Погонщица единорогов

До перекрёстка, упомянутого новым знакомым, я добрался почти без приключений. Не считать же чем-то серьёзным встречу с некой лесной тварью, перемахнувшей через тропинку шагах в двадцати. Возможно, я видел волка, однако серое существо двигалось так быстро, что рассмотреть я просто не успел. Испугаться тоже. Мелькнула какая-то тень, шмыгнула между деревьями – вот и всё.

У развилки стояла массивная каменная плита, покосившаяся под собственной тяжестью. Из-за этого часть рисунка на сером булыжнике скрылась в рыхлой чёрной почве. Кажется, прежде здесь было изображение какого-то герба. По крайней мере, остаток изображения походил на геральдику: большой щит с единорогом, сжимающим во рту обнажённый меч. Рогатая лошадка стояла мордой к зрителю, а за её спиной вздымалась высокая сторожевая башня.

Ещё на камне имелись указующие стрелки. Три. А дорог я насчитал ровно две. Так что ежели средний указатель не предлагал вознестись, то прежде здесь был классический перекрёсток. Чтобы убедиться в этом, я обошёл каменюку и обнаружил начало дороги. Через пару метров путь тщательно был завален почвой, и там уже добросовестно росла трава и невысокие деревья. Лет, эдак, пятьдесят росли.

Итак, направо – короче, но почему-то опаснее. Опасность во сне? Ха! Значит, вопрос решён.

Дорога, на которую я свернул, выглядела ухоженной и хоженой: прямоугольные плиты, тщательно подогнанные одна к другой. Бордюр по краям без малейшей щербины. Даже шагать приятно, несмотря на ломоту в уставших ногах. Ладно уж, доберусь до людных мест, там и отдохну.

Как и большинство планов, которые я строил в реальной жизни, этот отправился во всё то же волшебное место. Короче, произошёл облом.

Оттопав около километра, я остановился, рассматривая новое изменение ландшафта. И ещё кое-что.

Изменение – это: деревья расступились, открыв взгляду огромное поле, поросшее настолько зелёной травой, что даже глаза заболели от изумрудных переливов на идеально ровном полотнище. Когда по высокой, выше колен, растительности ветер гнал волны, казалось, будто стоишь на берегу настоящего водоёма. На противоположном берегу травяного моря возвышался двухэтажный особняк с колоннами у входа и большой треугольной крышей. Ко входу вела широкая лестница с какими-то скульптурами, а на крыше блестел в солнечных лучах непонятный знак.

Теперь о кое-чём. Огромное стадо абсолютно белых животных. Их шерсть так сверкала на солнце, что единороги казались сделанными из серебра. Даже отсюда я видел у каждого длинную винтовую хрень на носу. Зверюшки паслись, неторопливо передвигаясь по полю следом за самым рослым собратом. А на спине у него сидела…

Этот сон выкидывал странные фортели. Очень странные.

Я никак не мог ошибиться. На спине здоровучего единорога сидела обнажённая женщина и задумчиво смотрела в мою сторону. Сказать бы незнакомка, так нет. Только перед началом сна я с ней очень крупно повздорил.

– Ксюха? – тупо спросил я и начал перебираться через ограду. – Какого…

В следующее мгновение мощный удар по затылку напрочь отключил сознание.

Здесь

Сначала я осознал боль в голове, а уж после – присутствие кого-то рядом. Я приоткрыл один глаз и обнаружил около лица нечто весьма знакомой расцветки. Похоже…

– Вставай, алкаш.

Точно, напоминает Ксюхины домашние тапки. Какого чёрта они делают рядом с моей физиономией и почему жена в тапках, если мгновение назад голышом скакала на спине единорога?

Я открыл второй глаз. Боль в затылке стала гораздо сильнее, а у стоящей надо мной Оксанки, кроме тапок, обнаружился ещё и халат. Когда-то мне очень нравилось, как он облегает аппетитные округлости супруги, а потом приелось.

– Ты почему одетая? – сиплым голосом спросил я, не совсем понимая, на каком, вообще, свете нахожусь. – И почему…

– Потому, что начало одиннадцатого, пьянь, – ответила Оксана, не став дожидаться второго вопроса. И это к лучшему, потому что я собирался спросить о единорогах. – Поднимайся, поднимайся. Продукты сами себя не купят. Или ты и дальше собираешься питаться собачьей колбасой?

– «Собачьей»? – Только теперь я сообразил, что свисаю с дивана в совершенно невообразимой позе циркового гимнаста, и попытался заползти на диван. Получилось лишь с третьего раза. – Что значит – собачьей?

– У нас на работе собака живёт. – Сегодня жена выглядела намного добрее, чем вечером. Да и нанесённый макияж способен здорово облагородить любую женщину. – Мы её с девками прикармливаем. Оставила кусок старого зельца, думала отнести.

Когда я попытался встать, то обнаружилось сразу несколько неприятных вещей: шишка на затылке, от которой, понятное дело, и трещала башка; ноющая шея, из-за которой болезной головой становилось невозможно поворачивать, и затёкшая правая рука. Казалось, будто вместо конечности повис безжизненный кусок мяса.

Глядя, как я растираю руку, Оксана съязвила:

– Вот до чего пьянство доводит! А пришёл бы нормальный, спал бы на кровати, а там, глядишь, и ещё чего перепало бы.

Тут она, конечно, лукавила. Если Ксюха захотела устроить скандал, то повод найдётся всё равно. А секс у нас уже был в начале недели, поэтому вряд ли стоит ожидать чего-то раньше следующей. Режим-с, мать его! А мои поползновения натыкаются на неприступные ограды, именуемые: усталость, больная голова, сонливость. Ну и «эти дни», как же без них? А потом меня ещё упрекают, дескать, из-за меня у нас почти нет интимной жизни. Из-за меня!

– Давай поторапливайся. – Жена посмотрела на часы. – Я ещё сегодня борщ собиралась варить. И какого хрена ты ковёр намочил?

Она вышла, а я принял сидячее положение и, ощупывая шишку, вспоминал ночные похождения. Весь сон я помнил просто отлично: от купания в реке до стада единорогов и удара по голове. А такое, вообще-то, бывало весьма нечасто. Как, впрочем, и все сновидения подобной чёткости. Обычно наутро в башке оставалась мутная мешанина образов, из которой вспоминались лишь перекошенные рожи сослуживцев или соседей.

Ковёр на самом деле оказался влажным, точно его действительно захлестнул поток из телевизора. А ноги так болели, словно я реально прошагал десяток километров. Тем не менее спать не хотелось, и если бы не шишка и ноющая шея…

Подгоняемый репликами супруги, я умылся, побрился и приготовил себе кофе. Благоверная к этому моменту успела употребить аж три чашки. «Алкашу» она принципиально готовить не стала. И это который уже раз, стоит немного выпить – и начинается! Как в старом анекдоте: «Другие – такие весёлые, а мой – дурак дураком».

За кофе я просматривал новости и размышлял, как можно было ночью так сверзиться с дивана, чтобы заполучить столь роскошную шишку.

Потом мы очень долго и нудно блуждали по магазинам и рынкам. При этом все мои замечания о неподъёмности пакетов наталкивались на железобетонное: «Не пропивал бы столько – давно купили бы автомобиль, как вон Смирновы. Теперь Катя спокойно ездит, куда хочет, и покупает хоть мешок картошки, хоть два. Да и вон её Серёга постоянно на шабашки ходит, а не сидит дома перед ноутом».

Можно было напомнить разговор недельной давности, но я не стал. Речь тогда шла о том, что Катька завела себе хахаля, потому что Серёга её совсем перестал уделять ей внимание. Совсем как я. Вообще, если подумать, то я каким-то непонятным образом умудрился аккумулировать в себе все недостатки мужского рода. Иногда даже противоречащие друг другу.

Именно по этой причине я совершенно не понимал, в какую сторону мне следует измениться. С одной стороны, я приносил очень мало денег, и стоило найти пару работ, как мужья Ленки и Катьки, которые дома появляются, чтобы пожрать да поспать. Зато у Ленки есть своя тачка, а Катька постоянно катается по курортам. С другой – я должен уделять внимание благоверной гораздо больше, как Толян у её тёзки. Те вечно везде ходят парочкой, да ещё и за ручки держатся. Только этого мне не хватало! Уж лучше ещё одну работу найду.