Страница 12 из 20
–– Нужно поесть, Ритта. Потом я скажу тебе кое-что важное.
Он пробормотал благодарственную молитву и жадно принялся за еду. Меня его слова не особо побеспокоили, как не поверг меня в уныние и его рассказ о каком-то змеином гнезде безбожников на Сан-Доминго. Рене Клавьер… Он вспоминался мне, конечно, как вспоминался бы всякий красивый мужчина, но, в сущности, какое мне до него дело? Я его и не увижу больше никогда. Отбросив все тревоги с легкомыслием юности, я наскоро утолила голод, а потом присела рядом с Жанно, стала кормить его кусочками гуявы. Малыш охотно глотал сладкую мякоть фрукта, смешно причмокивал, сок стекал по его подбородку, и я смеялась, вытирая сыну личико.
–– До чего ж вы милые, – невольно сказал Антонио, засмотревшись на нас. – Отличный у меня племянник… Очень жаль, что мне предстоит огорчить тебя, сестра!
–– Огорчить? Но, Боже мой, что меня может сейчас огорчить? – спросила я все так же смешливо.
–– Думаю, что весть о твоем отце. Три дня назад он высадился на Мартинике с десятком своих гренадеров. Я сегодня узнал об этом в порту.
Я побледнела, услышав подобное. Ну, надо же! Кто бы мог подумать… У меня были основания бояться подобных известий раньше, осенью, но теперь, когда наступил январь, я уже убедила себя, что отец, должно быть, отказался от меня, непутевой дочери. В конце концов, что он привязался ко мне? Я знала его каких-то шесть лет, видела редко, но, конечно, была благодарна ему за образование и роскошную жизнь, которую он мне обеспечил. Однако этим мои чувства и ограничивались… Я всегда была одинока с тех пор, как он удочерил меня. Весь этот дурацкий роман с Анри, отношения с принцем крови – это все от одиночества, от заброшенности. И теперь он приехал, чтобы забрать у меня Жанно?!
–– О Господи, – прошептала я. – Что ему от меня нужно?
–– Он столько денег и сил вложил в тебя, Ритта. Этого следовало ожидать. Я даже дивлюсь, что он так медлил. Должно быть, в Париже у него были дела, которые его задержали, иначе б он примчался раньше.
Растерянная, я поднялась, сделала несколько шагов по дорожке. Здесь, в саду, еще иезуитами были установлены солнечные часы: металлическая пластина на каменном постаменте, отбрасывающая тень, по длине которой можно было судить о времени. Сейчас, вечером, тень была длинная, мрачная и, казалась, тянулась к Жанно, беспечно лепечущему на траве…
Меня обуял страх. Я сжала руки, оглядываясь по сторонам, словно надеясь найти защиту.
– Я немедленно, сейчас же оставлю этот дом. Я должна уехать, непременно уехать, и как можно скорее!
Сильная рука Антонио остановила меня, но я была так взвинчена, что плохо понимала его слова.
– Куда ты пойдешь, ты подумала?
– Я буду мыть полы в тавернах, только не останусь здесь! Я не хочу, чтобы у меня забрали Жанно, не хочу!
Меня бросило в дрожь при одной мысли об этом. Я представила себе, как этот теплый живой сверток вырывают из моих рук, уносят прочь… Это все равно что вырвать сердце!
– Постой, Риттина, подумай немного. Здесь ты в наибольшей безопасности.
– Ну да! В наибольшей опасности, хочешь ты сказать!
– За фермой уже наверняка установлено наблюдение. Как только ты выйдешь за ее пределы, тебя поймают, черт побери! Кроме того, если ты останешься здесь, твой отец, конечно, не осмелится брать ферму штурмом!
Антонио кричал, он был в ярости оттого, что я не внемлю его доводам. Рыдая, я молча смотрела на него и забывала утереть слезы. Мой отец не осмелится?.. Мне смешно было слушать такое. В моем возбужденном сознании могущество отца разрасталось до фантастических размеров.
– Ах, замолчи, замолчи, ты очень ошибаешься! – крикнула я в истерике. – Все не так, как ты говоришь, все иначе! Раз отец здесь, меня никто не спрячет. И не строй из себя героя, ты тоже против него ничего не можешь! Он всех сметает с пути. Если ему понадобится, он пригонит сюда две или три тысячи войска. Мне лучше уйти отсюда в другое место, уехать с острова, подальше от Мартиники!
Я подхватила сына на руки, с силой прижала к себе.
– Я не расстанусь с тобой, Жанно! Не расстанусь!..
Я повторяла это, как заклинание, способное отвести беду от головы этого ребенка. Снова и снова я вглядывалась в черты этого милого личика, запоминая мельчайшую складочку, самый маленький изгиб. Жанно таращил на меня глаза, потом разжал кулачки и широко зевнул.
– Ах, ты ничего еще не понимаешь! – проговорила я с горечью и растроганностью в голосе.
Селина, пришедшая забрать посуду, попыталась меня утешить.
– Все обойдется, мадам, вот увидите, все обойдется!
Что я могла ей сказать? Что успокоение придет ко мне только тогда, когда я окажусь от своего отца на расстоянии в тысячу лье?
– Господин Антонио непременно что-нибудь придумает. Он такой умный, такой храбрый. Настоящее счастье – иметь такого брата!
Я посмотрела на нее сквозь слезы и попыталась улыбнуться.
– Ты что, влюбилась в него, Селина?
– Я? Матерь Божья, да с чего вы взяли? Вовсе нет.
– Но только влюбленные могут быть так уверены друг в друге.
Она взяла у меня ребенка, сказав, что унесет его в дом. Я не противилась. Жанно и вправду будет лучше дома, в кроватке, где он сможет уснуть… и где он будет в большей безопасности, чем здесь, в саду. Из дома его вряд ли кто-нибудь выкрадет. А я… я так перепугана и взвинчена сейчас, что малышу от меня больше вреда, чем пользы.
–– Успокойся, в конце концов, – с досадой сказал мне Антонио. – Еще ничего не случилось. А я, черт побери, думал о том, что делать, все то время, пока скакал из Сен-Пьера.
–– И что ты придумал? – спросила я сдавленно, вытирая мокрые от слез щеки.
Брат попыхтел трубкой.
–– Ты права в том, что здесь тебе задерживаться не следует. Завтра, когда появится Луиджи, я отправлю его с тобой на Сен-Люсию.
Так назывался ближайший к Мартинике остров, очертания которого легко можно видеть со здешнего побережья.
–– Может, я даже сам отвезу тебя туда, – продолжал Антонио, будто размышляя вслух. – У Луиджи слишком много ветра в голове. Наденешь платье Селины, обернешь голову негритянским тюрбаном, и тебя в повозке не узнают. А ребенка можно спрятать в корзине, чтоб он не был опознавательным знаком. Лишь бы не случилось завтра непогоды…
–– А что там… на Сен-Люсии? Кто будет ждать меня там?
–– Есть у меня некоторые знакомые. Не скажу, что условия там будут хороши, но несколько месяцев перекантоваться можно. Я так полагаю, раз твой отец большой вельможа, он не сможет долго прозябать здесь?
–– Наверное, – всхлипнув, подтвердила я. – У него есть служба… королевский двор…
–– Ну, вот и славно. Рано или поздно он уберется с Мартиники. Тогда станет полегче, и ты с Жанно вернешься к нам.
–– А как мы поедем? Туда, на Сен-Люсию?
Антонио приобнял меня за плечи.
–– У тебя хороший брат, Ритта, скажу это сам о себе без обиняков. Пока ты рвала на себе волосы, я уже все продумал. Еще утром я перебросился парой слов с одним своим знакомым, капитаном шлюпа. Он постоянно курсирует между Мартиникой и Сен-Люсией… И ты не бойся, это хороший парусник, хоть и маленький.
–– Я ничего не боюсь, – пробормотала я. – По крайней мере, морского путешествия – нисколько.
–– Это и путешествием не назовешь. Завтра вечером будешь уже в безопасности.
Помолчав, Антонио добавил:
–– Если захочешь, позже к тебе приедет Селина. Ты же у нас нынче белая кость, сама ничего не сможешь делать.
Было уже совсем темно. В дальнем углу сада слуги зажгли факел, и его желтые сполохи теперь были единственным источником света в непроглядной тьме тропической ночи. Антонио поднялся, потрепал меня по волосам:
–– Пойдем спать. Ты же знаешь, жизнь здесь замирает в шесть вечера и начинается в шесть утра. Тебе надо собраться…
–– Я скоро приду, – сказала я, коснувшись его руки. – Еще минуту побуду. Спасибо, Антонио. Ты спасаешь меня…
–– Гм, а разве это не то, что должен делать для сестры старший брат?