Страница 4 из 5
– Что это за посудина, кок? – поинтересовался моряк.
– Это трактир Джилла, а Джилл – перед тобой собственной персоной! – строго ответил трактирщик. Он понял сравнение трактира с «посудиной» – так моряки обычно называли корабли.
– Моё имя Том МакКрейг,– с показной гордостью представился моряк.– Я – калабаха с английского корабля «Спай».
– Тогда добро пожаловать в нашу кают-кампанию! – смягчившись, шутливо ответил Джилл.
Том МакКрейг обвел взглядом трактир, но, похоже, ничто не привлекло его внимание, разве что внимательно посмотрел на медаль Джилла.
– Значит тоже служил на флоте, кок, – заключил старый моряк.
После небольшой паузы и как-то совсем по-другому, менее пафосно, корабельный плотник продолжил, рассказав, что в Окленд приплыл на американской шхуне, и что среди моряков больше известен под именем «Гробовщик». А потом добавил, что какое-то время поживёт в гостинице при трактире, пока не найдёт пристанища поинтереснее, а также что «кубрик», куда его поселили, вполне уютный, так что жаловаться не на что. К немалому удивлению Джилла, корабельный плотник достал из кармана горсть денег, выбрал самые новые монетки покрупнее и отсчитал ему три шиллинга. Когда трактирщик предложил обед и ром, плотник отказался. Взамен попросил крепкого табаку и порцию виски, и тут Джилл обратил внимание на его видавшую виды клетчатую рубаху, которая была ненамного моложе хозяина.
– Понятно, значит шотландец, – решил Джилл.
Не присаживаясь, залпом выпив виски, корабельный плотник неуверенной походкой вышел в город.
– Что значит «калабаха», Джилл? – поинтересовалась Джинти.
– Корабельный плотник.
Со стороны моря дул холодный ветер. Людей на улицах Окленда было мало, и они кутались в свои куртки. Старый моряк немного постоял у трактира, глубоко вдыхая свежий морской воздух, которым как будто не мог насладиться и, казалось, он набирается сил. Полы его расстегнутого камзола как флаги трепыхались на ветру… Затем тяжёлыми шагами направился в сторону оклендской пристани.
Вечером Том-«гробовщик» вернулся в трактир в сопровождении молодого туземца, который тащил за ним большой металлический сундук с внушительным замком. Сундук был такой тяжелый, что, когда туземец нечаянно грохнул его на пол, содрогнулось всё заведение. После этого корабельный плотник до самой ночи просидел грустный и молчаливый за столом в трактирном зале. Джинти принесла вкусный горячий обед и несколько раз справлялась, хочет ли он еще чего? Старый моряк отрицательно качал мохнатой головой, вертел в руках ложку, словно раздумывая, стоит ли приступать к трапезе, и каждый раз в последний момент откладывал её в сторону.
– Я принесла жаркое, а он попросил лошадиную шею, – Джинти показала трактирщику на старого моряка.
– И что?
– У нас нет лошадятины!
– Смешай бренди с имбирным элем, Джинти! Это ты многое чего о жизни не знаешь!
– Подумаешь! – огрызнулась служанка.
Но даже заказав «лошадиную шею» «гробовщик» не стал пить, только пыхтел в свою трубку, покуривая адское зелье. И так и не притронулся к ужину.
Когда Джилл справился о здоровье у нового постояльца, тот ответил куда-то в пустоту: «Они не пустили меня на борт. Окончательно списали на берег. Я больше никому не нужен. Там на корабле уже новый плотник. Его приняли в команду на моё место. Завтра отдадут швартовы, а что я, должен вымачивать якоря?»
Старый моряк не ждал ответа, а трактирщик не нашел слова сочувствия и лишь пожал плечами, но сделал окружающим жест, чтобы никто не тревожил старого моряка.
К удовольствию Джилла его нерадивая служанка в этот вечер ни с кем не ругалась и прилежно доработала до закрытия заведения, а потом вместе с малышкой Эйлс принялась наводить в трактире порядок, какого давно не было. Заглянув ночью в зал, он с удивлением увидел, как Джинти отскабливает стойку трактира. Джилл ведь уже устал просить её об этом. Стойка так была измазана жиром, что на свету блестела точно лакированая. А тут Джинти как-то неистово увлеклась работой, так, что даже и не заметила присутствие хозяина. Возможно, её усердие объяснялось тем, что, узнав о поисках Джиллом новой прислуги, она испугалась за своё место. Трактирщик не стал мешать и тихо вышел из зала.
– Ну и хорошо, что так, – решил он.
4.
Следующим утром в заведении Джилла появилась Раита, молодая, симпатичная девушка-туземка из племени маори. Со времени основания Окленд оставался преимущественно европейским городом, в котором проживали выходцы из британских островов и колоний. Про аборигенов маори, населявших Новую Зеландию, и державшихся в стороне от поселенцев, говорили разное. Туземцы поклонялись языческим богам, их высокие деревянные тотемы можно было встретить по всему Северному острову. Язык маори состоял из сплошных гласных, непривычно для слуха европейцев. Аборигены пели весьма странные, но мелодичные песни.
Это были люди гордые и воинственные. В свое время их ритуальная хака, когда здоровенные мужчины выстраивались в ряд и с дикими криками корчили страшные рожи, наводила ужас на европейцев. Ко времени основания Окленда войны с британцами ушли в прошлое. Племена маори заключили с Англией мир и разрешили выходцам с Британских островов свободно жить на своей территории, и воевали они теперь между собой. В Окленде маори селились большими семьями обособленно от европейцев в городских предместьях, в просторных, крытых пальмовыми листьями хижинах. Когда им предоставлялась такая возможность, маори не отказывались от работы в городе и, как правило, шли в услужение – в портовые работники или в услужение.
Недостатка желающих получить место прислуги в Окленде не было. Особенно теперь, когда полгорода пребывало без дела. Каждый день кто-то из приезжих колонистов обязательно заглядывал в заведение Джилла и справлялся, нет ли надобности в работниках. Обычно европейцам отдавали предпочтение. Джилл не страдал предрассудками, а потом все его последние работники, несмотря на их британское происхождение, оказывались лентяями и мошенниками. Тогда какой в них толк? Или вот Джинти? Поэтому трактирщик решил не отказываться от маори.
Трактирщик внимательно посмотрел на девушку. Прекрасно сложенная маорийка обладала довольно светлым цветом кожи, так что если бы не несколько широкий нос, то её вполне можно было принять за европейку – итальянку или испанку. Может это было бы и хорошо, поскольку среди посетителей заведения могут оказаться те, кто недолюбливает туземцев, и все же виду маорийки Джилл не обрадовался.
– За этой матросы начнут ухлестывать пуще, чем за Джинти.
Молодая красивая девушка выглядела аппетитно. В её густых чёрных волосах красовалась яркая магнолия, что согласно традициям туземцев означало, что она не замужем. И сама Раита напоминала чудный маорийский цветок. Еще бы такая не понравилась! А что касается нравов маори, то своей распущенностью они хорошо известны.
– Эти люди не ведают греха, европейцы для них как Боги, – рассуждал Джилл, предвидя новые неприятности.
Плавая коком, он много раз высаживался на островах Океании: на Тонга, Ниуэ, Самоа, Маркизах и видел там всякое. Мужья за дешевые подарки, иногда за пару бусин, носовой платок или самое никчёмное малюсенькое зеркальце, отдавали своих жён и дочерей матросам на утеху, и те, бывало, жили на корабле по несколько дней, пока не надоедали команде. У всех этих островитян было своё очень вольное отношение к морали.
Р
аиту сопровождал отец, довольно щуплыё, что несвойственно туземцам, и более смуглый, чем дочь. Одетый по-маорийски в юбку из травянистых волокон и смотрелся такой гость в трактире весьма экзотично. Лицо у мужчины было какое-то неправильное и неприветливое. Особенно бросалось в глаза его тело от лба до живота расписанное замысловатыми татуировками. Раита выглядела по-другому. С большими чёрными глазами, правильными чертами лица и вообще весьма привлекательная. Бедра Раиты опоясывала какая-то яркая цветастая материя, а высокую грудь прикрывала легкая накидка, сверху которой имелось ожерелье из небольших белых ракушек. Несмотря на прохладную погоду, оба они пришли босыми. Никто из них не говорил по-английски, а Джилл не понимал маорийского языка.