Ярость

— Как Вы это узнали? — удивлённо спросила Чжэнь.

— Для меня это не сложно, — улыбка Ма стала загадочной. — Если он делает такие прорывы два раза в год, то уже к тридцати превзойдёт меня в силе.

— Простите, что заставил ждать, — в комнату вошёл ректор Наумов. Он прошёл к одному из стульев за длинным овальным столом. — Догадываюсь, о чём вы хотите поговорить и заранее приношу извинения от своего имени и от имени Московского Института. Я уже усилил меры безопасности. Один из княжеских родов Российской Империи предоставил нам четырёх мастеров, которые будут следить за безопасностью студентов. В том числе в первом корпусе женского общежития.

— Произошедшее неприятно, но мы уважаем МИБИ и не станем предъявлять претензий, — сказала Сяочжэй. — Мы пришли поговорить о молодом мастере Матчине. Он сказал, что вы заключили договор. В обмен на проведение экзамена Кузьма должен учиться у вас ещё три года. Считаем это несправедливым.

— Матчин? — удивился ректор. — Да, талантливый и целеустремлённый парень. Но ничего несправедливого здесь нет, это было его решение. Он хочет учиться и развиваться как мастер. Мой институт лучшее место для подобного, о чём Кузьма говорил сам. К тому же разве это интерес Империи Цао?

— Это интерес Империи Цао, — властным тоном произнесла Сяочжэй. — Мы видим, что молодой мастер, считающий Российскую Империю своей родиной, не нужен ей. Вы всеми силами пытаетесь извести его и прогнать прочь.

— Вы слишком драматизируете госпожа Цао, — покачал головой ректор. — Никто его не гонит и даже наоборот. Просто Кузьма Фёдорович молод и слишком торопится.

— Я поверю Вам, если ответите на один вопрос, почему он всё ещё не подданный Российской Империи?

Ректор задумался над ответом, хотя знал его. Точнее, он не хотел говорить правду и искал подходящие слова.

— Ответ на этот вопрос не может быть простым, — подумав, сказал он. — Род Матчиных считается угасшим и нужно время, чтобы он официально возродился.

— Мы спрашивали не об этом, — Сяочжэй слегка качнула головой, отчего шелохнулась вуаль.

— Не только я задействовал личные связи, чтобы Матчины как можно быстрее получили подданство. Это вопрос ближайшего времени.

— Мне нужна одна минута, чтобы Матчины получили подданство Империи Цао, — отрезала Сяочжэй. — Время, которое потребуется Кузьме, чтобы поставить единственную подпись. Или Вы думаете, что в Империи Цао нет бюрократии? Её не меньше, чем в Вашей стране. Но волей правителя бюрократы будут разбираться с бумагами и разрешениями уже после того, как он станет нашим подданным. Теперь понимаете, о чём я говорю?

— Не понимаю, что Вы хотите от меня, — развёл руками ректор.

— Хотим, чтобы уговор между Вами и Кузьмой не стал препятствием, когда он захочет поехать учиться в Империю Цао.

— В Китае два великих мастера, и Вы хотите заполучить третьего?

— Третьего, пятого, сколько угодно, — спокойно сказала Сяочжэй. — И мы будем благодарить небо за такой подарок.

Сяочжэй не стала говорить, что император России поступает более чем странно, отталкивая благодать, которая сама идёт ему в руки. Для неё это было просто замечательно, и если всё случится хорошо, то она обязательно скажет ему «спасибо» при личной встрече.

— Кузьма Фёдорович хотя и талантливый, но это не значит, что он обязательно станет великим мастером, — добавил ректор.

— Если Вы сомневаетесь в этом, то, может быть, обучение в МИБИ недостаточно для раскрытия его потенциала?

— У нас говорят, не дели шкуру неубитого медведя, — ответно улыбнулся ректор. И он говорил вовсе не о том, станет ли Матчин великим мастером или нет. Он был настроен серьёзно на то, чтобы всерьёз отстоять парня, даже если для этого придётся пойти на крайние меры и надавить на императора и пару жадных княжеских родов. Накануне Геннадий Сергеевич сильно задумался о том, чтобы привлечь влияние рода Наумовых. И если вскоре ничего не изменится, он просто возьмёт Матчиных в свой род и пусть ему хоть кто-то попробует возразить.

«Мы ещё поборемся за него, госпожа Цао», — подумал Геннадий Сергеевич, в голову которого пришла хорошая мысль.

Немногим ранее, Москва, Екатерининский дворец

Георгий Игнатьевич Дашков, пожилой мужчина семидесяти лет, тяжело шёл по начищенному до зеркального блеска узорчатому паркету. Он бы воспользовался тростью, чем помощью молодого внука, но управляющий дворцовой службой постоянно жаловался, что на паркете остаются некрасивые вмятины. Вспоминая его недовольное лицо, князь поморщился. В коридоре возле приёмной он с облегчением опустился на изящный диванчик, который под его весом жалобно скрипнул.

— Император изволит принимать иностранных гостей, — повторила женщина, сопровождавшая князя. — Как только освободиться, я Вас предупрежу.

Коротко кивнув, женщина скрылась в приёмной. Внук князя, которому только недавно исполнилось восемнадцать, с интересом разглядывал богатое убранство коридора, большие картины в золочёных рамах, вазы и скульптуры на постаментах. В отличие от деда, он здесь впервые. «Ничего, — подумал Георгий, — ещё насидишься на диванчике и этот вид наскучит. А потом приестся до колик в боку».

Ждать пришлось около получаса. За это время по длинному коридору прошло всего пара человек, старающихся не топать по паркету и проскочить этот участок как можно быстрее. Старому князю они приветливо и уважительно кивали. Наконец двери приёмной открылись, выпуская невысокого полного японца с супругой. Женщина носила традиционное кимоно, в то время как мужчина — деловой костюм. Следом за ними вышел молодой служащий дворца, сказал что-то на японском, делая жест вдоль коридора. Не обратив на пожилого князя внимание, пара неспешно пошла к выходу. Пришлось подождать ещё минут десять, когда секретарь объявила, что Император освободился.

Небольшая приёмная, за которой следовал строго обставленный рабочий кабинет. Почти сразу у входа стол для совещаний на семь человек, на столе разложены чистые листы бумаги и простые карандаши. Чуть дальше массивный угловой стол с компьютером, несколькими телефонами. На стене позади флаг Российской Империи и портрет Ивана Четвёртого. Стены отделаны тёмным орехом, а на полу мягкий ковёр.

— Ваше Величество, — князь поклонился, насколько ему позволила большая спина и ноги.

— Георгий Игнатьевич, проходи садись, — император встал из-за стола, прошёл к гостю и сел напротив. — Тебе бы поберечь здоровье. Может в отпуск, в Ялту?

— Дел много, — отозвался князь, вспомнив не самые приятные моменты посещения Крыма осенью. — Надо род укреплять, чтобы позиции твёрже стали.

— У вас ведь всё неплохо, насколько я знаю.

— Неплохо. Но нужно, чтобы стало лучше. Пора мне от дел отходить, передавать род сыновьям. И сделать так, чтобы при всём их разгильдяйстве не смогли развалить. Запас прочности нужен.

— Строг ты с сыновьями, — улыбнулся правитель. — Многим завидовать впору тому, как ты их воспитал.

— Не только о себе беспокоюсь, но и об Империи. Поэтому хочу семью Матчиных в род свой взять.

— Матчиных? — выражение лица императора из добродушного стало холодным.

— Польза стране от них будет немалая, — продолжал заготовленную речь князь. — Да и им нужна серьёзная рука, чтобы направить. Пять мастеров без присмотра, как-никак.

— Прости, Георгий Игнатьевич, но задумка твоя глупая, — резко отрезал император, затем чуть смягчился. — Недальновидная. Наёмники они беспутные. Власть и руководство не уважают. Всё ради цели — вот их девиз.

— Не просто так прошу, — сказал князь. Он редко перечил императору, но сегодня был настроен решительно настаивать на своём. Перспектива испортить отношение с весьма обидчивым и злопамятным правителем его пугала, но выгода от приобретения семьи Матчиных обещала быть весомее. — Прошу, под свою ответственность.

Князь уже узнавал, что личным приказом императора канцелярским крысам запретили продвигать документы Матчиных. Сказано было: «забросить в самый пыльный угол и оставить до особого указания».