Страница 3 из 20
Немного нашлось бы тогда мест на планете, где можно было позволить себе расслабленность и праздность. Но не ту праздность, что сродни привычке прожигателей жизни , а скорее невысказанную тихую восторженность восприятия, радость бытия. И нет никакого сомнения в том, что именно в таком месте, залитом до краёв солнцем, могла начаться одна из самых удивительных историй.
Началась она, на первый взгляд, буднично, тихо, почти беззвучно. Но едва уловимое ныне эхо этой истории раскатилось далеко-далеко и до сих пор не даёт покоя тому, кого она коснулась так, будто саданула острым ножом по живому, и теперь саднит, нудит, коробится, тревожит воспоминаниями.
1.
– Мам, что это такое? – удивлялась десятилетняя Аля, вертя в тонких полупрозрачных розовых пальчиках небольшую металлическую трубочку, внутри которой что-то, как камешки, перекатывалось и шуршало.
С одной стороны в трубочке было стеклянное круглое окошечко. Луч света, пробиваясь сквозь белые газовые занавески на окне, падал на это отверстие, и оно блестело, переливалось и манило подсмотреть, что за невероятная жизнь кипела там – внутри.
В доме сладко пахло сдобой. Раскрасневшаяся от домашних забот мама вошла в комнату, за ней тянулся густой шлейф ароматов печёного хлеба, булок на меду и вишнёвого компота. Так бывало не часто, – сдобу мама пекла только в субботу раз в три – четыре месяца. В остальные дни довольствовались лепёшками. Невысокая, стройная и розовощёкая, с неизменной узорчатой косынкой поверх волос мама воплощала для дочки сказочную фею Весну с её щедротами и красотой. Она тщательно вытерла влажные руки о фартук и пригляделась к тому, что нашла «любопытная Варвара», подносящая находку к удивлённо распахнутым глазкам.
– Это же калейдоскоп, – ответила мама с улыбкой и протянула руку, чтобы взять вещицу. – Самый обыкновенный, но… Настоящий раритет… Давненько таких игрушек не видала. Наверное, Зои с Никиткой забыли. Надо с ними связаться, предупредить. Смотри, в этой круглой колбочке вставлены несколько боковых зеркалец, вдоль. Обычно их три. Они закреплены под наклоном. На другом конце колбочки тоже зеркальце с внутренней стороны, чтобы боковые зеркала отражались в нём.
– А что там так шуршит? – недоумевала дочка.
– Если направить трубочку в сторону света и поворачивать из стороны в сторону, то можно увидеть, как узоры расцветают внутри, – продолжала объяснять мама, поправляя выпавшую из-под косынки пышную прядь русых волос. – Это перекатываются меленькие разноцветные стекляшки. Двигаются они, как им вздумается. Пересыпаются с одного зеркальца на другое, а их положение мы видим, отражённым сразу с трёх сторон, да ещё плюсуем отражения в отражениях на том зеркале в конце пути. И вот перед нами пёстрый ковёр. Красота!
– Ой, я хочу поскорее всё это увидеть! – принимая из маминых рук калейдоскоп, Аля стала внимательно вглядываться в цветастые узоры. Пухленькие коралловые губки приоткрылись от удивления и удовольствия. – Как это… странно… Я хочу поймать эти звёздочки и цветы, а они опять рассыпаются, как только я поворачиваю… этот… эммм…
– …Калейдоскоп, – помогла мама. – Да, эти звёзды и цветы долго никому не удавалось поймать. Одно движение – и стекляшки сложились в новый узор! Так было до тех пор, пока кому-то не пришла в голову идея его сфотографировать. Эта маленькая старинная игрушка, дочка, очень хорошо показывает, как многообразна Божья благодать в мире. Ладно, ты тут играй, только осторожно, бармалейкам нашим калейдоскоп не давай, не-то сломают. Что тёте Зои скажу? Да и Никитка расстроится, что мы такую игрушку не уберегли. Вечером я им в храме отдам после службы. А сейчас мне пора суп варить.
– Я не сломаю. Честно-честно! – воскликнула Аля, прижимая заветную диковинку к груди.
Она уселась на пол возле дивана, убрала тугие длинные светло-русые косички за спину, чтобы не мешали, расправила подол на платьице её любимого нежно-голубого цвета и продолжила разглядывать невиданные картинки калейдоскопа, поднимая голову выше, ловя радостные лучики солнца из полуприкрытого занавесками окна.
Накануне был дождь, и умытое небо временами накрывала тень клубящихся, похожих на взбухшую манную кашу облаков. Ветер весело взбивал облака в густую пену и, отрывая от неё большие молочно-золотистые хлопья, размазывал их по лазоревой небесной тарелке. Точно так же временами делала сама Аля за завтраком, когда не было особого аппетита, а сделать вид, что ты всё-таки что-то поела, было совершенно необходимо. Иначе не отпустят гулять.
Теперь же мама не пускала её на улицу играть вместе со всеми, боясь, что её растяжение ещё даст о себе знать. Беспокойство это было напрасной предусмотрительностью. Ножка давным-давно зажила, но маленькая искательница приключений послушно оставалась там, где ей было велено, и с удовольствием находила себе интересные занятия под руками. Так и была обнаружена старинная игрушка, не похожая ни на что.
Игрушки, Аля хорошо это усвоила, ценились в каждом доме. Их берегли и передавали друг другу как нечто заветное, рассказывая истории о том, как удалось несмотря ни на что сохранить куклу, или плюшевого мишку, или робота, или строительный кран на колёсиках. Ценнее всего были конструкторы и настольные игры. Рейнджеры часто возвращались с богатой добычей игрушек из полуразрушенных старых городов в разных уголках мира.
Первые производства новых игрушек промышленным способом были восстановлены на Свободных Землях лишь пару месяцев назад, хотя уже много лет прошло после того «страшного», что бабушка с ужасом называла то Апокалипсисом, то Апофисом, и о чём не могла толком рассказать. Всякий раз вспоминая, она впадала в непостижимую панику, а затем в ступор и часами не выходила из своей комнаты, перебирая в морщинистых руках чётки и глядя куда-то в пустоту перед собой.
Дети догадывались, что «это» было чем-то шокирующе трагическим, потому что все взрослые при одном только упоминании Последней Катастрофы становились мрачными, на их лица, словно ложилась тень горестных воспоминаний.
Всё немного прояснилось совсем недавно, когда вместе с днём рождения Али вся семья отмечала тридцатилетие Спасения, а вместе с ними и весь мир с замиранием сердца оглядывался назад – в свои невосполнимые утраты, боль, скорбь и ужас. Голосом президента Евразийского Альянса Мило Гнедичева со всех устройств в эфир летели слова памяти и надежды: «Мы выстояли, мы выжили, значит, жизнь продолжается!..»
Подарив внучке маленькие шахматы, – всё-таки двадцать первое июня был и её день – день рождения, – со вздохом бабушка рассказала, что их вырезал дедушка в годы Первой Федерации. Тогда игрушки, книги и детские вещи за пределами городов-убежищ, на Свободных Землях, фактически были одними из самых первых товаров, которые люди выменивали друг у друга за еду, лекарства или ценные сведения о новой для всех среде обитания. Умельцы, такие как её дед, делали детские «поиграйки» сами. Уже много позже, после восстановления Глобального Нейронета, с появлением Спектрума, главное место в воспитании и образовании заняли развивающие и обучающие игры на мониторах стареньких планшетов и первых новых тексонов (технических средств общения нового поколения).
В борьбе за единственный пока в их доме тексон Аля отдавала первенство сестрёнкам и братьям, предаваясь волнующим грёзам за чтением книг из домашней библиотеки, которую отец время от времени пополнял с восторгом коллекционера-любителя.
Совершенно позабыв обо всём на свете, увлечённая игрой с калейдоскопом девочка опомнилась, только когда в конце коридора с треском распахнулась входная дверь, и в дом с криками кубарем вломились её старший брат-погодок и две младших сестрёнки. Пока они, топоча и громко шлёпая босыми ногами по полу, наскакивая друг на друга и что-то из мебели снося на своём пути, бегали по комнатам, Аля ловко спрятала калейдоскоп в диван, приподняв сидение. Там, внутри, она увидела ещё кое-что интересное, за чем вернулась, когда ватага бармалейчиков была снова выдворена строгой хозяйкой дома во двор.