Страница 7 из 14
– Мне пора гнать отару домой. Видишь город? – пастух указал рукой в сторону видневшихся вдали куполов минаретов. – Это Хорезм. Я пастух дворцового стада. Пойдём со мной, я познакомлю тебя с очень умным человеком: может, он возьмёт тебя к себе в ученики.
– Спасибо вам. Это было бы просто замечательно. Я пойду с вами. Мальчик бережно сложил в свой мешок камни, которых их у него было много, и, закинув мешок через плечо, пошёл вместе с мужчиной…
– Дедушка, ну что же ты опять замолчал? – нетерпеливо спросила Лена.
– Я думал, дальше вы и сами знаете.
– Ничего мы не знаем! Что стало с этим мальчиком? – Дильбар, сидевшая рядом, поддержала подругу.
– Тот пастух привёл мальчика во дворец, и их заметил двоюродный брат самого правителя города. Подозвал к себе, расспросил. Пастух всё и рассказал про Бируни. Абу Наср, так звали двоюродного брата шаха, был не просто родом из правящей династии, он был выдающимся ученым-математиком того времени. Конечно, он сразу оценил любознательного Бируни и забрал его к себе в дом. Бируни остался у него навсегда, найдя себе здесь семью.
В семье учёного очень полюбили мальчика, дали ему хорошее образование. А потом научная слава Бируни намного превзошла научную славу его приёмного отца. Да, да, дети мои, Бируни стал великим учёным. Наш ташкентский Политехнический институт носит его имя.
– Он был даже умнее Авиценны? – в глазах у Лены застыл восторг.
– Они оба были великими гениями. Но если Авиценна известен больше как учёный–медик, то Бируни известен больше как учёный-геолог. Он сделал много великих открытий в минералогии, но и не только. Умер Бируни в возрасте семидесяти пяти лет с книгой в руках, в окружении своих учеников, ища ответ на какой-то вопрос. Он имел колоссальные знания, но продолжал накапливать их до последнего своего вздоха. Считал, что все беды человечества от скудности познаний. Его образ жизни является наставлением для потомков. Он завещал всем нам: бойтесь покинуть этот мир невеждами. А ещё, как гласит легенда, за то, что пастух помог Бируни, Бог помог ему тоже. Его дочка стала ходить.
– Как хорошо. Я так рада за девочку, – у Лены на глазах выступили слёзы. – А в какое время жил Бируни?
– Очень давно. Примерно тысячу лет тому назад. Наука в те времена развивалась очень хорошо, а всё потому, что у власти были прогрессивные правители.
Так-то, девочки. Очень важно кто у власти -учёный или осёл.
– Дедушка, ты пей чай, а то совсем остынет, – в благодарность за рассказ Лена заботливо налила деду свежего чаю.
– Спасибо, доченька, – старик зачерпнул мёд ложечкой, положил в рот и запил чаем.
– А мы в новую школу переезжаем, – похвасталась Лена.
– Как это? – дедушка недавно жил в посёлке и не был в курсе всех дел.
– Нам новое здание построили. Если от магазина правее идти, как раз в него упрёшься. Красивое, светлое, двухэтажное. Классы просторные, вместо парт столы на двоих. Столько новой аппаратуры завезли для химического, физического кабинетов. Мы сегодня там убирались, помогали все расставлять.
– Хорошо вам, – вздохнула Дильбар. – а мы всё в старой одноэтажке учимся. Темно, тесно. Парты дореволюционных времён. Сроду ни одного опыта ни по физике, ни по химии не проводили.
– Действительно, это несправедливо, – Лене стало стыдно, она пожалела, что рассказала о своей школе, построенной властями для русскоязычных учеников и которая, похоже, пренебрегла потребностями местных узбекских школьников. От разговоров о школе отвлёк шум появившегося в небе самолёта-кукурузника. Словно гигантская стрекоза, он стал кружить над полем в несколько сотен гектар, которое почти примыкало к посёлку. Рёв пропеллеров заглушал голоса людей, самолёт опускался над полем всё ниже и ниже. И вот уже каких-то десять метров отделяют его от кустов хлопка. Вдруг множество баночек на его длинных крыльях по мановению лётчика вдруг сбросили свои крышечки, и под давлением, будто толкаясь и кусаясь, в воздух начали вылетать миллионы частичек пестицидов и гербицидов. Изначально предназначенные, как страшный яд, всевозможным вредителям и болезням хлопка, но уносимые ветром, эти частички вынуждены были обрушивать свою губительную мощь на людей, животных, растительность в посёлке, которого – по всем законам жизни – не должно было быть так близко к полю, но он был. Руководство страны в погоне за тоннами хлопка расширяло засеянные поля, пренебрегая безопасностью людей.
– Фу, – девчонки тут же зажали носы пальцами, спасаясь от неприятнейшего запаха химикатов.
Всё то время, пока девчонки слушали рассказ деда, Алишер неподалёку – тут же, во дворе – возился с машиной, но после «химической атаки» с воздуха, зайдя в дом, вынес два небольших полотенца.
– Держите, – Алишер протянул их Лене и Дильбар. – Хорошенько прикройте нос и рот.
– Сколько мне так сидеть? – Лена послушно закрыла полотенцем нос, хотя Дильбар и не думала слушаться брата.
– Я скажу, когда можно будет убрать.
– Бесполезно. Этот яд теперь везде, – вздохнул старик. – Всё им уже пропитано: и фрукты, и овощи, и земля, и вода, – он спокойно продолжил пить чай, время от времени подслащивая это питьё мёдом.
Лена и Дильбар, сидевшие рядом и до этого весьма активно поедавшие виноград, после слов деда почти одновременно одёрнули свои руки от светло-зелёных вытянутых ягод «дамских пальчиков».
– Может, его ещё раз помыть? – неуверенно предложила Лена, глядя на виноград.
– Вода тоже отравлена. Раньше такого безобразия не было, – дедушка вновь тяжело вздохнул. – Повсюду были фруктовые сады, овощные бахчи, а сейчас… одни хлопковые поля, куда ни глянь. Я слышал, что школьники, студенты из-за этого до зимы вообще не учатся. Хлопок собирают.
– Да, дедушка, это так. Почти с первого сентября и до середины декабря, – Дильбар пожаловалась деду.
– Ай, ай, как плохо. Откуда у школьников знания будут? Старшеклассников тоже гоняют?
– Даже беременных не жалеют, а ты говоришь – старшеклассников, – вступила в разговор мама Дильбар, возившаяся во дворе с постиранным бельём.
Лена промолчала. Школьники русских школ тоже собирали хлопок, но, конечно, не так долго: от силы месяц. Тётя Зульфия, глядя на только что развешанное бельё, которое, словно флаги, развевалось на ветру, что-то по-узбекски стала говорить отцу. Минуты две длился их разговор, а потом она ушла, и вслед за ней, попрощавшись, ушёл и дедушка. У него была привычка рано ложиться спать, но зато и вставал он рано.
После ухода матери Дильбар на ухо поведала Лене, о чём разговаривали взрослые.
– Мать жаловалась. Говорила, что из-за химии с воздуха она рожать и перестала.
– Ты же родилась.
– Узбекские мужчины любят много детей, а у ней только я…. Наверное, поэтому нас отец и бросил… Жалко маму.
– Ужас какой.
– Чего-ужас-то?
– Что обязательно много детей надо.
– Всё, Лена, можешь убирать полотенце.
Девушка до сих пор послушно прикрывала нос и рот полотенцем, но после слов Алишера убрала его на край маленького стола, который стоял тут же – на топчане.
Алишер, закрыв капот и вытирая тряпкой руки, подошёл к топчану. – Так о чём вы тут шептались?
– О тебе говорили, – Дильбар хитро улыбнулась.
– Да? И что же?
– Ленке не нравится, что узбекским мужчинам нужно много детей. Говорит, ни за что за узбека замуж не выйду.
Щёки Лены вспыхнули огнём, словно бочка бензина.
– Не говорила я так, – не глядя на Алишера, зашипела Лена на Дильбар.
– Говорила, говорила, – та дразнила подругу, посматривая то на неё, то на брата.
Вконец смутившись, Лена решительно встала и направилась к маленькой лестнице, чтобы спуститься вниз. Алишер подал ей руку, его глаза устремлены на неё, и в них столько теплоты и нежности. Лена протянула ладошку в ответ, и Алишер тотчас крепко сжал её.
Имея опору, она легко спустилась вниз. Уже на земле Алишер, всё так же, не сводя с неё глаз, на несколько мгновений задержал её руку в своей руке, но она, опасаясь, чего–то или просто от смущения, – быстро выдернула ладонь.