Страница 115 из 152
– Самоубийственно же! – заметила Ленка, – Они что, не понимали?
– Ну, на тот момент это было не так очевидно. И в Испании положение римлян было тяжёлым, и в Третьей Пунической окончательный перелом в их пользу ещё чётко не наметился. Удалось втянуть в авантюру Беотию, Фокиду и Локриду, а у Метелла только преторская армия в один легион, и не факт ещё, что он рискнёт вывести его из Македонии. Там ведь тоже тогда полыхнуть может, а за это сенат по головке не погладит. И внутри у себя популярность среди толпы зашкаливала – вообще отменили все долги, объявили о разделе земель, освободили всех рабов-греков – опора у режима образовалась похлеще, чем была в Спарте у Набиса. Была надежда, подобно тому же Набису, добиться такой же поддержки бедноты уже по всей Греции и присоединить к Ахейскому союзу множество полисов и вне Пелопоннеса. И ещё была надежда, что Испания и Африка оттянут на себя двухлегионные армии новых римских консулов, а в Грецию сенат сможет послать только претора с одним легионом. И ведь до сих пор же всё задуманное получалось неизменно, а при таких успехах какая обезьяна не уверует в свою богоизбранность? Отрезвление к ним не пришло даже тогда, когда Сципион Эмилиан уверенно переломил ход войны в Африке, и дело там пошло к развязке, сенат объявил Грецию консульской провинцией, а одним из новых консулов был избран Луций Муммий...
– Тот или какой-то другой? – спросил Ганнибалёныш.
– Да, тот самый, который был претором Дальней Испании, как мы с вами уже разбирали в теме о новых лузитанских войнах. Достижения его в Риме оспаривались – триумф-то ему дали, но ведь лузитан же он так и не утихомирил, а второй консул, Гней Корнелий Лентулл, вообще ничем прославлен не был. Но консул – это уже серьёзно, это уже два легиона, а не один. Правда, ещё непонятно, какими они будут по качеству. Как мы с вами уже знаем, консульский год в Риме на тот момент уже с первого января начинается, а не с первого марта, как сейчас. Их календарь сдвинут более, чем на три месяца вперёд, и реально это вообще начало осени. Сципион Эмилиан предпринял свой штурм Карфагена только весной – мы не знаем, календарной или сезонной. Если и календарной, то это зима, сезон штормов, и Муммий всё равно отплыть в Грецию не может до реальной весны, то бишь календарного лета. А Метелл уже в Македонии, и ему-то зимние шторма не помеха. Уже известно, что будет консул с двумя легионами, известно уже и что Греция досталась Муммию, и хотя до его прибытия ещё месяца четыре, а то и больше, жителям Македонии уже можно и пальцем погрозить – смотрите, я вас тут и с одним легионом на подоконнике в две шеренги выстроил, и если вздумаете тут без меня хулиганить, так не один вернусь, а с консулом, и будет у нас при себе уже три легиона. Намёк все поняли? Вот это молодцы, приятно иметь дело с умными людьми, – курс рассмеялся, – У нас нет сведений, набрал ли Метелл вспомогательные войска у фракийцев, а историки моего мира не любят говорить о том, чему нет достоверных подтверждений. Но как ты думаешь, Гамилькар?
– Я бы на его месте обязательно набрал, досточтимый, да побольше, – ответил тот, – И подкрепления лишними не будут, и за Македонию спокойнее, когда эти дикари не там, а под рукой, и им самим грабить Грецию интереснее, чем Македонию.
– Я тоже так думаю. И думаю, что и Метелл по этой части был не дурнее нас с тобой. Так или иначе, ребята и девчата, он нашёл с кем вторгнуться в Среднюю Грецию и заняться вплотную местными бузотёрами. Ахейцы пытались оказать им помощь, но как-то безуспешно, и в одном из столкновений пропал без вести их стратег Критолай. Его сменил Диэй, но помешать Метеллу замирить Среднюю Грецию, разгромить в ней лучшие войска Союза и выйти к Истмийскому перешейку не смог и он. Метелл и на этот раз предложил ему мир на прежних условиях сената, но тот опять отверг их. К сражению не были готовы ни тот, ни другой, а пока готовились, прибыл со своей армией и Муммий. Весной как раз пал Карфаген, а окончание Ахейской войны приходится на осень того же года, так что по срокам консул мог иметь в своей армии и высвободившихся ветеранов Эмилиана.
– У Диэя ни единого шанса, – заценил Ганнибалёныш.
– Абсолютно, – подтвердил я, – Муммий отослал Метелла с его войском обратно в Македонию, но и после этого имел больше сил, чем противник, а у того основная часть его войска состояла из вооружённых и поставленных в строй освобождённых рабов. Они, конечно, были готовы сражаться за свою свободу, но чему их успели научить за какой-то год? Вряд ли многому. Римская и союзная конница опрокинула и разогнала ахейскую, а удар в неприкрытый фланг страшен и неприступной с фронта фаланге македонского типа. Так что выиграть это сражение, а значит, и войну, шансов у ахейцев не было.
– А новое войско на Пелопоннесе разве нельзя было набрать? – спросил Артар.
– Судя по поведению Диэя, сам он в такую возможность не верил. Думаю, ему самому было виднее, чем нам с вами. После разгрома он бежал в родной Мегалополь, там объявил согражданам о постигшей их катастрофе, убил жену и покончил с собой. Вряд ли он сделал бы это, если бы видел реальные шансы продолжить борьбу. Ведь война – это же не только призванные и поставленные в строй люди. Их же надо ещё вооружить, а оружие потеряно на полях проигранных сражений. Как владелец промышленных предприятий, в том числе и оружейных, я могу сказать вам и по собственному опыту, что кроме сырья и инструмента нужны ещё и рабочие руки. На Пелопоннесе это были рабы, которых забрали у хозяев, освободили и либо посадили на земельные наделы, либо взяли в войско. И кому работать в мастерских? Вы скажете, можно нанять свободных? Можно, если есть деньги для платы им за работу. Но откуда этим деньгам на оплату рабочих взяться, когда богатых граждан раскуркулили, а то, что припрятано и прикопано в укромном месте, страшно ведь достать, это же палево, отобрать же могут в любой момент, и с чем останешься? И в долг тоже никто не даст по той же самой причине – нечего. Тем более, что и долги отменены, и где гарантия, что и новые тоже не отменят? Отобрали не всё, на жизнь оставили, сколько голытьбе не завидно, и понемногу-то у большого количества людей в теории можно было бы занять, но на практике никто не даст – дураков нет, всё уже учёные. Отвали к воронам, попрошайка, нет у нас лишних денег, а те, что есть, и самим на жизнь нужны. Вот в этом, ребята и девчата, оборотная сторона популистской политики социальной справедливости в духе "отнять и поделить". Частное производство эти популисты угробили полностью, а государственного не было, и организовать его с нуля – это не год нужен и не два. И те, кто мог бы – не будут. За что этим грабителям помогать? За то, что раскуркулили? Обойдутся! Для ограбленных этим государством оно перестало быть своим, и какая им разница, какое из чужих утвердится в стране, которая никуда при этом не исчезнет? Только одна – какое из них восстановит нормальную жизнь. Вот это дурацкое – едва ли, ну так оно и рушится именно поэтому, и туда ему и дорога.
– В самом деле ничего уже нельзя поделать! – тоскливо констатировала бывшая "гречанка", – И поделом бы проклятым дуракам, но жалко Коринф!
– Это точно, ребчта и девчата. Но самое омерзительное, что это Ахейский союз спасти было уже нельзя, а Коринф – ещё можно было. Если бы Диэй сбежал с поля боя не домой, дезертировав по сути дела, а в Коринф, куда сбежали и многие бойцы из разбитого войска, можно ведь было ещё организовать их и сесть в осаду, не дав римлянам захватить город сходу. Скорее всего, Муммий предложил бы им сдаться, чтобы не терять время на осаду или людей при штурме понапрасну. И на переговорах можно было бы выторговать щадящие условия сдачи. На Коринф у римлян не было такого зуба, как на Карфаген, но и карфагенянам предлагалось покинуть город и поселиться, где захотят, лишь бы не у моря. Мы не знаем, было ли уже постановление сената о разрушении Коринфа, но даже если и было, людей-то наверняка ещё можно было спасти. Но сам Диэй этого не сделал, без него оказалось некому, кто успел сбежать, те спаслись, а кто нет – или погибли, или угодили в рабство. В настоящее, а не в то, о котором визжали их демагоги. Около пятидесяти тысяч человек, как и в Карфагене. Запишите и это – пригодится через пару занятий, когда мы с вами будем говорить о гракховщине.