Рубедо

— Эликсир должен настояться последние двенадцать часов. Тогда…

И не договорил: Марго стиснула его за плечи и разрыдалась, целуя в шею, колючий подбородок, щеки.

— Не стоит, миссис, — смущенно говорил он, мягко отстраняя баронессу. — И, прошу вас, не сильно приближайтесь ко мне. Чувствую себя преотвратно, и кашель нездоровый. Не захворать бы и вам.

— Что вы! Чудесный! Мой добрый! Мой волшебный доктор! — воодушевленно пропела Марго. — Ваш эликсир исцелит Родиона, и исцелит вас, и всех прочих — меня, и Генриха, и многих болящих! Вот увидите! Да, да!

В этот день им удалось, наконец, хорошо поужинать и пропустить по рюмке Блауфранкиша, после чего Уэнрайт растянулся на кушетке, аккуратно застеленной Фридой, а Марго с ногами забралась в кресло, да так и задремала. Снилась ей родительская усадьбы с резными наличниками. Снилась мама — молодая, красивая, бегло играющая на фортепьяно, и отец, что-то размашисто черкающий в тетради.

— Папа, — сказала Марго, подходя к креслу и трогая плетеную спинку. — Я пришла поблагодарить тебя за помощь. Доктор Уэнрайт создал лекарство, и когда Родион выздоровеет, мы вернемся в Славию, и вступим в наследство, и восстановим наш разрушенный дом, как ты и хотел. Все теперь будет хорошо.

Отец, погруженный в раздумья, не слышал ее. Зато мать подняла лицо от фортепьяно и глянула на Марго темными глазами Дьюлы.

— Нет, — проскрипела она. — Не будет.

Где-то под домом раздался хлопок. Пламя взвилось, охватило деревянные стены, перекинулось на крышу, на платье матери, на руки отца.

Марго отпрянула и закричала в ужасе.

И, мгновенно проснувшись, услышала крик Родиона: разметавшись в кровати, он срывал горло, а судороги трясли, сводили и корчили его тело.

— Больно! — стонал он. — Мамочка! Как же больно…

— Сейчас, сейчас! — в страхе повторяла Марго, удерживая брата за плечи и помогая вбежавшему Уэнрайту сделать впрыскивание. — Сейчас тебе станет легче…

Но легче не становилось: пот лился ручьями, пропитывая простыни, смешиваясь с сукровицей и гноем, лоб накалился так, что о него можно было зажигать спички.

Огонь пожирал Родиона изнутри, и Родион стал огнем, и агония длилась.

— У него не проходит жар, — в отчаянии проговорила Марго, оттирая мокрым полотенцем его щеки, виски, шею. — Почему не проходит жар?! Вы доктор! Сделайте что-нибудь!

— Я сделал все возможное, — устало откликнулся Уэнрайт. Закашлялся, сплевывая слюну в салфетку — плевок розовел в подрагивающем свете. — Теперь надежда на эликсир. Видите? — он встряхнул крохотный пузырек. За стеклом плеснула рубиновая жидкость. — Вот эти искры… Они почти неуловимы для человеческого глаза. Но при особом наклоне можно разглядеть.

Качнул пузырьком снова, и жидкость на миг блеснула золотом.

— Скорее же! — задыхаясь, проговорила Марго, сжав хрупкие пальцы Родиона. — Надо спешить!

— Вы готовы рискнуть? На кону вопрос жизни и…

— Разве не для того я показала вам лабораторию? — перебила Марго. — Не для того отдала тетрадь и «материю, сохраненную путем высушивания»? Однажды я уже едва не потеряла его! Вы не знаете, что значит терять близких! Отца! Мать! Не знаете, как это — остаться одной, без надежды, с опустевшей душой!

Она заплакала, приникнув щекой к руке Родиона.

Уэнрайт присел рядом.

— Вы правы, миссис. Придержите его за голову… вот так, — откупорив пробку, прислонил к потрескавшимся губам Родиона стеклянный край. — Теперь сделаем несколько глотков…

Рубиновая жидкость полилась в горло. Родион задергал кадыком, руки замолотили по простыне, так что Уэнрайту пришлось навалиться на него своим весом.

— Все, уже все! — пропыхтел он, отшвыривая склянку.

Родион вздохнул, роняя голову на подушку. Щеки его вспыхнули румянцем, веки задрожали и приподнялись.

— Он пришел в сознание! — вскрикнула Марго.

Взгляд Родиона скользнул по стенам, остановился на лице сестры.

— Ри… та, — едва слышно вытолкнул он. — Прости…

Вздохнул, сжимая пальцы на ее запястье. Затем его щеки побелели снова, и радость, вспыхнувшая было в сердце Марго, сменилась сосущей тревогой.

— Нет, — шепнула она. — Нет, нет! Говори со мной, слышишь? Родион! Не смей умирать!

По его телу прошла судорога. Взгляд обратился ввысь, лицо исказилось в страдальческой гримасе.

— Мамочка, — на выдохе простонал он. — Обними… Мне так… больно…

И больше не вздохнул.

Глаза его быстро стекленели.

Особняк фон Штейгер, Лангерштрассе.

Полиция нагрянула на рассвете.

Фрида, выскоблившая спальню от крови, отнесла таз под лестницу, но вскоре вернулась снова — взмыленная и перепуганная.

— Я им говорила, фрау, — сбивчиво затараторила служанка, — но господа полицейские отказались слушать! Просто вышибли дверь! Представляете, фрау? Они вынесли нашу дверь! Ах, Господи…

Марго тяжело поднялась, расправляя грязный подол и тщетно пытаясь пригладить встрепанные волосы. Она уже не плакала или думала, что больше не плачет — внутри нее надломилось и погасло нечто важное, словно кто-то снял щипцами нагар со свечи и ненароком потушил пламя. А потому — и Фрида, и медленно собирающий саквояж доктор Уэнрайт, и стены, и лошадка-качалка за сундуком, и кровать и, конечно, мертвый Родион — виделись будто сквозь выпуклое стекло.

— Я помню, — все еще всхлипывала Фрида, — вы просили не пускать, но…

— Пустое, — бесцветно ответила Марго. — Не все ли теперь равно?

Каблуки уже давили скрипучую лестницу.

Фриду оттеснили плечом, и вслед за черными шинелями в спальню ворвался запах мороза и пороха.

— Прошу прощения, баронесса, что так бесцеремонно ворвались в ваш дом этим ранним утром, — произнес негромкий и почему-то знакомый голос, — однако, я не без основания считаю, что вы скрываете беглого и очень опасного преступника. Вы должны немедленно сдать его полиции, в противном случае…

Голос осекся.

Настала тишина, которую прервал надсадный кашель ютландца.

— Простите, господа, — придушенно, прикрывая рот платком, проговорил Уэнрайт. — Вы опоздали.

— А вы, как я погляжу, вовремя, — зло ответил полицейский, и его серое лицо обрело знакомые черты майора Отто Вебера.

— Я опоздал тоже, — ответил Уэнрайт. — А потому уже ухожу.

— Не раньше, чем вас допросят, доктор, — и, обернувшись, крикнул через плечо: — Ганс! Петер! Сопроводите герра доктора до гостиной и ждите внизу!

Марго равнодушно смотрела, как полицейские встряхивают саквояж Уэнрайта, как увлекают за собой послушную Фриду, как щелкает дверной замок, оставляя баронессу наедине с Вебером и мертвецом.

Она подумала: какая теперь разница?

Подумала: как странно думать о Родионе — «мертвец». Есть в этом слове что-то неправильное и грязное, и сам Родион — похолодевший, недвижный, как колода, казался просто большой игрушкой вроде оловянного солдатика. А настоящий Родион, наверное, наблюдает за сестрой из-под кровати и зажимает ладонью рот, сдерживая хихиканье, чтобы в следующую минуту выскочить с веселым «Бу!», и долго смеяться, смеяться, смеяться над испугом сестры.

Марго криво улыбнулась и, приподняв покрывало, заглянула под кровать.

— Вы прячете еще кого-то?

Вебер заглянул тоже, не увидел никого, скривился и покачал головой.

— Маргарита, надеюсь, вы понимаете всю плачевность вашего положения, — заговорил он, заглядывая в ее лицо и пытаясь поймать ускользающий взгляд. — Я пытался предупредить вас ранее, но вы не слушали и не порвали опасные связи ни с его высочеством, ни с этим алхимиком, — Вебер качнул головой в сторону двери, где скрылся под конвоем ютландец, — и кроме прочего, покрывали преступную деятельность вашего брата. Я пытался закрывать на это глаза, рассчитывая на ваше благоразумие. Но пострадали люди, Маргарита. Умерли люди. Вы понимаете?

— Да, — ответила она. — Умер мой брат.

— Я соболезную.

— Вы стреляли в него!