Страница 3 из 13
Я же, напротив, не был так уверен. Красота не является талантом, это лишь приятное к нему дополнение. Женя не была бездарностью. Нет. Она скорее не умела терпеливо шагать по лестнице вверх. Успешно пробежав первый пролет, у нее вырастали крылья, и она решала взлететь на последний этаж, минуя все эти бестолковые ступеньки. Женя набиралась храбрости и уверенности вместо того, чтобы обучаться навыкам полета. И, полагаясь на свой природный дар парить над землей, взлетала, а затем неминуемо падала. Правда, падала она не так далеко, всего с нескольких ступенек. Но оскорбленное эго заставляло ее низвергаться все ниже и ниже. Так она оказывалась в самом подвале. Отлежавшись там и зализав раны, а также будучи уверенной, что все жители дома подсматривали за ее падением в дверные глазки, она меняла подъезд, где ее еще никто не знал, и начинала все сначала. Хотя и в новом деле все повторялось. Она совсем не умела двигаться целенаправленно к своей мечте. В ней жила абсолютная убежденность в том, что она достойна всего и сразу, но никак не постепенно. Что все необходимые навыки стать звездой в ней заложены самой матерью-природой, а приобретать их вовсе не обязательно. Да, в Жене действительно был огонь, зажигающий зрителя на первых парах. Но озорной взгляд и милые кудряшки природного медного цвета приедались, и зритель хотел чего-то нового. Дальнейшее восхождение неминуемо требовало от нее труда и трезвой оценки своих способностей.
Когда последняя девушка покинула пробы, в дверном проеме появился довольно знаменитый молодой актер. Именно в паре с ним Жениной героине предстояло пройти все горести и радости, проговорить долгие диалоги и слиться в заветном поцелуе. Он сообщил, что ответит на вопросы по фильму, пока режиссер принимает такое важное для всех присутствующих решение. Мы прошли за ним в просторный светлый холл и, взяв по стулу, образовали круг. Она никогда не смотрела на меня такими глазами, как тогда смотрела на звезду экранов. Никогда! Кажется, ее взгляд излучал свет и пускал солнечные зайчики. Он одарил своим вниманием каждую из девушек, не остановив ни на одной из них свой взор больше, чем на минуту. «Профессионал!» – промчалось у меня в голове.
– Недоумок!!! Кого он взял?! Нет, ты видел? Ты видел ее? – кричала она в истерике. – А этот напыщенный павлин? Он тоже ничего не понял. Или не видел! Ручаюсь, у него зрение минус пять, не меньше! Он способен разглядеть лишь собственное отражение, и то, когда целует себя в зеркало!
Ее возмущению не было предела. Вскоре агрессия сменилась депрессией, и она, уставившись в экран компьютера, даже не заметила, как я уже довольно в позднем часу вышел из ее квартиры.
Я точно знал, что Толя никогда не блефует. Он не ведет двойных игр и не покоряет девушек, чтобы самоутвердиться. Он не питал к Жене абсолютно никаких чувств, кроме дружеской симпатии, и рисковал заполучить нелестную характеристику, как только эта рыжеволосая бестия все поймет. Я ждал. Во мне даже не было ревности. Я просто ждал, когда пелена в очередной раз спадет с ее глаз, и она прибежит в единственно верные объятия, готовые принять ее такой, какая она есть. Во всех ее взлетах и падениях, депрессиях и вспышках неистовой радости, а также в тщетных попытках покорить всех и вся, я всегда буду рядом, стану для нее крепкой опорой, тем спасательным кругом, который удерживает эту девушку на плаву в ее шторме жизни.
Я включил дворники и обдув ветрового стекла. То ли от алкоголя, то ли от перепада температур, стекла все больше запотевали, закрывая обзор и без того темной дороги. Белоснежные пики приблизились и словно треугольные облака повисли между небом и землей в режущей глаз черноте ночи. Я засмотрелся на одну из них, как вдруг мой руль повело, а колеса заскользили.
– Женя, сядь и пристегнись, – отдернул ее я.
Дорога становилась опасной.
– Антон, да хватит уже! Это невыносимо, ты как старый дед. Мы только вырвались из универа. Дай повеселиться, наконец! – закричала она в ответ и, обратившись к Гале, повторила. – Это уже становиться невыносимым…
Мы снова ссорились. Скажу откровенно, за несколько месяцев нашего романа это мы научились делать лучше всего. Я призывал ее к порядку и адекватному поведению, она же сокрушалась, что ее самые веселые дни проходят рядом с таким занудой, как я.
Я злился. Злился и вел машину. Мне захотелось все бросить и тоже выпить пивка, но Толя уже опередил меня.
– Ты считаешь, ремни безопасности придумали для того, чтобы ограничить твои движения? – уже не выдержал я.
– О боже! – послышалось мне в ответ.
– Да включи ты уже, наконец, свои мозги. В самом словосочетании будет для тебя подсказка «ремни бе-зо-пас-нос-ти»!
Возможно, это было слишком. Не знаю. Может, я, и правда, часто давил на нее и действительно не давал развлечься, лишая ее возможности пережить поистине сумасшедшие моменты, о которых потом принято рассказывать внукам. Как знать, наверное, я и вправду перегибал сейчас палку. Мой голос смягчился, но я настаивал на своем:
– Пристегнись, это все, о чем я прошу.
Она молча с надрывом шлепнулась в свое кресло. Дернув ремень, Женя с грохотом защелкнула его, театрально приняв обиженную позу.
Судя по нависшему молчанию, в воздухе витали обида и недовольство мной. По их соображениям, я никогда не мог расслабиться по-настоящему и получать от приключений удовольствие. Как только я допустил мысль о своей неправоте, сзади меня послышались сдавленные смешки. Толя что-то показывал с видом профессионала немого кино, а Галя булькала, словно закипающая вода в кастрюле под крышкой. Мне не было обидно или больно от этого, скорее просто грустно. Грустно и обидно, что никто не в силах понять меня здесь и сейчас и хоть на время проявить уважение к моим просьбам. Я слышал, как они опустошили еще одну бутылку пива и закинули ее в багажник. Та принялась звучно кататься между нашими чемоданами, издавая запах хмеля, который, разумеется, никто кроме меня не чувствовал. Мои друзья прекрасно знали, как я не любил беспорядок и свинство в машине. Это был их протест портив моего занудства, и теперь мне оставалось только стиснуть зубы и проглотить все свои недовольства. Эти двое поняли, что я окончательно отступил, прекратил свои нравоучения, и принялись кидать в Женю орешки. Поначалу та не обращала на них внимания. Однако словно заразившись каким-то чрезвычайно опасным вирусом, к которому у меня был стойкий иммунитет, она принялась украдкой кидать орехи обратно. Когда же вирус через дыхательные пути добрался до мозга и окончательно поработил его, она мигом отстегнула ремень и полезла с щекоткой к обидчикам.
Тишина и порядок возникали, лишь когда они все дулись на меня. И только почувствовав мое безразличие, сокурсники продолжили устраивать этот балаган. Женя провалилась между сиденьями и ударила меня по рукам своей кроссовкой. Машину тотчас повело влево. Я заорал, стараясь изо всех сил вырулить на дорогу. Рывками давя на тормоз, я с трудом всего на доли секунд брал контроль над машиной, но она снова продолжала скользить, только меняя пейзаж в ветровом стекле против часовой стрелки.
– Мама, мама, мамочки! – кричал кто-то из девушек.
И лишь развернувшись на триста шестьдесят градусов, автомобиль остановился.
– Все в порядке?
– Да, мы нормально, – отозвался Толик, – только вот… Галя, Галя!!!
Я резко повернулся и увидел, как Толя трясет свою подругу, лишившуюся чувств. Вероятно, эта ослабленная девушка от испуга потеряла сознание.
– У кого-нибудь есть нашатырь? – крикнул Толик.
Я развел руками и закрутил головой.
– У меня есть виски! – неожиданно призналась Женя и, оживившись, расстегнула свою сумку, напоминающую мешок Деда Мороза.
Достав миниатюрные копии Джека Дениелса, она поспешно открутила кукольную крышечку одного из флакончиков. Толя аккуратно взял его, но Галя очнулась еще до того, как резкий запах наполнил ее легкие. Она дернулась и приоткрыла глаза.
– Как ты? – невероятно заботливо спросил Толя.