Страница 4 из 6
В рамках полученных мною осторожных предписаний я выбрал наилучшую диспозицию, и вскоре каждый солдат, будь то британец, чех или казак, исполнился решимости любой ценой сдержать продвижение врага на восток. Но все слова и цифры, которые я приводил, чтобы их поддержать, ничего не значили по сравнению с потрепанным, грязным Юнион Джеком, развевавшимся над моим штабом, и песнями наших солдат, звучавшими вечерами вокруг костров. Вместе два эти фактора меняли всю атмосферу, окружавшую недоедавших и плохо одетых доблестных чешских бойцов.
На следующий день после той ночи, которую я назначил для уничтожения вражеского аванпоста, два отряда вражеской пехоты с тремя пулеметами выступили из Шмаковки для укрепления его ненадежной позиции. Я наблюдал в бинокль их медленное движение по пыльной дороге. Я понял намерения врага, но знал, что бессилен помешать им. Он быстро установил на позиции пулеметы и уже на следующий день произвел пробные выстрелы по позиции Калмыкова в Ольховке, а пристрелявшись, прекратил огонь. Около 11 вечера вспышки выстрелов наблюдались на нашем правом фланге. В 12:30 полевой телефон сообщил мне, что чешский отряд, который я послал вперед вместе с казаками Калмыкова, был обстрелян на своих позициях в Ольховке и теперь отступал по дорогам на Комаровку и Руновку. Пренебрегая полученным из «Влади» предписанием не двигаться, я выступил со своим отрядом вперед, чтобы занять позицию там, где я смог бы защитить мосты и прикрыть отступление наших друзей. Если бы я не выполнил этот простой солдатский долг, мы поставили бы себя в глупое положение в глазах наших русских и чешских товарищей. И хотя я действовал вразрез с приказами, думаю, что обстоятельства меня полностью оправдывают.
Чешский отряд благополучно отступил за реку Ко-маровка, а казаки Калмыкова заняли новую позицию у Руновки, где они могли по-прежнему держать врага на мушке и установить постоянное наблюдение за его передвижениями. Я отступил и встал лагерем за «смотровым холмом» среди кустов и болотной травы и в течение двух недель вел постоянную войну с зараженной водой и миллионами москитов, не имея ни транспорта, ни палаток, ни сеток, – ничего из обычного снаряжения, необходимого для подобной экспедиции. Признаюсь, что мое незнание условий, с которыми мне предстояло встретиться в Сибири, было колоссальным, но то же самое можно сказать и о тех, в чьи обязанности входило знакомство с ситуацией.
В Гонконге я предположил, что нам могут понадобиться палатки, но мою просьбу отклонили, то ли потому, что не было палаток, то ли потому, что их сочли ненужными. Я робко спросил, нельзя ли получить москитные сетки, и очень хорошо помню презрительное выражение, с которым встретил мой вопрос начальник штаба. «Разве кто-нибудь слышал о москитах в Сибири?» Что ж, то, что они встречаются в тропиках, – факт, но по всей Сибири эти насекомые летают тучами. В тропиках они, благодаря своему размеру, не могут причинить большого вреда, если только не являются переносчиками малярии. В Сибири они имеют вид больших отвратительных крылатых пауков, которые будут сосать у вас кровь через толстую ткань с такой легкостью, словно на вас вообще нет одежды. Они обладают способностью заползать к вам в волосы под шляпой и оставлять по всей голове вспухшие полосы, пока боль не станет такой, что невозможно носить какой бы то ни было головной убор. В моем случае от укусов так распухли запястья, что по размеру они сравнялись с ладонями, а после сна невозможно было открыть глаза. Отсутствие какой-либо защиты лишало людей покоя и выматывало нервы, поэтому поиск большевицких укрытий был воспринят как желанная возможность отвлечься.
Я ни в чем не виню свое начальство. Мой батальон был полностью экипирован, как полагается для несения гарнизонной службы, и как таковой отправлен во Владивосток. Меня посылали выполнять определенные обязанности, но по прибытии сразу же отправили выполнять обязанности совсем другого рода. Мне пришлось нести службу на передовой с личным составом и экипировкой второсортных гарнизонных войск. Не знаю, понимали ли те, кто отдавал приказы в Лондоне, природу и характер службы, которую мне предстояло нести, но очевидно, что опасно посылать любые британские войска на линию реальных военных действий и ждать, что они будут равнодушно наблюдать за тем, как сражаются их друзья. Их надо либо держать в стороне, либо посылать готовыми к любой неожиданности.
Глава 2
Успехи большевиков
Теперь попытка противника обойти нас с фланга, которую я предвидел с первого дня, когда принял командование, и которой планировал противостоять, осуществлялась полным ходом. Но до сих пор нашей основной позиции не было причинено никакого вреда.
Приехавший на фронт генерал Дитерихс сообщил, что Союзный совет решил передать командование этим фронтом майору Пишону из французского отряда. Тот должен был приехать на следующий день. Лично проинспектировав мою диспозицию, генерал выразил свое удовлетворение и предположил, что мне следует остаться командующим и что он проследит, чтобы назначение майора Пишона было пересмотрено ввиду обнаруженных им изменившихся обстоятельств. Но я понимал, что пересмотр решения Союзного совета мог задеть французское самолюбие и поставить и совет, и командующего в неловкое положение. Поэтому я попросил генерала Дитерихса не предпринимать никаких шагов к пересмотру решения Союзного совета и заявил, что буду рад служить под командованием майора Пишона или любого другого командующего, которого назначит совет. Я добавил, что британский престиж слишком высок и недосягаем для таких мелочей, тем более что цель нашего присутствия – это оказание помощи нашим чешским и русским друзьям. Однако он заметил, что невозможно, чтобы британский полковник служил под началом французского майора, и что мое командование британскими частями должно рассматриваться как совершенно независимое.
Майор Пишон прибыл 18 августа 1918 года, и я формально передал командование ему. Он попросил меня считать, что мы будем совместно нести ответственность за операции на этом фронте, и сказал, что время от времени мы будем проводить консультации в отношении любых операций, которые могут понадобиться. Я нашел, что он вежлив, рассудителен и очень обеспокоен тем, чтобы удовлетворить пожелания всех частей под его командованием. Иными словами, он был джентльменом, с которым было приятно познакомиться и работать совместно. Его батальонный командир, майор Молли, был так же хорошо воспитан, и я думаю, вместе мы составляли очень удачную комбинацию.
Выдающейся личностью на этом фронте был капитан Стефан, командовавший 8-м чешским батальоном. Бывший пражский пивовар, с началом войны он был вынужден вступить в австрийскую армию. Выполняя долг солдата этой одряхлевшей монархии, он попал в плен к русским и в качестве военнопленного был освобожден революцией. Стефан стал одним из тех, кто объединил своих товарищей-пленных и предложил их услуги Франции и ее союзникам, веря, что успех английского оружия приведет к освобождению его любимой Богемии. Я спросил его, почему он предложил свои услуги Франции, и его ответ, как и ответ его соплеменников, был таким: «Мы смотрим на великую Англию как на своего спасителя, но немецкая армия воюет во Франции, и целью любого чешского солдата есть и всегда будет встреча с врагом на поле брани. Потому что, если Англия говорит, что мы – нация, мы знаем, что станем ею».
Должен сказать, что я чувствовал себя польщенным той почти детской верой, с которой поляки, чехи и русские относились к имени и чести Англии. Мы, несомненно, были на этом фронте, да и вообще в Сибири единственной нацией, в отношении которой не было сказано ни единого слова подозрения. Я, естественно, ожидал, что престиж Франции, учитывая ее довоенный союз с Россией, будет очень высок. Но при ближайшем знакомстве со всеми слоями русского общества, полагаю, практически невозможно сказать, кто вызывал в русском сознании наибольшие подозрения, Франция, Америка или Япония. Правда, поведение французских солдат и галантность французских офицеров могли многое сделать для создания у русских более теплого отношения к Франции. В то же время присутствие солдат Страны восходящего солнца, а также манеры и поведение ее офицеров в отношении населения Сибири, если бы остались без изменения, определенно привели бы к превращению страха перед ними во всеобщую ненависть.