Рубедо

Юнец просветлел лицом.

— Конечно, мне рассказывал герр Фехер! — и, заведя глаза к потолку, принялся заученно повторять: — Забрать бумаги. Выйти через черный ход на Плумфгассе, оттуда свернуть к церкви, где будет ждать человек с опознавательным знаком, — похлопал по карману, — такой же плетенкой, как у меня. Я передам бумаги, а он уже доставит в редакцию.

— Похвально, мой друг, — сказал Генрих и протянул Родиону свернутый рулон.

Мальчишка схватил его обеими руками и принялся лихорадочно запихивать его за пазуху. Генрих улыбался, наблюдая из-под полуприкрытых век. Хотя голову и окутывал алкогольный дурман, он помнил дословно и статью, и стихи, которые — он надеялся! — уже завтра к вечеру будут декламировать на каждом углу, начиная от Авьенских трущоб и заканчивая Карлплацем.

Генрих представлял, что будет с его величеством кайзером, а еще лучше — с епископом Дьюлой, когда они услышат эти декламации.

Зуд в руках постепенно успокаивался. На душе стало почти легко.

— Поспешите же теперь! — сказал он, поднимаясь и так и не притронувшись к вину. — И буду рад встретить вас снова в этом гостеприимном месте!

— Благодарю, лучше в каком-нибудь ином, — осторожно отозвался Родион, нацепляя картуз обратно и опасливо выглядывая за портьеры. Порхнувшая убрать со стола девица игриво подмигнула обоим, и щеки мальчишки залил румянец. Пожалуй, еще свалится в обморок, пока будет протискиваться к выходу мимо полуголых шлюх.

Все еще улыбаясь, Генрих рывком раздвинул портьеры.

И тогда прогремел выстрел.

Генрих не успел испугаться, но ухватил Родиона за плечо, вдохнув полной грудью душный пороховой воздух. Женский визг взлетел и оборвался на икающей ноте. Только был слышен топот каблуков и бряцанье оружия. Хмель схлынул, оставив непроходящий жар.

Не покушение… Никакое это не покушение! Ищейки начальника тайной полиции Штреймайра!

Опомнившись, Генрих убрал руку, намертво вцепившуюся в плечо Родиона, мальчик безвольно обмяк, а рослый полицейский в дверях опустил револьвер.

— Теперь, дамы и господа, — прогрохотал он от порога, — когда я привлек ваше внимание, прошу всех соблюдать спокойствие и оставаться на местах!

По лестнице, волоча зеленый плюшевый шлейф, поспешно спускалась сама фрау Хаузер.

Особняк барона фон Штейгер, Лангерштрассе.

Не прошло и пяти минут, как служанка доложила:

— Клиент изволили удалиться.

— Благодарю, Фрида, — ответила Марго и заперла сейф на ключик, а ключик повесила на шею. — Теперь отдыхай.

Девушка присела в книксене и выпорхнула в коридор.

Марго осторожно взяла лампу — дрогнувший огонек болезненно выжелтил ее руку, — и крадучись прошла к портрету покойного мужа. Хитринка из нарисованных глаз — хищно-янтарных, как у Спасителя, — никуда не исчезла: барон фон Штейгер знал все тайны молодой вдовы. Хотел бы рассказать о них, да нарисованные губы, искривленные в параличе, не размыкались.

Пусть молчит и дальше.

Марго тихонько стукнула в раму — три коротких стука, два длинных, — сказала:

— Выходите, фрау. Можно.

Раздался негромкий щелчок. Рама сдвинулась, обнажив черную рану между стеной и портретом, из тьмы зашуршали, порхнули крылья сатиновой юбки. Марго отпрянула, и лампа в ее руке тревожно замигала, обливая стену ядовитой желтизной. От лампы шел непрекращающийся жар. Марго стало жутко и душно, и она задышала глубоко через нос, стараясь не смотреть на огонь и не думать об огне.

Женщина, выбравшись из тайника, как бабочка из кокона, настороженно оглядела кабинет.

— Он ушел? — с придыханием спросила она.

— Ушел, — подтвердила Марго. — Все слышали?

— Все! — выдохнула фрау Шустер и бросилась целовать ей руку. — Спасительница! Благодетельница!

— Ну-ну! — Марго отступила на шаг, держа лампу в отставленной руке. — Я только выполняю контрактные обязательства.

— Не спорьте! — глаза фрау Шустер упрямо блеснули из-под темной вуали. — Вы ангел для всех несчастных женщин, баронесса! Пусть Спаситель будет милостив к вам!

— Скорее, низвергнет в ад за наши грехи, — мрачно усмехнулась Марго.

— Ах, баронесса! — воскликнула фрау Шустер. — Я уже побывала в аду, он назывался «замужество»!

— Надеюсь, вы не совершите повторных ошибок, — заметила Марго.

— О, нет! Дон Энрикес такой галантный! Верю, что милостью Пресвятой Мадонны обрету в Костальерском королевстве лучшую долю!

Фрау Шустер мечтательно завела глаза, и Марго не сдержала улыбки.

— Тогда поспешите, — сказала она и вытряхнула из кошелька две мятые банкноты. — Герр Шустер будет искать вас на углу Гролгассе и Леберштрассе, потому держитесь от него подальше. У вас фора в пару часов. Вот двести гульденов на дорожные расходы. И не спорьте! — сдвинула брови Марго, видя, что фрау Шустер собралась отнекиваться. — Все эти галантные доны в большинстве случаев приличные голодранцы. Так пусть будет хотя бы немного наличности, если в пути вас постигнет разочарование. Ваш муж все оплатил.

С этим она вложила бумажки в ладонь клиентки и подмигнула. Фрау Шустер нелепо хихикнула и сжала кулак.

— Ангел! — с придыханием повторила она. — Я буду молиться о вашем здравии и расскажу всем несчастным женам, которых тиранят мужья. Всем безответно влюбленным. Всем обманутым. Покинутым. Скорбящим! — с каждым словом она отступала к дверям, и юбка шуршала по паркету, и тень ползла, вслепую ощупывая путь. — Будьте счастливы!

Она остановилась в дверях, прижав ладони к груди.

— Идите, — устало сказала Марго. — Будьте счастливы тоже.

Сатин и органза прошуршали в последний раз и растворились в полумраке коридора. Марго слушала, как скрипнули двери, как лязгнул засов, запирая особняк на ночь, и сонная Фрида поплелась в комнату, зевая и шаркая стоптанными туфлями.

Бедная девушка ведет в особняке ночной образ жизни, под стать его обитателям. Марго решила, что хорошо бы увеличить ей жалованье, вот только львиную долю заработка отнимала оплата семестра в Авьенском университете. На эти жертвы Марго шла осознанно: если однажды ей самой поломали судьбу, то пусть хотя бы у брата будет возможность выбиться в люди.

Марго вспомнила, как Родион, лохматый и сосредоточенный, накануне корпел над книгами. Лампы вокруг горели в полную силу, освещая его сгорбленную спину — ну сколько можно просить не сутулиться? — и шевелящиеся губы, вокруг которых пробивался темный пушок, еще не познавший бритвы. В такие моменты Марго никогда не подходила близко: то ли не желая мешать, то ли страшась ступить в ярко освещенный круг — не смотреть на огонь, не думать об огне, не вспоминать то страшное, случившееся в далеком детстве, — и молча наблюдала из тени.

Время давно перевалило за полночь. Наверное, Родион уже спит. Хотя с него станется увлечься какой-нибудь книгой, и если не проконтролировать лишний раз, то так и просидит до рассвета, а утром Фрида снова его не добудится. За что тогда платить ежемесячный взнос?

Приподняв юбку и держа лампу на вытянутой, уже затекшей руке, Марго поднялась по лестнице. Старые ступеньки неодобрительно поскрипывали — в особняке родилось, жило и умерло не одно поколение фон Штейгеров, и все они — чистокровные бароны, не то, что пришлая чужачка черт-разберет-какого рода. Иногда Марго казалось, что особняк ненавидит ее, как ненавидел и барон. А, может, в нем осталась душа старого барона. Недаром Марго то спотыкалась на ровном месте, то проливала на себя горячий чай, то билась лбом о низкие притолоки. И на всякий случай жгла как можно меньше огня. Впрочем, втайне она верила, что особняк не был самоубийцей, и никогда бы не повторил судьбы прежнего дома семьи Зоревых.

За дверью тишина. Ни шороха, ни скрипа.

Марго прислушивалась, затаив дыхание. Постучать или нет? Решила, что не стоит будить мальчика и, толкнув дверь, на цыпочках перешагнула порог.

Потянуло сквозняком. Свет мигнул, прыгнул на бежевые обои.