Земля неведомая

— Армандо Арройо, — повторила Галка, заглядывая в свои записи. — Боюсь, здесь особый случай, и разговаривать с вами тоже придётся особо. Надеюсь, не нужно объяснять, почему?

— Объяснения излишни, сеньора, — хмуро процедил сеньор Арройо, глядя не на Галку, а на Дуарте.

— В таком случае будьте любезны подождать окончания этой церемонии… Фернандо Луис де Сантана!

Взглядами, которыми обменивались Дуарте и Арройо, можно было бы поджечь весь город. Но испанец благоразумно молчал, а Жозе удерживало лишь присутствие Галки. Не будь её здесь — от испанца осталась бы кучка мелко нарубленного фарша… Галке же вовсе не нужно было накалять обстановку, и, спровадив сеньора де Сантану — если судить по фамилии, тоже португалец — тихонечко обратилась к Дуарте.

— Жозе, тебе лучше уйти, — сказала она по-русски.

Тот по-русски не говорил, но понимал в достаточной степени, чтобы молча подняться и покинуть зал.

"Вот же ж, блин, свалилась мне на голову твоя вендетта, — мрачно подумала Галка, проводив его взглядом. — Ладно. Закончим экспроприацию — вызову на откровенный разговор".

Но откровенного разговора не получилось по банальной причине: за те полтора часа, что Галка заканчивала имущественные разборки с испанцами, Дуарте набрался до состояния невменяемости. "И где успел-то? Разве что братва растащила какой-нибудь винный погреб… Руки поотбиваю…" Сеньора Армандо Арройо она ощипала так, что тот наверняка внукам-правнукам закажет грабить компаньонов, как то делал его покойный батюшка. Но для Жозе это будет слабым утешением. Ему можно возместить материальный ущерб, но кто возместит месяцы каторжного ада на тростниковых плантациях? И добро бы за какое преступление он туда угодил — как, скажем, Билли — а то ведь просто потому, что сеньору Арройо-старшему подвернулся удобный случай подсыпать золотишка в свой сундук. И добро бы Жозе был такой один… Словом, здесь было над чем подумать.

…Дело, собственно, не в острой нехватке рабочих рук, а в странном стремлении урвать лишнюю денежку на ближнем своём. Помню, с каким боем и матюками приходилось выгрызать свою зарплату. А ведь Игорёша — мой шеф — мог сэкономить гораздо больше, если бы не одевал свою Наташку в меха и золото. А Наташка ему в порядке благодарности через полгода дала коленом под зад, и ушла раздевать другого «крутого», побогаче. У нас проще: хоть какое-то бледное подобие цивилизации. Свою зарплату, во всяком случае, я получала всегда и в полном объёме. А здесь — туши свет. Если не можешь себя защитить — изволь не жаловаться, когда загремишь на плантации в качестве дешёвой рабочей силы. И никто, ни одна зараза за тебя не заступится. Хочешь на волю — выкупись или беги. Если сможешь. Но в таком случае тебе точно одна дорожка — к нам, в пираты…

Историки, ау! Говорите, конец Средневековья и начало Нового времени? Ошибаетесь, господа. Добро пожаловать в расцвет эпохи позднего рабовладельческого строя.

8

После всей этой нервотрёпки с выжиманием денег, на которую ушёл целый день — то в ратуше, то потом со сбором дани — Галке требовалось только одно: хорошенько поужинать. Она чувствовала совершенно зверский голод, и, несмотря на то, что прошло уже достаточно времени, никак не могла успокоиться после демарша той богачки — как её там — Инес Кастро. Ужинали, естественно, там же, где и остановились — в доме алькальда. Дон Альваро оказался учтивым хозяином и, несмотря на всю противоестественность ситуации, относился к своим непрошеным гостям со всей возможной любезностью. Его жена, сеньора Мерседес, дама уже немолодая, но удивительно милая и обаятельная, приказала подать самые изысканные блюда. Ужинать сели в большой просторной столовой, за столом, застланном белейшей камчатной скатертью, уставленной хрусталём, серебром и драгоценным китайским фарфором. Вместе с пиратами к столу сели и сам дон Альваро, и донья Мерседес, надевшая ради этого случая одно из лучших своих платьев, и даже загадочный секретарь дона Альваро, Мартиньо, сохранявший сдержанно-отстранённый вид. Единственным человеком, который не оценил радушия настоящей испанской хозяйки, был Дуарте. Напившийся уже до положения риз, он, тем не менее, сел за стол вместе со всеми — но почти ничего не ел, а продолжал мрачно глушить один бокал за другим. Испанцы делали вид, что ничего не происходит. Мартиньо пропойцу игнорировал. Галка попыталась было отправить Жозе в его комнату, но потом плюнула — пусть будет на глазах, хоть никаких дров не наломает. Сама Галка, несмотря на все старания хозяев поддерживать светскую беседу, в которой оживлённо участвовал Джеймс, тоже чувствовала себя несколько подавленно. Наблюдая за тем, как её муж свободно беседует с доньей Мерседес, не забывая хвалить её умение вести хозяйство, и успевает отвечать на расспросы дона Альваро относительно пиратского быта, она задумывалась всё глубже и глубже, причём её мысли, на сей раз, были далеки и от многострадальной Картахены, и от Шаверни, и от Дуарте. Она думала о Джеймсе. Через некоторое время у Галки созрела и оформилась одна непривычная для неё мысль. После ужина мужчины, в составе дона Альваро, Эшби и Мартиньо, удалились в кабинет алькальда, чтобы выпить по бокалу хереса и побеседовать о мужских делах. Удивительно — даже у столь несхожих мужчин, как эти трое, немедленно нашлись темы для обсуждения! Дуарте неожиданно, словно одумавшись, попросил крепкого кофе, и теперь сосредоточенно его пил — ему принесли целый кофейник на серебряном подносе. А сама Галка, смущаясь, чего за ней обычно не водилось, подошла к донье Мерседес. Испанка благожелательно выслушала её небольшую просьбу, и обещала подготовить всё необходимое. С замиранием сердца, Галка отправилась в предоставленную им с Эшби комнату, попросив передать мужу, что она будет ждать его там.

Через полчаса, когда Джеймс вошёл в спальню, его ждал удивительнейший сюрприз. Небольшая, уютная комната, обставленная с большим изяществом и вкусом, была убрана цветами. Вазы, наполненные гибискусами, олеандрами, флёрдоранжем и розами помещались везде — на столе, на туалетном столике, на подоконнике и даже на полу, наводняя всё помещение тонкими летучими запахами. А там, где не было цветов — стояли свечи в многорожковых канделябрах, пламя которых, дробясь и умножаясь, сверкало в зеркалах и хрустальных бокалах. На столике ждали фрукты и белое вино в ведёрке со льдом, доставленным с гор — по меркам этих мест, немыслимая роскошь. И — самое главное — его ждала Алина. Такой Эшби не видел жену ещё никогда. Тонкий кружевной пеньюар (взятый напрокат у доньи Мерседес) облегал её хрупкую и сильную фигурку. Волосы, непривычно зачёсанные назад, блестели и завивались естественными кольцами. Галка сидела на кровати с ногами и чувствовала себя необычайно взволнованной. Она крутила на пальце обручальное кольцо и ощущала, что сердце её с каждым ударом словно куда-то проваливается. Понравится ли Джеймсу такой её новый облик?

Ха! Ещё бы! Эшби стоял на пороге, понимая, что губы его сами собой расплываются в улыбке. Перед ним, действительно, находилась совершенно новая Эли! Это был не маскарад, как в Сан-Хуане, когда она только и ждала мгновения, чтобы скинуть с себя все эти ненавистные дамские штучки. Это была не необходимость, как в день свадьбы, когда Алину отказывались венчать в мужском костюме. На сей раз — это был её собственный выбор. Джеймс медленно, словно боясь спугнуть видение, пошёл к ней и осторожно присел рядом, на батистовые простыни. Галка смутилась, как невеста. Тихонько Эшби наклонился к ней и коснулся лбом её виска, вдыхая аромат густых тёмных волос. Что это? Неужели духи? Духи, которыми она сроду не пользовалась, презирая абсолютно все женские ухищрения?

— Я не могу быть такой всю жизнь, Джек, — Галка ответила на вопрос, буквально витавший в воздухе. — Но иногда…

Она покраснела так, будто они не были женаты уже два года.

— Боже мой, Алина! — прошептал Джеймс, — Какое счастье ты даришь мне сегодня! Отдых от всех тревог… — поцелуй, — Любовь… — ещё один поцелуй, — Нежность…