Страница 104 из 144
А облегчение так и не наступило. Как и удовлетворение. Как и раскаяние за содеянное. Хотя знаю: был жёсток и даже жесток. Но… ничего.
Обида, ревность, злость — какие-то тёмные силы всё клокочут внутри. И не хотел делать ей больно. И хотел. Хотел, чтобы хоть немного ощутила, каково мне видеть, что её целует другой. Как это унизительно — чувствовать себя рогоносцем, как обидно раскрыться, пойти ей навстречу в её дурацких романтических мечтах и тут же получить удар под дых в лице этого ублюдочного Стасика. Самолюбие требует сатисфакции. Не извинений, не оправданий, не раскаяния, а кровавой мести.
Только это её «добро пожаловать, любимый» неприятно скрежещет в душе, как железом по стеклу. Да слепая ярость сменяется горечью.
— Отвези меня домой, — вытирает слёзы Вика.
— Нет, — меня больше не трогают её слезы. Меня ими не разжалобить, только больше разозлить. Как она могла! За моей спиной. Тра… с этим Стасиком. Не могу даже произнести то, что так услужливо рисует воображение. Разъедает грудь, словно глотнул серной кислоты.
— Пожалуйста, Алекс, отвези меня домой.
— Нет, — пересаживаю её на сиденье и встаю, насколько позволяет низкий потолок машины. — Приведи себя в порядок, а я пока поговорю с твоим любовничком по душам, если он ещё не сбежал.
Стараюсь на неё не смотреть, поправляя брюки. Жду, что Вика бросится на защиту своего хлюпика. Но она молчит.
Что, за себя страшнее? И никакого сострадания? Никакой безумной отваги?
— Что там у нас по программе? Ресторан? Вот в него и поедем. Ничего не изменилось.
Так и выхожу под её гробовое молчание.
Водитель курит на улице. Кивает на мою просьбу присмотреть. С неё станется — сбежит и глазом не моргнёт. Ефремыч беседует в сторонке с девушкой-фотографом.
— А где Маринка? — обращаю к нему свой вопрос.
— В машине, — показывает он рукой, но я и сам уже вижу яркие наклейки риэлтерской компании.
Рывком открываю водительскую дверь.
— Выйди-ка, герой-любовник. Потолкуем.
Зарёванная Маринка, оказывающая его подправленному профилю первую помощь, поднимает на меня испуганные глаза. Вот кому судьба этого самоубийцы небезразлична. И пусть мы это уже проходили, вижу, не успокоилась она. Любит его до сих пор. И что только находят девочки в таких жалких интеллигентишках кроме смазливой рожи? Она убирает руку с окровавленным бинтом от его губы, позволяя Стасику встать.
— Посиди здесь, — позволив Стасу выйти, предупреждаю я настроенную выйти Маринку и захлопываю дверь.
— Отойдём? — предлагает Стасик.
— Правильно, нечего девушке любоваться душераздирающим зрелищем жестокой расправы, — усмехаюсь я.
Но бить его, конечно, не собираюсь. Хотя от его ответной усмешки, словно он и правда не боится, сразу так чешутся кулаки.
— Ну, рассказывай, Станислав, что это было?
— Я люблю её, — впивается он в меня острым взглядом, как глупый комар в слоновью кожу.
О, мой бог! За что боролись на то и напоролись, называется. А я-то его просто корыстным считал, эгоистичным и честолюбивым, да к тому же педиком. А он вон оно чё, Михалыч.
— Кого? — на всякий случай уточняю я. А то заплаканная Маринка в его машине определённо не даёт мне покоя.
— Викторию.
— Вику?! И когда только успел, — засовываю руки в карманы. Но скепсис на моём лице его не останавливает.
— А ты? — усмехается он. — И я её тебе не отдам.
— Не отдашь? — что-то его внезапное слабоумие начинает меня бесить. — Ничего не попутал? Она уже моя. Моя жена. И ты уже проиграл, мальчик.
— Нет, — упирается он, как упрямый осёл. На что только рассчитывает? А ведь он казался мне умнее, проницательнее, но тут просто какая-то клиника.
— И я слов на ветер не бросаю, Станислав. Я тебя предупредил. Ты сделал свой выбор.
— Да плевать мне на эту карьеру, — разбитая губа опять начинает кровить, но он небрежно вытирает кровь рукой. — Плевать! Как вы мне все омерзительны. Как надоели, под каждого прогибаться. Самодовольные, пресыщенные, кичащиеся своим богатством царьки. Думаешь, раз у тебя много денег, так ты поймал бога за яйца? Считаешь, имеешь право мне указывать, с кем я могу общаться, а с кем нет? Кто ты вообще такой, чтобы я тебя слушался?
— А кто ты такой, чтобы я позволил тебе прикасаться к моей жене?
— К фиктивной жене, Берг, — вздёргивает он подбородок и нагло лыбится. — И я уже прикоснулся.
Я дёргаюсь в неконтролируемом порыве ещё раз отрихтовать ему табло, но лишь сжимаю кулаки. Ладно, он в курсе, что этот брак не настоящий. Возможно, Вика и поделилась с ним даже условиями этой сделки. Но, сука, в то, что она ему дала, я не верю. И даже если это неправда, желание его убить только усилилось. И убить не сразу — отрезать от него каждый день по кусочку, чтобы мучился, как я сейчас, представляя его с Викой.