Страница 17 из 20
– Только долг толкает меня на этот разговор!
– Какой долг, сир?
– О, только долг перед белыми лилиями,10 конечно!
Я была окончательно сбита с толку и даже смутно не догадывалась, что же ему от меня нужно.
– Простите, ваше величество, но я ничего не понимаю.
– А вы послушайте, мадемуазель. Вспомните, как вы блистали при нашем дворе пятнадцать месяцев назад. Мой брат, граф д'Артуа, он был увлечен вами, и эта связь, я знаю, не была платонической.
Меня бросило в дрожь. Можно было себе представить, какова была эта связь, если даже по прошествии такого времени меня все еще одолевает смущение.
– Да, вы правы, государь, – сказала я тихо. – Его высочество оказал мне честь, удостоив меня своей благосклонностью.
– И у меня есть все основания считать, что ребенок, который у вас родился, – сын моего брата, но только вы, по своей скромности, не решаетесь в этом признаться.
Пораженная, я смотрела на короля. Мысль о том, что моего ребенка могут считать сыном принца крови, давно уже не приходила мне в голову. С того времени, как я выяснила, что отец Жанно – Анри де Крессэ. Но другие-то этого не знали! Как не знали и точной даты рождения моего сына. Легко можно солгать, что он родился не в июле, а в сентябре, то есть в срок. А сколько выгод можно извлечь из этой лжи… В частности, сыграв на этом, я могу вернуть себе сына. Конечно, сам граф д'Артуа не так наивен и сентиментален, как король, и никогда не будет уверен точно, что Жанно – его сын. Но не будет уверен и в обратном… Все эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове, пока я сидела молча, с виду побледневшая и спокойная. Моя бледность еще больше убедила короля, что его догадка справедлива.
– А, я вижу, вы признаете это! Не бойтесь, дитя мое! Ваш сын – сын графа д'Артуа, отпрыск Бурбонов, пусть незаконнорожденный, но ведь его кровь от этого не становится более жидкой, правда? Это королевская кровь!
– Д-да, – подхватила я, начиная понимать, что этот разговор для меня не бесполезен, – она достойна того, чтобы находиться во Франции.
Людовик XVI насторожился.
– Во Франции? Что значит – во Франции? Уж не хотите ли вы сказать, что он в какой-то другой стране?
– Сир, он был оставлен мною на Мартинике! Отец сказал мне, что так будет лучше для всех.
– Это большая ошибка. Но мы исправим ее.
– Вы привезете его сюда?
– Да, мадемуазель, я лично позабочусь об этом. Нехорошо лишать ребенка матери. Мой брат сам мог бы подумать об этом, если б не был так легкомыслен.
В порыве радости я схватила руку короля и осыпала ее поцелуями. Слезы показались у меня на глазах.
– Ах, сир! Сделайте это поскорее! Поверьте, это совсем нетрудно. Ребенок остался на одной из тамошних ферм, его легко найти…
– Я займусь этим делом, мадемуазель, еще до начала Государственного совета.
Я была вне себя от счастья и в мыслях возносила короля до небес. Людовик XVI – самый лучший государь на свете!
Как глупы и ничтожны люди, которые насмехаются над ним, отпускают остроты по поводу его манер и мужской силы. Во Версале полно щеголей с изящными манерами, и еще больше отъявленных развратников, но чего они стоят по сравнению с добрым и благородным королем Франции? Его набожность, ежедневное посещение мессы, частые исповеди и причастия – не показуха; только человек с добрым сердцем, истинный христианин мог задуматься о моем горе, о моей разлуке с ребенком и придумать, как мне помочь! Всем, абсолютно всем было наплевать на это… только не ему!
Слезы выступили у меня на глазах.
– Вы так добры, сир! – воскликнула я, сияя от счастья и прижимая к себе его руку. – Пусть вас благословит Бог!
– Благодарю, мадемуазель, – смущенно отвечал король, осторожно отнимая свою руку, – я, еще когда вы были девочкой и ваш отец просил у меня дозволения признать вас дочерью, обещал заботиться о вас. Кстати, ваше скорое замужество… Готовы ли вы к нему?
Я подавленно молчала. Стоило ли обременять Людовика XVI еще и этими заботами?
– Сир, я не могу сказать вам ничего другого, кроме того, что только воля моего отца вынуждает меня на этот брак. С другой стороны, я не могу сказать ничего плохого о принце д'Энене.
– Да, вы правы… – сказал король, поглаживая подбородок. – Он на хорошем счету у принца Конде,11 и в таком возрасте – уже полковник… Но вы, дочь моя, – не слишком ли вы страдаете от необходимости выйти за него замуж?
– Нет, сир, не слишком. Честно говоря, я к этому равнодушна.
– Ваше сердце не затронуто, я понимаю… Однако любовь не всегда обязательна для прочного брака. И мне почему-то кажется, что принц д'Энен будет хорошим супругом. Мне нравится этот молодой человек. Тихий, спокойный, застенчивый, он так не похож на многих придворных вертопрахов. А это совсем не плохо, уж поверьте мне.
– Да, сир, – произнесла я без всякого выражения.
Людовик XVI решил закончить эту тему.
– Итак, мадемуазель, мы будем рады видеть вас в Версале после вашего бракосочетания.
Несмотря на не слишком приятное окончание аудиенции, из кабинета короля я выходила счастливая, как никогда ранее. Великолепные росписи на стенах и потолке Эй-де-Беф, витые консоли, сверкающая мозаика, блеск позолоты на роскошной мебели, струящийся бархат портьер – все это сейчас казалось мне в тысячу раз прекраснее, чем накануне. Я увидела свою мачеху, ожидающую моего появления, не выдержала и, подбежав к ней, поцеловала в щеку.
– Спокойнее! – воскликнула она. – Что за нежности? Помните об этикете!
Эти слова быстро охладили меня, и я, придя в себя, сразу уяснила неестественность своего поведения. Я не любила Сесилию, свою мачеху, и виделась с ней очень редко. Она платила мне тем же, хотя, возможно, в душе уже смирилась с тем, что именно я, внебрачная дочь ее мужа, стану наследницей титула и состояния.
– Благодарю за напоминание, – сказала я с горечью в голосе. – Напомню и вам, сударыня, что у вас булавка от пластрона откололась, и выглядит это почти неприлично.
С холодной улыбкой она возвратила жемчужную булавку на место.
– Вы остры на язык, моя милая. Только не следовало бы демонстрировать это во время аудиенции. Ваш отец рассержен тем, что вы сказали о своих чувствах к принцу д'Энену.
– Мне это безразлично.
–– Надеюсь, в своем безразличии вы не забыли, что надлежит нанести визит графу д’Артуа?
Мимо проходила герцогиня Диана де Полиньяк. Она услышала последние слова мачехи.
– Мадемуазель де Ла Тремуйль! – воскликнула герцогиня. – Моя малышка! Мы с вами еще не виделись. Ну, здравствуйте, душенька. Кажется, вы хотели видеть графа? Он сейчас у своей супруги.
– Вот и отлично. – У меня отлегло от сердца. Нет ничего безопаснее, чем посетить принца крови в салоне его жены. – Я им обоим засвидетельствую почтение.
– Я похищаю вас, душенька! Пойдемте к д'Артуа вместе.
Она подхватила меня под локоть и повела длинными знакомыми галереями.
2
Жена принца крови, дочь короля Сардинии, была одной из самых непопулярных персон при дворе. Муж находил ее неинтересной. После того, как пять лет назад у четы родилась дочь, его визиты к принцессе можно было пересчитать по пальцам, а если уж граф д’Артуа и отправлялся к ней, то придворные острили: «Чудо! Его высочество выбрался отведать савойского пирога с чаем!» Сейчас, похоже, был как раз тот редкий случай: покои принцессы были полны придворными. Уже издалека был слышен смех и, кажется, звуки откупориваемого шампанского.
– Что случилось? – удивленно спросила я у герцогини. – Принц снова влюбился в свою жену?
– Вам лучше это знать, душенька! – отвечала герцогиня с известной долей иронии, которая превратила ее слова в намек. – Вы были таким близким другом его высочества.
Казалось, в салоне что-то празднуют. Обстановка была самая непринужденная, лакеи разливали пенящееся вино в десятки бокалов и разносили гостям разнообразные сладости. Дворецкий заметил меня и собирался было огласить мое имя, но я сделала ему знак остановиться: слишком уж свободная атмосфера в покоях принца и обилие приглашенных не располагали к официальной аудиенции. Я прошла в салон. Графиня д'Артуа, сидевшая в глубоком кресле, холодно кивнула мне. Я сделала глубокий реверанс. По лицу принцессы очень ясно промелькнуло выражение неприязни.
10
То есть перед королевским родом, эмблемой которого были белые лилии.
11
Конде Луи Жозеф, принц, главнокомандующий французской армией.