Рубедо

Экипаж насквозь пересек Фогтгассе и повернул на Айнерштрассе.

И тогда Марго увидела толпу.

Она вспомнила вдруг августовский вечер, открытие госпиталя Девы Марии, Спасителя в штатском и вереницу паломников, устроившим крестный ход против науки и медицины.

Сейчас она наблюдали нечто похожее.

Толпа, запрудившая Айнерштрассе, многоголосо выла, выкрикивала угрозы, пела псалмы и что-то знакомое, донесшееся до слуха Марго: «…скоро грянут перемены и народ заговорит!..», и она съежилась, приникнув к плечу Раевского, будто хотела стать меньше.

Люди хлынули к экипажу. Кто-то ударил в тугой бок. Кто-то засмеялся и набросился со второго. Ржание коней звучало надрывно и жалобно. Фиакр пару раз тряхнуло, копыта прерывисто простучали по мостовой как испорченный метроном, и экипаж остановился.

— В чем дело, милейший? — крикнул Раевский, в голосе которого Марго тоже уловила тревожную нотку.

— Никак дальше! — отозвался вне поля зрения находящийся кучер. — Все запружено! Эых!

Кнут щелкнул, и лошади заржали снова — испуганно, обреченно.

Раевский бросил быстрый взгляд по окнам и сказал Марго:

— Ждите меня здесь, дорогая. Выясню, в чем дело, и тотчас вернусь.

Он выскользнул из фиакра, и в противоположном окне Марго увидела, как черный сюртук вклинивается в мешанину из пестрых кофт, коричневых пиджаков, клетчатых кепок, темных платков — все сливалось в сплошное многоцветье.

Марго обхватила руки и вспомнила, что теперь в рукаве нет стилета. Никакой защиты. Никакой уверенности.

— Евгений? — бросила она в окно и ища глазами знакомое темное пятно — да куда там, не разглядеть!

Мимо пробегали люди — чаще всего мужчины, в руках — у кого распятия, у кого выломанные из заборов доски, а у кого-то и вовсе топоры.

— Мерзавцы!

— Долой!

— Воры! — неслось отовсюду.

Какой-то старик, сунув в окошко бугристый нос, осклабил гнилые зубы и прошамкал:

— Что же, фрау? С народом или против него?

Марго порадовалась, что надела повязку и закрыла лицо вуалью, а потом толкнула дверь локтем. Она отлетела, свалив старика с ног, и до Марго донеслись грязные ругательства, а самого старика уже не видно — его унесла толпа.

Впереди послышались предупреждающие полицейские свистки и грозные крики:

— Куда?! Назад! Не то стреляем!

Осторожно выбравшись из фиакра и придерживаясь одной рукой за дверь, Марго огляделась, но все равно не увидела Раевского. Зато заметила, как изменила свое движение толпа — налетевший на нее мужчина что-то прохрипел, перекрестился и замахнулся кулаком на другого, толкнувшего уже его. В мельтешении людей Марго разглядела черную фигуру и обрадовалась — но рано. Обернувшийся на ее оклик человек был одет в монашескую рясу с капюшоном и прижимал к груди деревянный, наспех сколоченный крест. Его губы шевелились — читал молитву.

— Фрау!

Голос, прозвучавший прямо над ухом, заставил Марго испуганно обернуться. И сердце тотчас захолодело и упало куда-то вниз — напротив нее стоял Вебер.

Сперва Марго подумала, что обозналась: патрульный мундир и железная каска, нахлобученная до самых бровей, ввели баронессу в замешательство. Но это все-таки был он: все тот же твердый подбородок, и те же усы, и взгляд из тени козырька пронзительный и холодный.

— Фрау? Вам помочь? — терпения в голосе оставалось не так много. Но Марго понимала, почему: за его спиной вышагивал полицейский патруль — ружья наизготовку, поверх мундиров броня.

— Разойдись! Назад, назад! — горланили охрипшими голосами.

Краем зрения Марго заметила, как взлетел и опустился приклад. Кто-то вскрикнул надломанным голосом. Марго сглотнула и ответила:

— Да. Я в порядке. Что здесь происходит?

— Вам лучше вернуться в безопасное место, — не отвечая на вопрос, сказал Вебер и взял ее под локоть.

Хватка тоже была знакомой — жесткой и неприятной. Марго инстинктивно дернулась, но не смогла освободиться, только зашарила возмущенным взглядом по лицу патрульного.

— Пустите!

Он вдруг перехватил ее взгляд и нахмурился.

— Фрау. Вы не авьенка, не так ли? Я слышу акцент.

Марго умолкла и замерла. Лицо Вебера приобрело задумчивое выражение.

— Как ваше имя? — осведомился он, не обращая внимания на наступающих патрульных и на бегущих людей.

— Мария, — солгала Марго. — Мария Раевская. Я супруга известного промышленника! Что вам нужно?!

Он еще какое-то время держал ее под локоть, потом по лицу Вебера скользнула тень, и он тихо проговорил:

— Обознался.

И отпустил ее локоть.

— Дорогая! Я же просил оставаться в экипаже! — знакомая фигура отделилась от толпы и поспешно приближалась навстречу. — Боже, ты не пострадала? В чем дело, офицер?

— Констебль, — поправил Вебер и отодвинулся на шаг. — Прошу простить, но добропорядочным гражданским лучше вернуться в безопасное место, здесь неспокойно. Сейчас отрядим вам сопровождающих. Эй, Ганс! Франц! — крикнул он.

Но сделать ничего не успел.

Кто-то из бегущих развернулся, выбросил вперед руку — и воздух со свистом рассек булыжник. Миновав Вебера, он с хлопком прорвал обшивку фиакра. Лошади заволновались, дернули с места. И следом развернулись другие горожане: их руки были полны камней.

— Уходите! Быстро, быстро! — закричал кто-то из патрульных.

Раевский дернул на себя Марго. Закрывая ее спиной, принялся отступать за полицейских, но Марго все равно видела: камни летели не переставая, попадали в плечи, в защитную броню, в каски. Воздух наполнился гулом и улюлюканьем, ржанием обезумевших лошадей, криками тех, кто попадался им на дороге.

— Вот так!

— Что?! Не ждали?!

— Жрите! — свист, крики, хохот.

— Перестать! — срываясь на хрип, кричали патрульные. — Иначе…

Щелкали затворы.

Марго вывернулась из-под руки Раевского и через вуаль видела…

Толпа замедлила свое движение, заволновалась, застыла, и люди повернули раскрасневшиеся лица. Затем они принялись расступаться, в едином порыве отхлынув в стороны, как волны перед Моисеем. И Моисей шел мимо них — высокая сухая фигура, закутанная в красное. Марго знала ее слишком хорошо, чтобы ошибиться!

Ладони епископа были воздеты к небу. А за ним, чернея сутанами и капюшонами, неся в руках самодельные кресты и вилы, шла его верная паства.

— Заблудшие чада мои! — прокатился над улицей голос его преосвященства, и у Марго мигом пересохло в горле. — Враг человечества, называемый диаволом, не дремлет! И совращает пытливые умы! Не будем укорять теперь тех, кто приказал лишить святое место вещей, принадлежащих ни мне, ни вам, а — Господу! Сам Господь и призовет их к ответу! Ибо что движет этими людьми?

— Корысть! — крикнул кто-то. — Нажива!

— Смертный грех, — заключил Дьюла и опустил руки. Пригнув голову, став похожим на богомола, он, казалось, вперил взгляд в саму Марго, а затем сказал очень холодным и очень низким голосом: — Верните иконы и мощи.

— Еще шаг, и мы стреляем! — рявкнул Вебер. — Предупреждаю…

Дьюла щелкнул пальцами.

С возобновившимся свистом, с руганью и проклятиями камни полетели вновь.

Раевский накрыл собой Марго и повел ее прочь, лишив ее возможности смотреть, и она только слышала, как разносятся крики гнева и боли, как перемежаются крики:

— Прекратить!

— Воры!

— Будем стрелять!

— Ату их!

— Огонь! Огонь!!

И воздух лопнул от раздавшегося оружейного залпа.

Марго всхлипнула, сжалась в руках Раевского.

Настала такая тишина, что показалось, будто пропали все звуки мира. Дрожа всем телом, Марго мучительно желала глянуть — и боялась глянуть, потому что помнила взрыв на Петерплатце, и раненые тела, и огонь, объявший собор. И умирающего Родиона…

Но теперь не было ни криков, ни гула огня.

Вместо этого по толпе пронессся вздох и перешептывания:

— Ранены? Нет… нет… Никто не ранен! Что такое?! Чудо!

Смех. Всхлипы. Крепнущие восклицания.

— Чудо! — донесся перекрывший все возглас Дьюлы. — Видите, сестры и браться? То нам помогает Господь и ведет нас! Так вперед!