Гладиатор. Возвращение

- Сволочь ты, Калашников, - сокрушённо качаю головой. - Вот и делись с тобой потом сокровенным.

Складываю руки на груди и отворачиваюсь к окну, всем своим видом показывая, что больше не намерена с ним разговаривать. Знаю, что выгляжу как нахохлившийся воробей. Вижу краем глаза, как эта ехидная рожа улыбается. Но мне сейчас не до него. И не до Наденьки. И не до всемирного потопа, если бы он даже надвигался. Я жду встречи с Алексом, которая возможно приближается с такой стремительной скоростью, что меня даже подташнивает.

Но машина неожиданно сворачивает в карман и останавливается.

- Это не «Идиллия», - с недоумением разглядываю место.

- Я знаю, - приглашает меня в открывшиеся двери Каланча.

- Ну и куда мы приехали? - упираю руки в бока, разглядывая какое-то питейное заведение.

- Ты когда ела последний раз, Матрёшка? - обнимает он меня за плечи и мягко увлекает за собой в сторону входа.

- Слав, я не хочу есть, - сбрасываю я его руку. - Мне некогда сейчас есть.

- Я тебя кормить и не собирался. Это ему, - показывает он пальцем на живот на ходу и вновь прижимает меня к себе за плечи. - Это кстати, мальчик или девочка?

- Не знаю ещё. Третий месяц всего, - в последней надежде оглядываюсь на машину.

- А вообще, ты бы сейчас ещё ехала на своём метро к клубу, так что, знаешь, - преодолевает он моё ослабевшее сопротивление и открывает дверь в кафе. - Кстати, хочу заодно показать тебе, что нашёл в интернете про твоего Берга и не только, пока ты там бегала.

И этим меня окончательно убеждает.

6. Алекс

Кто бы мог подумать, что десять шагов - это так далеко.

Но я собой горжусь. Я дошёл до ванной. И я поссал в унитаз! Вот такое достижение. Не в судно, будь оно неладно. Не сцепив зубы со стыда. Не отворачиваясь от унижения. Взмок, как мышь, от напряжения, передвигая ноги. И писал, сидя на толчке, как девочка. Но, чёрт побери, я сделал это - поднялся с кровати.

Бросаю последний взгляд в зеркало. Похудевший, осунувшийся, серый, заросший неухоженной щетиной. Такой бандитской рожи у меня даже после самых кровавых поединков не было. Хотя эти сходящие синяки, подсохшие раны и ссадины уже не пугают. Хорошо представляю, что было до этого: заплывшие глаза, сломанный нос, бритый череп с окровавленной повязкой. Так что я уже красавчик!

Делаю первый шаг обратно, опираясь на пожилую медсестру, когда в дверях появляется Полина.

Она бросается мне помочь. Но невозмутимая медсестра в легкомысленной розовой униформе отстраняет её и позволяет мне дойти самому. Башка кружится неимоверно, но я благодарен. Это так важно, когда кто-то верит в тебя. Пусть даже старенькая медсестра. Она помогает мне лечь и оставляет нас одних. И я ещё долго тяжело дышу и переосмысливаю жизненные ценности, о которых никогда не задумываешься, пока молод, силён и здоров.

На мобильный столик, рядом с остывающим супом, что мне принесли на обед, Полина ставит огромные фужеры, сыры и ещё какие-то закуски - мне плохо видно. Да я толком и не смотрю - собираюсь с силами.

- Это для меня, - уточняет она, сама открывая бутылку вина. - Но тебе капельку тоже налью. Как лекарство. Это коллекционное Бордо Шато О-Брион. 1985 года. В тот год прилетала комета Галлея. Так что оно заряжено особой энергией.

- Это твой бизнес? Винный дом? - я наконец отдышался и подтягиваюсь к изголовью, вытирая рукой пот.

- Нет, мужа, - снова бросается она мне помогать. Не возражаю. - Он умер два года назад.

- Очень жаль, - вздыхаю я искренне, прекрасно понимая, каково это - терять вторую половину. И не могу сдержаться, чтобы не сморщиться. Нет, не от старой боли, от запаха.

- Да, жаль, - она подвигает столик вплотную и присаживается рядом на стул, не замечая моей реакции. - И мне очень его не хватает, но скорее, как главы бизнеса. Он был очень сложным человеком, сухим, замкнутым, абсолютно поглощённым своей страстью к вину. В его жизни не было места больше ничему и никому, даже собственному сыну. Муж был старше меня на двадцать лет. Второй брак у нас обоих. И с моей стороны это был брак по расчёту. Впрочем, как и с его. Так что...

Она разливает по бокалам тёмно-гранатовую жидкость и даже не смотрит на меня.

- Прости, но что это так воняет? - не выдерживаю я.

- Чёрт! Это сыр, - смеётся она, поднимает со столика круглую коробочку из тонкого деревянного шпона. - Камамбер. Я так привыкла к этим пряным сырам, что уже и не обращаю внимания на запахи.

Она оборачивается словно в поисках места куда бы её выкинуть.

- Наверно, твоё вино только им и можно закусывать? - показываю, что можно вернуть его назад. Потерплю.

- На самом деле - желательно. Но тут ещё паштет с трюфелями, так что нам хватит.

- Извини, я не разбираюсь от слова «совсем», - развожу руками, когда она всё же заворачивает зловонную коробку в пакет и возвращает в сумку.

- Да я и сама разбираюсь по необходимости и отношусь ко всему этому не с любовью, а скорее с глубоким уважением. Муж у меня был в этом плане такой педант, что просто приходилось соответствовать.

- А у меня ощущение, что ты выросла с чопорной гувернанткой-англичанкой, в особняке с кленовой аллей и собственным парком машин.

- Это я просто так выгляжу, - смеётся она, подавая мне бокал. - И, кстати, о машинах. И о поводе, по которому мы здесь собрались.

- Странно как-то отмечать дату бракосочетания без жены, - повторяю я её жест и засовываю нос в бокал, хотя понятия не имею что за запахи вдыхаю. Ну, приятно. - А зачем такой большой сосуд?

- Это ещё маленький. Всего четыреста миллилитров. И ты не смотри, что я налила так много. Можешь, просто губы смочить.

- Смею предположить, что, видимо, так положено: большой объём, налить по плечи.

- Скажем, до того места где чаша начинается сужаться, а в остальном ты прав. Ну, за вас с Викой! За ваши новые три месяца!

- За долго и счастливо! - я делаю глоток, но потом подумав, что это стоит того, допиваю до дна.

Её округлившиеся глаза говорят о том, что для такой порции алкоголя я всё же ещё слишком болен и очень слаб. Но я больше не хочу быть слабым. Выдыхаю.

- Ты сказала: комета Галлея, лекарство.

- Закусывай, пьянчуга, - смеётся она и передаёт мне тарелку с супом. - А знаешь, что бы между вами ни произошло, но даже разговоры о жене подняли тебя с кровати. Так что предлагаю продолжить.

- Думаешь, если я тебе покаюсь во всех грехах, что я совершил по отношению к Вике, то уже к вечеру выйду отсюда здоровым? - усмехаюсь. Суп остыл, но глотаю - мне действительно нужны силы.

- Думаю, нам стоит заключить это пари.

- А не боишься проиграть? Может, эта история как есть, от начала до конца, заставит тебя передумать?

- Вряд ли, но я хочу её услышать.

И то ли от выпитого вина, то ли Полина действительно прекрасная собеседница, но говорить с ней оказывается так легко, просто и естественно, словно я знаком с ней очень давно. Не знаю, учат этому где-то или это врождённое, но она словно чувствует, что я хочу сказать и, когда не нахожу слов, подхватывает фразу, закачивая за меня именно так, как нужно.

Редкое качество, которое почти не встречается между людьми, которые не прожили рядом всю жизнь. Исключительное. Хочется вывернуть перед ней душу - я так истосковался по людям, которые меня понимают. Принимают таким, как есть. Не судят и не осуждают. Дают и ничего не просят взамен. Верят, не требуя доказательств.

- Непростая история. Сумасшедшая. Но знаешь, мне кажется твоя жена была права, что ушла.

- Чем дольше её нет, тем и я всё сильнее убеждаюсь в этом. У этих отношений не было будущего. Мы всё начали неправильно. Делали неверно. И закончили не так, как надо. Это был тупик.

- Да, остаться было проще. Но в вашем случае остаться вместе - это тянуть за собой груз обид и обвинений, без конца считать, кто и кому сделал больнее, постоянно думать о том, как и где вы оступились. А сейчас у вас есть реальный шанс начать всё заново.