Страница 1 из 7
2003 год
На Садовом кольце пришло время привычного коллапса. Я тоскливо рассматривала соседей по несчастью. У большинства водителей и их пассажиров, томящихся в пробке, на лицах застыло одинаковое выражение – равнодушная обречённость. Уже никто не нервничал попусту, не стучал по рулю кулаком. В общей своей массе москвичи настолько сроднились с происходящим, что выработалась определенная культура поведения, которая имела в своей сути отчаяние, смешанное со смирением.
Я лениво слушала Веркин трёп.
– Ну вот, я и говорю ему: «Это же лучшее место для моей галереи! Да, не центр, ну зато там площадка для вертолётов есть! В центр на вертушке не всем позволено, а здесь – пожалуйста! А места сколько! А как стильно! Фабрика – просто прелесть! Бетон! Стекло! Там такое сделаешь! УУУ!» – плотоядно облизнула Ника, она же Вера, пухлые губы.
Я посмотрела на неё и проявила вежливую заинтересованность:
– Вер, а что ты ещё сделаешь, кроме галереи? Я уверена, что ты обязательно придумаешь что-то особенное. Ведь сейчас все, кому не лень, свои картинные и фотовыставки делают. Знатоков искусства у нас как собак нерезаных…
– Кооонечно! – жеманно протянула Вера. – Я всё уже продумала, – и, бросив на меня быстрый и раздраженный взгляд, прошипела: – Сколько раз просила – не называй меня Верой! Я – Ника! Ника Нарышкина!
Я вздрогнула от контраста: за столько лет никак я не могла привыкнуть к Вериным переходам от тона капризной, растягивающей гласные и «акающей» жеманной московской девицы к стальному, обрывистому, с региональной твердостью согласных её родному голосу.
– У меня эксклюзив. Эротические картины великих современников с налетом легкого порно. Я же эксперт в развлечениях для взрослых, – подмигнула Ника. – Кто ещё лучше меня знает, что хотят люди с большими деньгами и голодные девочки-мальчики. Порок объединяет. Да и в будущее надо трезво смотреть. Сейчас эти мартышки, что с пилона слезли, жён старых подвинули, детей срочно плодят, маленьких ублюдков, парашют их. А потом что?
– Что? – вежливо поддержала я монолог подруги.
– Потом, дорогая, лучше бы учила Маркса: бляди всех мастей, объединяйтесь! Потом надо укреплять пороки. Закрытые клубы. Люди – стадо. Надо держаться своих. Посмотри: один берег для летнего отдыха, одни склоны для лыж. Страшно выйти из тусовки. Закрытый БДСМ-клуб – место силы.
Я, давно зная свою подругу как девушку, не обремененную моральными принципами, догадывалась, что в проекте Ники заключена не только эстетическая концепция. Ника в светской тусовке – человек опытный. Я и не сомневалась, что под вывеской художественной галереи и эротического шоу может скрываться банальный публичный дом. Стоп, конечно, не банальный. У Ники, обладающей безупречным вкусом и абсолютным нюхом на всё самое остромодное и нужное, возник проект совершенно «особенного заведения».
– А потом!!! – воскликнула Ника, словно ей только что пришла идея. – Потом я сделаю интеллектуальный закрытый клуб!
Я подскочила на сиденье:
– Как?! Как клуб для извращенцев может перерасти в закрытый клуб интеллектуалов, Ника?!
– Мышка, – улыбнулась самодовольно Ника, – очень просто, Ватсон. Предсказываю: мартышки попками покрутили – папиков заманили, с шестов слезли, обезьянок родили. Что дальше?
– Ник, прости, а почему обезьянок?
– А кого можно родить от крокодилов? – удивилась Ника.
– Логично, – пожала я плечами. Веркин цинизм меня уже не удивлял.
– Так вот… – задумчиво продолжала Ника. – Мамочки своих деток в Англии-Швейцарии отсылают, как все. А сами начинают наверстывать упущенное.
– Что же, ты считаешь, они упустили?
– Как что? – удивлённо оглянулась на меня Ника, – образование. Надо же тянуться за элитой. Той самой, что выросла в домах на Тверской и с дипломами МГИМО. Так лет через пятнадцать все забудут, что мартышки были мартышками. Они же хорошо обучаются. С дипломами вечерних курсов или даже лондонских платных школ. Здесь и начнут открываться интеллектуальные клубы. А для деток своих подросших – балы организовывать!
– Господи, Ника! Ну у тебя и фантазия! Ты скажи, что они лет через двадцать начнут графинями и князьями называть друг друга?!
– Начнут. Начнут, – улыбнулась Ника, – я уверена. Я просто знаю, как будет. Обожаю предвидеть, рассчитывать и ждать… Так интересно жить на этом свете, когда знаешь человеческие пороки и играешь ими, как марионетками! – засмеялась она. – Играй в Го , дорогуша! Твой свекор меня научил, полезная вещь, знаешь ли.
Волна брезгливого осуждения предательски прошлась по позвоночнику, и я, в который уже раз, ругала себя за то, что согласилась ехать смотреть заброшенную фабрику, которая с лёгкой руки моей подруги и поддержки ее старых влиятельных друзей грозилась стать самым модным и вожделенным местом «лучших представителей современной России», как с иронией называла своё окружение Ника Нарышкина, урождённая Верка Сушкина.
– Всё! Больше не могу! – закатила глаза Ника. – Ведь хотела скромненько, ближе к народу, наконец. Но не могу… Время жалко. Всё, простите, люди добрые, но я воспользуюсь властью, данной мне папочкой и попочкой, – подмигнула она мне и полезла рукой за сиденье.
Ника достала синюю милицейскую мигалку, открыла окно своей огромной машины, прилепила на крышу «ведёрко». Из соседней «Рено» на Нику удивленно смотрел уставший водитель. Ника заметила его взгляд, пошире открыла окно машины, томно прищурилась, приоткрыв рот и медленно облизнула пухлые губы слишком розовым языком. Смерила изумленного дядьку равнодушным взглядом, закрыла тонированное стекло машины и включила сирену.
– Ну, всё! Держись, Маринка! Сейчас за минуту доедем! Ты там своему псу позвони, чтоб не отставал!
Я тяжело вздохнула, вжалась в сиденье и прикрыла лицо ладонью.
Ника насмешливо посмотрела на меня, уверенно разгоняя в стороны машины.
– Фи, какие мы совестливые чистоплюйки! Тебе, Мариночка, хорошо живется за спинами мужа-богатея и свёкра ФСБшника! А мы, девушки фабричные, сами себе своими руками, ну и прочими частями тела, путь к светлому будущему разгребаем! – рассмеялась Ника, красиво запрокинув голову с длинными волосами, отливающих золотом.
– Ладно, Маринка! Не горюй! Приехали уже! – минут через десять сказала Ника, на огромной скорости въезжая на территорию фабрики.
Мой водитель, он же охранник, без которого муж не разрешал мне выезжать, появился через несколько минут, поспешно выскочил из машины и встал за моей спиной.
Ника презрительно взглянула на него:
– Здесь стой, а мы пройдёмся.
Денис замялся:
– Так, это, типа, не положено…
– Молчи, одноклеточный, сама знаю, что положено! Стой, говорю! Она со мной.
Парень покраснел и послушно остался ждать меня у машины.
***
Ника широко и уверенно вышагивая в туфлях на огромных шпильках и с алой подошвой по территории опустевшего производства, размахивала руками и с восторгом рисовала картины своего детища.
– Маринка! Ты только посмотри! Какой размах! Какая красотень!
Я вдруг засмеялась.
– Ты чего ржёшь? – грубо, не соответствуя своему образу светской богатой девушки, рявкнула Ника.
– Прости, Верунчик, ой, Ник, – улыбнулась я. – Я тебя представила такой вот крутой коммунисткой – директрисой завода. Идёшь в кирзовых сапогах, кожанке, на голове – косынка красная, руками машешь, о досрочном выполнении пятилетнего плана мечтаешь. Может, ты в прошлой жизни и вправду директором этого завода была?
Ника удивленно посмотрела на подругу.
– А это идея, молодец, Мышка! Я на открытие галереи так и оденусь, как директор фабрики! Волосы уложу в пучок а-ля Фурцева, прямая юбка ниже колена, туфли на маленьком толстом каблуке, пиджак, сиськи повыше, на веки – голубые тени, – Ника остановилась, посмотрела поверх моей головы и задумчиво продолжила: – Так, на грани, очень тонко и секси… ещё чуть-чуть – и клоунесса получилась бы, а я могу сделать образ неотразимым. А! Ещё папку в руках, красную, и грамоты соцтруда вручать на входе буду! – засмеялась она и уверенно рванула вперёд, ловко перепрыгивая через мутные лужи.