Страница 99 из 144
Не думал, что буду волноваться.
Я, Алекс Берг — каменная рожа, ледяная глыба, стою на улице возле ЗАГСа, и настроение такое, что впору закурить.
— Это точно фиктивный брак? — подливает масла в огонь Ефремыч. — Что-то ты как-то неважно выглядишь.
— Плохо спал. Да на работе неприятности, — пытаюсь отмахнуться, но от цепкого взгляда бывшего тестя не так-то легко что-то утаить.
— Что за неприятности?
— Опять копают под первый Айсберг. Проверка за проверкой. То пожарные, то Росздравнадзор, теперь муниципалитет на предмет законности покупки здания.
— Опять Громилов? — бывший тесть ловит суть происходящего на лету.
— Ну, а кто ещё? Никак не угомонится.
— Говорят, его папаша в кабинет министра метит, — скрещивает Ефремыч руки за спиной, провожая глазами подъехавший разряженный лимузин. Не наш. — Сейчас вот выборы пройдут, и если он правильно сделал ставку, то быть ему следующим Министром Спорта.
— Умный мужик, что уж. Толковый, — разодетая в белое упитанная невеста похожа на взрыв на ватной фабрике. Искренне сочувствую жениху и отворачиваюсь. — Жаль, Павлик пошёл не в отца. Уже вместо того, чтобы трахать всё, что движется, давно сидел бы в тёпленьком кресле какой-нибудь структуры да сопли своим детишкам подтирал. А он всё гоняется то за юбками, то за моим клубом.
— Но хватка у него бульдожья. Вцепился же, хер отступил за столько лет. Если бы я сам не помогал тебе с эти зданием, тоже напрягся бы, а так, — он сердечно похлопывает меня по плечу. — Не дёргайся! Вырулим, как всегда. Почему его, кстати, Гремлином прозвали?
— Потому что злой. Если не доведёт себя до белого каления, на ринг не мог выйти. А ещё потому что тупой. И с телефонами у него вечно были проблемы. Разобраться ума не хватало, и вечно они у него ломались.
— А да, он же ненавистник всякой техники. Ясно. Ну, вот и твоя, — кивнул он в сторону приближающейся машины. — Эх, купить себе, что ли, белый лимузин.
— Да купи розовый, чего уж там, — и хотел бы я улыбнуться, но только шумно выдыхаю и иду встречать «девушку своей мечты».
В небольшом кабинетике, куда нас заводят вместо пышного зала, Ефремыч ещё успевает отвесить своей старой знакомой парочку комплиментов. Не удивлюсь, если он и встречу успеет назначить, хотя, судя по его скучающему лицу, дамочка несколько вышла в тираж и его больше не возбуждает. А вот меня моя будущая жена, вцепившаяся в руку остренькими коготками, возбуждает так, что дышать трудно.
Не знаю, что такого сделали с ней в салоне, но она словно светится изнутри: сияет кожа, блестят волосы, лучатся глаза. И пахнет она так пьяняще — всё, что происходит вокруг, доносится до меня как сквозь дымку этого запаха и стук сердца, которое пульсирует не только в штанах, бьётся везде, грохоча и оглушая.
— Я же правильно поняла, что вам не нужна церемония? — обращается ко мне женщина.
— Да, совершенно верно, — киваю я в ответ на её растерянность и протягиваю паспорта.
— Просто не ожидала, что вы будете такими нарядными. Обычно, если это формальность, — она отодвигает стул, но сесть так и не решается, как и продолжить свою мысль, видимо, поймав Викин убийственный взгляд.
— Людочка, ну, ты коротенько, — косится на Вику и Ефремыч. Кроме него с нами в кабинете ещё Марина. Но я без неё в последнее время как без рук.
— Ну, хорошо, — соглашается Людмила. — В общем, властью данной мне муниципалитетом города объявляю вас мужем и женой. Кольца?
— А как же, — протягивает коробочку Ефремыч.
Чёрт, как же это оказывается сложно подрагивающими непослушными пальцами надеть такое крошечное колечко на такую же дрожащую от волнения руку.
— Теперь невеста, — подсказывает Людочка.
— Совет да любовь! А теперь молодые могут поцеловаться, — великодушно разрешает она. Бухается на свой стул, а я не могу, боюсь прикоснуться губами к этому неземному созданию, что не проронило ни звука с тех пор, как выпорхнуло из машины.
— Эй, — заставляю я поднять на себя глаза. — Уже всё закончилось. Иди сюда.
Её приоткрытый от волнения ротик манит. Розовенький, свеженький, сочненький, покрытый прозрачным блеском. Я касаюсь его едва-едва, но Вика сама перехватывает инициативу.
«Она моя!» — поёт где-то в груди, насвистывает весенними птахами, журчит талой водой. В моей душе — настоящая весна. А я безумный соловей, самозабвенно распевающий разбойничьи песни. Словно я ограбил судьбу на пару бочек рома и собираюсь напиться до беспамятства.
— Молодые, распишитесь, — остужает нас работник ЗАГСа, и мы нехотя отрываемся друг от друга.
Вика стыдливо опускает глаза в журнал. Вижу свежий румянец на её нежных щеках, пока она ставит свою закорючку. Ставлю рядом свою.