Страница 5 из 7
«1. Назначить пожизненные пенсии оставшимся в живых участникам террористического акта 1 Марта 1881 г., приговоренным царским правительством к смертной казни (замененной бессрочной каторгой), каторжным работам и административной ссылке: т.т. Фигнер, Вере Николаевне, Якимовой-Диковской, Анне Васильевне, Фроленко, Михаилу Федоровичу, Ивановской-Волошенко, Прасковье Семеновне, Корбе-Прибылевой, Анне Павловне, Морейнис-Муратовой, Фанни Абрамовне, Оловенниковой, Елизавете Николаевне, и Сидоренко, Евгению Матвеевичу – по 225 рублей в месяц.
2. Расходы по выплате пенсий отнести на смету Наркомфина Союза ССР.
Москва, Кремль, 11 марта 1926 г.».
Заключив соглашение с советской властью о взаимной лояльности, Вера Фигнер предпочла статус музейного экспоната положению политического изгоя, а то и политзаключенного. Такие времена настали в середине 1935 года, когда неожиданно в газете «Известия» от 27 июня было опубликовано решение Центрального Совета Общества политкаторжан (ЦС ОПК), обратившегося в ЦИК СССР с просьбой о ликвидации Общества. В том же номере было напечатано постановление Президиума ЦИК, утвердившего это решение. Столь молниеносные решения не могли родиться по инициативе самого ОПК, а носили явно директивный характер и исходили из партийных органов. К этому времени бывшие политкаторжане, объединенные в Общество, представляли собой развитую структуру во главе с Центральным Советом и отделениями на местах. ОПК располагало своим издательством, Музеем каторги и ссылки в Москве, санаториями и домами отдыха, а также собственным жилым фондом. Весь политико-оздоровительный комплекс начал походить на государство в государстве. Так как Общество представляло собой опасную смесь самых различных политических течений предоктябрьского периода, советское руководство справедливо полагало, что Общество вплотную подошло к созданию радикальных фракций и динамитных мастерских. Решение о ликвидации стало, скорее всего, результатом накопленной советскими спецслужбами негативной информации о разного рода подозрительных связях отдельных членов общества, антисоветской болтовне и неуместных воспоминаниях об идеях Учредительного собрания, дележке земельных угодий и т. д. Характерно, что все мероприятия по ликвидации ОПК курировал секретарь ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов, докладывая о принимаемых решениях Сталину. Ликвидация проходила хотя и без эксцессов, но воспринималась болезненно всеми бывшими политкаторжанами без исключения.
Вера Фигнер в такой обстановке решилась только на робкое письмо А.М. Горькому, с просьбой переговорить со Сталиным о некотором смягчении кардинального решения о ликвидации ОПК:
«Самое лучшее было бы образование при ЦИК СССР, который доселе отпускал средства Обществу, особой, специальной для обслуживания нужд каторжан, комиссии, с участием нескольких лиц из каторжан по выбору правительства. Такая форма выполнения прежних функций Общества была бы более приемлемой для бывших членов, как более товарищеская, и даже облегчила бы задачу правительственной заботы о них. Я обращаюсь к Вам письменно, потому что состояние здоровья не позволяет мне обратиться лично, и, зная Вашу близость к тов. Сталину, я просила бы, если вы найдете возможным – поговорить с ним об организации специальной комиссии, о которой я пишу Вам» [5].
Эти строки, полные надежды на «товарищеское» отношение советской власти к политическим оппонентам, Вера Николаевна направила пролетарскому писателю как последней инстанции во враждебном окружении. Сама она вряд ли надеялась на какие-либо послабления, так как весь предыдущий опыт общения с партийно-государственной машиной советской страны убеждал в обратном. Политкаторжане, со своими прошлыми заблуждениями эсеровского, анархо-синдикалистского и меньшевистского толка, нашедшие укрытие под зонтиком ОПК, больше не заслуживали снисхождения гуманной советской власти. Дожившим до седьмого десятка людям, изрядно потрудившимся на ниве разрушения российской государственности, пришлось в конце жизни еще раз хлебнуть из горькой чаши общей с большевиками победы. После ликвидации ОПК началась ликвидация самих членов ОПК. Аресты прокатились по всем региональным отделениям и структурам Общества. Бывших политкаторжан выкорчевывали как сорняк, с непременным расстрелом сразу после короткого суда. Старики, всю свою жизнь искавшие высшую справедливость, обрели ее в подвалах НКВД.
Вера Фигнер и ее ближайшее окружение, обозначенное в юбилейном «Постановлении Совнаркома Союза ССР» от 11 марта 1926 года, не пострадало от мероприятий по ликвидации ОПК. Этим людям довелось быть немыми свидетелями устроенной советской властью живодерни. Неизвестно, происходила ли хоть какая-то переоценка освободительных ценностей у автора «Запечатленного труда» и ее подельников… Остается только предполагать, что упертые террористы хотя бы в конце своей жизни осознали непрерывную связь событий от убийства царя-реформатора до подвалов НКВД.
Часть II
Наследник. Молодости первые шаги
Глава 1
По воле отца
Наследник-цесаревич Александр Николаевич отметил свое двадцатилетие в Санкт-Петербурге 17 апреля 1838 года и отправился в поездку по Европе. До этого ему пришлось изрядно поколесить по России, знакомясь с образом жизни своего народа, организацией власти и экономики страны. Посылая сына в тур по европейским городам и весям, император Николай I счел нужным в письменной форме разъяснить ему необходимую форму поведения и общения с владетельными особами и обществом, ему незнакомым:
«Любезный Саша. Ты познакомился с Россией, и Бог благословил твое путешествие, которое произвело везде наилучшее впечатление. Тебя увидели и провожали как добрую Надежду – да будет так!
Ныне настало время другого, не менее важного дела. Ты покажешься в свет чужеземный, с той же отчасти целью: т. е. узнать и запастись впечатлениями, но уже богатый знакомством с родимой стороной; и видимое будешь беспристрастно сравнивать без всякого предубеждения. Многое тебя прельстит, но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не все заслуживает подражания; и что многое достойное уважения там, где есть, к нам приложено быть не может. Мы должны всегда сохранить нашу национальность, наш отпечаток, и горе нам, ежели от него отстанем; в нем наша сила, наше спасение, наша неподражаемость.
Везде ты должен помнить, что на тебя не только с любопытством, но даже с завистью будут глядеть. Скромность, приветливость без притворства и откровенность в твоем обращении, всех к тебе, хотя и нехотя, расположат. Быв со всеми приветлив, будь особенно ласков с военными, оказывай везде войскам должное уважение предпочтительно перед прочими. Не дозволяй себе никаких политических суждений, избегай сих разговоров и вообще слушай – рассуждай про себя и только в необходимости отвечай, и тогда – всегда по совести. Неимущим помогай, но без нужды не расточай» [1].
В отцовских советах нет ни одной фальшивой ноты, нет здесь также и давления или навязчивых рассуждений. Все, что император счел нужным передать сыну перед ответственной поездкой, – это результат его личного опыта общения с европейскими владетельными домами на самом высоком уровне. В отцовском наставлении нет ни слова и о главной цели поездки, которая, скорее всего, обсуждалась в тесном семейном кругу, а именно о выборе невесты для наследника престола, которой предстояло стать российской императрицей. По этому вопросу родителям цесаревича Александра, без сомнения, тоже было что сказать сыну, отличавшемуся повышенной чувствительностью и необычайной влюбчивостью.
Историки любят рассказывать о юношеских романах Александра Николаевича и прежде всего об отношениях с фрейлиной императрицы Ольгой Осиповной Калиновской. Да, у Александра был роман с польской красавицей Калиновской, как и с другими дамами Двора Его Величества. Статус Наследника-цесаревича не запрещал легких и быстротекущих отношений с девушками высшего круга, но такого рода отношения не могли иметь последствий. За этим внимательно присматривал как сам император, так и императрица Александра Федоровна. Никакие увлечения сына придворного характера даже не рассматривались и не могли влиять на самый ответственный выбор. Кроме родительских наставлений, наследнику, безусловно, разъяснили основополагающие положения «Учреждения об императорской фамилии» и в особенности смысл последнего на эту тему Манифеста его дяди императора Александра I, данный им 20 марта 1820 года, в котором говорилось: