз. Это и есть цитата.
Ну как? Запах и вкус Вам понравились?
Родимый мой! Полет души в четверостишиях Омара Хайяма о любви и вечности, его высокие переживания истинны только из уст его самого.
Мысль ясна?
Если все еще нет, то предлагаю Вашему вниманию вопрос на засыпку: о чем думала Дездемона в последний момент жизни? Есть какие-нибудь версии ответа?
Конечно, Вы сейчас начнете нести всякую чушь, говоря: «О жизни. О правительстве. О погоде».
Если лично Вас Отелло не душил, то любое мнение на этот счет будет Вашей выдумкой! Но если душил, то должен был задушить! В таком случае я удивляюсь, как Вы еще читаете эту книгу?!
Или другой вопрос: о чем думает человек, летящий как камень с десятого этажа?
Когда я в аудитории спрашиваю об этом, слушатели по-разному отвечают: вся жизнь проходит перед глазами, охватывает страх, ужас и т. п.
И еще ни разу ничье мнение не совпало с моими переживаниями. Мой личный опыт падения с третьего этажа в студенческие годы позволяет сказать, о чем я в тот момент думал. Успел одно слово произнести, всего-навсего, а потом просто ждал долго-долго.
Хоть у меня культуры вообще нет, но все равно язык не поворачивается произнести, а тем более написать это слово.
Сделаю Вам то-о-ненький намек!
Как называется на русском языке белая сибирская лиса?
Значит, мой вывод: человека в момент свободного падения тянет заниматься наукой, в моем случае зоологией!
Вот почему в книге высказаны убеждения, исходящие только из личного опыта и достижений моих слушателей-пациентов!
Немного истории не к месту
Начну с рассказа об одном из первых моих Наставников. Он сначала щедро одарил меня тумаками, а потом и знаниями, благодаря которым я сумел в жизни кое-чего достичь.
Итак, Сеид Мухаммед Хасан – да будет земля ему пухом! – ушел из жизни в возрасте 112 лет.
Он родился в Узбекистане, еще ребенком оказался с родителями-дипломатами в Англии. Там получил прекрасное образование. Сделал карьеру, но в возрасте 46 лет по болезни покинул дипломатический корпус Великобритании.
Серьезно увлекся восточной философией, 47 лет пробыл в храмах Непала и Индии, причем 19 лет голым отшельником высоко в горах.
В 95-летнем возрасте вернулся на родину, к могилам предков.
Он был выдающейся личностью. Для него человек как открытая книга. Иногда он говорил, вздыхая: «Какой у этого мужа торжественный переплет. Жаль, что внутри нет ничего, кроме толстого кишечника».
В юности, когда я впервые в жизни его увидел, хорошо помню одну реплику. Она до сих пор звучит в моих ушах:
– Иди, сынок, с миром. Я трупов не лечу. Ты пришел, чтобы повесить свою тушу на мою старую шею, чтобы я страдал в поиске путей избавления тебя от хвори – не выйдет! Когда оживешь – приходи!
Что мне оставалось делать? Я ушел, крепко выругавшись напоследок. Но болезнь опять заставила меня встретиться с «жестоким» наставником.
Хотя к нему я вернулся через месяц, но смысл сказанного стариком дошел до меня «скоро» – лет через десять. Когда сам стал вникать в характер хронически больных людей, понял, что они всегда ждут помощи только извне, блокируют себя как творческую личность.
Как мне трудно было преодолеть собственную лень, как трудно было выполнять все его простые советы и наставления, но факт остается фактом. Он своей огромной душой и любовью заставил меня поверить в собственные силы, и мы вместе, уже через год, победили мою инвалидность, а через шесть лет я был совершенно здоров.
А потом стал домогаться к нему в ученики, и он конечно же с огромным удовольствием вышвырнул меня вон!
Но я приходил снова и снова, заметно ухудшая его настроение своим присутствием. И однажды он не выдержал и уделил-таки мне 15 минут, чтобы объяснить, что он не может брать перед Богом ответственность за меня – ему уже 106 лет и не сегодня-завтра он помрет, оставив меня недоучкой, калечащим людей. Произнеся все это, старик вновь выставил меня за ворота.
Если Вы решили, что я отстал, Вы ошиблись. Я прилип как банный лист к одному месту, потому что не поверил ни одному его слову. Какое там умирать, он был крепок и свеж, и если бы я не знал его старшего сына, которому было 85 лет, то ни за что не дал бы своему мучителю больше шестидесяти.
И я его достал! Не устояв перед моей настырностью, он решил поменять тактику. Представив меня своим друзьям, он торжественно произнес, что собирается взять меня в ученики, и просил их быть свидетелями. Старики, чему-то ухмыляясь, закивали головами, а моей радости не было предела! Ну, наконец-то!
А тем временем мой будущий Наставник вытащил толстенную книгу Абу Райхана Бируни и приказал выучить ее. Если не справлюсь – перед аксакалами дам слово мужчины не показываться здесь больше.
Не чувствуя подвоха, я согласился, да и что мне оставалось делать? В чем тут дело, я понял уже через минуту, когда он, слащаво улыбаясь, пожал мне руку и обрадовал, что незачем терять драгоценное время, так как экзамен… завтра.
– Ка-а-а-к? – уронил я челюсть до самого пупка. Я наивно полагал, что сроку мне будет отпущено по меньшей мере год. А что можно выучить за один день – несколько стишков, но не огромный трактат. Абсурд какой-то! Не обращая внимания на мои возмущения, он твердо произнес:
– Не согласен – уходи!
И чтобы я не придумал на завтра какую-нибудь уважительную причину вроде похорон умершей полвека назад бабушки, приказал мне готовиться к экзамену здесь!
Он посадил меня посреди двора под виноградником, за низенький столик, а сам вернулся к своим друзьям и стал болтать с ними как ни в чем не бывало.
А я приступил к зубрежке. Одолел одну страницу, вторую, третью, десятую…
Наступила ночь. Они давно поужинали (меня не пригласили). Один улегся спать, а двое стали гонять чаек и смотреть за мной в оба. Хотел встать размяться, они тут же пресекли все мои попытки своими ехидными репликами:
– Что, терпелка кончилась? – и все в том же духе.
Ну, думаю, буду сидеть, хоть лопните от своего чая.
Утро, полдень. Я, глядя невидящим взором в книгу, невольно ловлю запахи из кухни: вот потянуло молоком, а теперь пловом. Ой, как засосало под ложечкой, и голова закружилась…
Старички поели, попили без меня и улеглись отдыхать, весело поглядывая в мою сторону. А экзамена все нет. Вечер. Глаза мои слипаются, один сторож следит за мной, остальные мирно похрапывают.
В моей голове появилось и стало крепнуть желание досидеть до утра, а потом подойти и вцепиться им в бороды. И я уже ясно представил себе, как таскаю их поочередно за жидкие бороденки, а потом, раскинув руки, сплю здесь же, под виноградником.
Не знаю, как высидел эту ночь. В груди клокотала ненависть. И в лучах восходящего солнца, давно позабыв о книге, я вперился бычьим взглядом в своих мучителей, выбирая, кого из них начать душить первым – мучителя-учителя или его друга-острослова, ежеминутно рекламирующего свой единственный зуб в широченной улыбке на полдвора.