Страница 4 из 13
Плевать, что я забыла про свой день рождения (хотя помнила о нем вчера). Но мне нет прощения за то, что я испортила Рождество.
Кстати, почему дети меня не поздравили? Решили отомстить за то, что я не нарядила елку?
Со мной происходят страшные вещи. Мне срочно нужно делать что-то со своей жизнью. И я непременно встану на путь исцеления. Возможно, даже сегодня.
Я открываю дверь. На пороге стоит тетя Мэй. Моя дорогая и любимая тетя Мэй – женщина, которая научила меня отличать хорошее от плохого и привила мне любовь к искусству. Тетя Мэй всегда была главной женщиной в моей жизни. Вот и сейчас, когда я так сильно нуждаюсь в ее поддержке, она приходит мне на помощь.
– Тетя Мэй, – нежно произношу я, и из моих глаз катятся слезы.
Я плачу второй день подряд. Наверно, это ненормально.
Я крепко обнимаю тетю Мэй. Мы виделись с ней два дня назад, но я успела соскучиться по ее изнеженному голосу, добрым глазам и едва уловимому запаху корицы, которым пропитана вся ее одежда.
– Все хорошо, милая, – нежно произносит тетя Мэй, прижимая меня груди.
Она всегда говорит мне эту фразу.
Тетя Мэй пришла в мою жизнь, когда мне было два года. Мама строила карьеру певицы. Ее часто не было дома. Она ездила на гастроли, давала сольные концерты и иногда даже записывала альбомы. Она жаждала славы. Я ее понимаю. Честно. Но до сих пор не могу простить за то, что она лишила меня своей любви. Хотя… если бы не ее стремление стать знаменитой певицей, я бы не узнала тетю Мэй. Наверно, я должна быть благодарна маме за то, что ее вечно не было дома.
Когда мне было три, от нас ушел папа. Он с уважением относился к желанию мамы построить музыкальную карьеру, но однажды она заявила ему, что если перед ней встанет выбор: семья или сцена, она выберет сцену. Это вывело его из себя. Я до сих пор помню день, когда он собрал чемодан и ушел из дома. Я слышу звук закрывающейся двери и чувствую запах сигареты, которую он решил выкурить на дорожку. Я простила его за то, что он ушел. Но не простила за то, что он со мной не попрощался.
Через год после ухода отца мама родила Аманду. Она закрутила роман с каким-то продюсером. Он оказался женат и сказал, что не планирует принимать участие в жизни ребенка. Мама хотела сделать аборт. Но в последний момент передумала. Порой я думаю о том, что у меня могло и не быть сестры. Но тут же отсекаю эти мысли. У меня есть Аманда. Добрая, прекрасная Аманда. И несмотря на то что она решила пойти по маминым стопам и строит карьеру певицы, я все же ее люблю.
Я пытаюсь прогнать детские воспоминания. Я вообще стараюсь не вспоминать о детстве. Это наводит на меня невыносимое чувство тоски.
Тетя Мэй достает платок и вытирает мне слезы. Нежно и заботливо. Словно я так и осталась маленькой, беззащитной девочкой.
Я постепенно прихожу в себя.
Тетя Мэй проходит в холл, снимает пальто: фиолетовое, с огромными пуговицами и высоким воротником. Она была в нем, когда впервые пришла к нам в дом. Если вдуматься, этому пальто должно быть не меньше тридцати семи лет. Но оно ничуть не изменилось. Как и тетя Мэй.
У этой женщины удивительная судьба. Она родилась в маленьком городке. Её отец был военным. Мама – театральной актрисой. Все свое детство тетя Мэй грезила о сцене. Она пела, танцевала, декламировала стихи. Когда она встретила своего будущего мужа, ее пригласили работать в Мулен Руж. Она сказала Кевину (так звали ее будущего мужа), что намерена переехать в Париж. Он ответил, что последует за ней хоть на край света.
Тетя Мэй и Кевин переехали в Париж. Поженились. Тетя Мэй танцевала в Мулен Руж. Кевин открыл булочную на улице Лепик (если бы я только могла описать словами, какие изумительные бриоши он готовит!). Через три месяца после переезда Мэй узнала, что беременна. Она была в замешательстве. Она не планировала ребенка. А вот Кевин был на седьмом небе от счастья. Она сказала ему, что хочет сделать аборт. Кевин был в шоке. Но он так сильно любил тетю Мэй, что был готов поддержать любое ее решение. Он согласился на аборт с условием, что рано или поздно у них все же будут дети. Тетя Мэй пообещала ему, что как только она добьется славы, они непременно заведут детей. Она сделала аборт. Однако во время операции возникли непредвиденные осложнения. Через месяц после аборта врач сообщил тете Мэй, что она никогда не сможет иметь детей. Тогда она впервые осознала, как сильно хочет стать матерью. Она плакала неделю. Кевин был рядом. Каждый день. Каждую минуту. Когда тетя Мэй пришла в себя, то решила, что должна посвятить свою жизнь воспитанию чужих детей. Так она стала няней.
Когда я узнала, что они с Кевином переехали во Флоксвил, моей радости не было границ. Мы с ней всегда поддерживали связь. Но мне приятно осознавать, что я могу в любой момент прильнуть к ее груди.
– Я не ждала тебя так рано, – говорю я, помогая тете Мэй присесть за барную стойку, отделяющую гостиную от кухни.
– Я пришла, чтобы помочь тебе нарядить елку и украсить дом, – заявляет она бодрым тоном.
Я смотрю на нее изумленным взглядом.
Тетя Мэй – моя спасительница. У меня не было сил создавать в доме атмосферу рождества, но она пришла, чтобы мне помочь.
– Я не могу допустить, чтобы твои дети остались без праздника, – говорит тетя Мэй, мотая головой.
В ее голосе слышатся нотки осуждения.
Она недовольна, я знаю. Я и сама недовольна. Да что там недовольна – я готова лишить себя сладкого, лишь бы загладить вину перед детьми.
– Мы обязательно нарядим с тобой елку, милая тетя Мэй, – произношу я, обнимая свою спасительницу за плечи. – Но сперва я предлагаю выпить кофе.
Тетя Мэй усмехается и развозит руками.
Ей не нравится, что я постоянно пью кофе. Но что поделать. Я терпеть не могу чай.
Я достаю из буфета свою любимую турку, насыпаю в нее две ложки кофе, наливаю воды. Тетя Мэй неодобрительно качает головой. Я не вижу. Я просто чувствую. Я ставлю турку на плиту, выкладываю на тарелку лимонные тарталетки, которые я приготовила накануне (по рецепту Кевина, между прочим), поворачиваюсь к тете Мэй и вижу в ее руках маленькую коробочку, перевязанную подарочной ленточкой.
– Что это, тетя Мэй? – спрашиваю я и мои глаза загораются от любопытства.
– С днем рождения, моя девочка, – нежно произносит тетя Мэй, двигая коробочку ближе ко мне.
Да. Конечно, она помнит про мой день рождения. Она поздравляет меня каждый год. Почти. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь найти слова, чтобы поблагодарить тетю Мэй за заботу и доброту. Но знаю, что лучше нее нет никого на всем белом свете.
– Спасибо, тетя Мэй, – произношу я и чувствую, как к моим глазам снова подступают слезы.
Нет. Я не буду плакать. Это было бы чересчур.
Тетя Мэй смотрит на меня с невыразимой радостью. Ее губы расплываются в улыбке. Я начинаю развязывать ленточку, с трудом сдерживая слезы. Тетя Мэй внимательно наблюдает за моими движениями. Ее взгляд исполнен нежности и благодати. Я открываю коробочку и обнаруживаю в ней жемчужное ожерелье.
На несколько мгновений мое сознание отключается и я мысленно переношусь в события тридцатилетней давности. Я, озорная десятилетняя девчонка, сижу на качелях во дворике у нашего дома. У меня день рождения. Но мне не до веселья. Все дело в том, что я не получила подарок, на который рассчитывала. Брайан, мальчик из соседнего дома, называвший меня своей невестой, подарил мне плюшевого зайца. Хм. Мне казалось, я заслуживаю более взрослого подарка. Например, жемчужного ожерелья. Тетя Мэй сидит на крыльце в кресле-качалке, читает вечернюю газету и попивает чай.
– Все хорошо, милая? – обращается она ко мне.
Я киваю головой.
Тетя Мэй оставляет газету и стаканчик с чаем, спускается с крыльца и присаживается на качели рядом со мной.
– Я вижу, что не все, – произносит она и гладит меня по голове.
Я смотрю в ее бездонные глаза и понимаю: я могу рассказать этой женщине обо всем на свете.
– Брайан подарил мне игрушку, – печально произношу я.