Страница 4 из 144
«Идиллия» встречает меня равнодушной противокражной системой, стройными рядами лифчиков благородных расцветок и приторно вежливыми продавщицами.
Они как приклеенные следуют за мной от стеллажа к стеллажу: то ли бдят, чтобы я чего-нибудь не стащила, то ли делают вид, что готовы расшаркаться по первому требованию. И чем дольше я хожу, скользя глазами по строгим балконетам и вызывающим пуш-апам, тем лица двух нимф из райских кущ этой «Идиллии» становятся непроницаемей.
— А есть у вас что-нибудь э-э-э… простое? — первой сдаюсь я в этой молчанке.
— Это, простите, какое? — вздёргивается хищный как у птицы нос одной из нимф, той, что постарше, с серым глянцевым маникюром в стиле «кошачий глаз». — Такое мягкое хлопковое для вашей бабушки?
— Это такое без косточек, без поролона, удобное, дышащее, — тоже тяну губы. Не настроена я сегодня на вежливость. Ох, не настроена! Но на первый раз сдерживаюсь.
— Вот, обратите внимание. Изделия французских дизайнеров отличаются простотой и изяществом, — подключается вторая, моложе, и показывает своими идеальными розовыми ноготками направление.
Я плетусь. Что делать, лифчик-то нужен.
— Шён-н-тель, — гундосит она, перебарщивая с прононсом.
То ли меня сейчас как-то изысканно оскорбила. То ли сказала «Отвали!» своей клювоносой напарнице.
— Шён-н-тель — это семейная компания, основанная ещё в девятнадцатом веке. Бельё этой марки стало символом высокого качества и истинного парижского стиля, — заученно жуёт она и суёт мне под нос тонкий белый бюстгальтер на широких лямках. К нему в пару прикреплены труселя парашютного размера. Издевается, падла!
— Спасибо, да, моей бабушке, непременно бы понравилось. Жаль, что она умерла. Слава богу, не от вида этих панталонов. Я хотела бы что-нибудь себе. И можно изготовленное братьями нашими меньшими — китайцами. Хотя, пожалуй, — я сдёргиваю с вешалки вполне приличный бордовый комплект, — вот это пойдёт.
— Тогда давайте примерим, — сопровождает меня девушка за шторку и даже мило улыбается. — Действительно, надо же с чего-нибудь начать.
Бельишко нежненькое и глазомер у меня неплохой — село отлично на обе мои крепкие двоечки. Только одно «но»: куда ж пойду я в таком прозрачном кружеве? На работу не наденешь — всё как на ладони, под футболку — жалко, под свитер — колется.
— Вот ещё есть Блюбелла. Английский бренд, — просовывается моя змея-искусительница с какой-то тряпочкой в щёлку занавеси, получая разрешение. — Вы худенькая, вам пойдёт. Это бельё использовали на съёмках фильма «Пятьдесят оттенков серого», — добавляет она уже из-за задёрнутых кулис.
— В смысле, уже носили? — бубню ей вслед.
И с ужасом смотрю на перекрестья лямок — я никогда не разберусь, как его надеть.
— Спасибо! Мне бы что-нибудь поплотнее, не знаю, — я высовываю нос и замираю на полуслове.
О, боже! А он-то что здесь делает? Я понимаю, что просто стоит, облокотившись на противокражный терминал, но… какого чёрта! Мозолит глаза своим римским профилем, да где! В святая-святых женского пола — бутике нижнего белья.
А клювоносая уже тянет мне очередные кружавчики. С очередной легендой. Теперь о дружной итальянской дизайнерской семье из двух мужиков.
Я вредничаю. Не хочу выходить из кабинки. Я желаю, нет, требую, чтобы этого спартанца убрали. Он нервирует меня своим ростом, своими мышцами, своими запахами, которые я чувствую даже за бархатной шторой. На самом деле, я, конечно, ничего не требую, а жду, когда он уйдёт. Тяну время.
Но куча белья, которое я отвергаю, растёт. А он стоит.
Сдаюсь. Выхожу, натягивая куртку. Хотя мне жарко. Но голые соски дыбятся, в этот раз от стыда. У меня в руках единственный чёрный лифчик. И Вторая вежливо отстёгивает от вешалки отказные трусы.
— Да, только верх, — подтверждаю я и лезу в карман за деньгами.
— С вас семь тысяч четыреста девяносто девять рублей.
Я не округляю глаза, я становлюсь похожа на полярного филина. Даже меня пугает собственное отражение в зеркале за кассой.
— Так у вас же пятидесятипроцентная скидка?
— Это уже со скидкой, — замирает она, понимая, что не стоит класть этот лифчик в фирменный пакет.
— Нет, спасибо. Столько шарма сразу я, пожалуй, не потяну, — опускаю глаза, засовывая назад свои кровные, и пытаюсь ретироваться на выход.
Протискиваюсь в опасной близости от невозмутимого мужика. Но проклятая противокражная система взвывает, словно я наступаю ей на хвост.
— Девушка! — не кричит — скрежещет металлическим голосом Клювоносая. — Будьте добры, вернуться.
Бежать — глупо. Оправдываться — убого.