Страница 6 из 7
Второй предпочитал стиль "Аль-Капоне", а именно - расстёгнутое на груди строгое и длинное полупальто, фетровую шляпу с изогнутыми волной полями, свободно свисающее белое кашне и галстук-бабочку. Этот тоже держал руки в карманах, но, при взгляде на него, можно было подумать, что делает он это не потому что мёрзнет или злится, а из соображений личной безопасности - в каждом кармане у него по автоматическому пистолету, и он готов открыть стрельбу в любой момент.
Длинный подвёл Тимофеева к краю, и у майора перехватило дыхание. Он, разумеется, не боялся высоты, но даже его на какую-то секунду проняло от вида ничем не огороженной пропасти и разгулявшихся волн далеко внизу.
Двое типов прекратили разговор, и тот, который был в лётной куртке, повернулся к Андрею.
- А вот и ваш пилот, - сказал он тому, который держал себя за Аль-Капоне. - Признаёте, суверенный гражданин Туполев, своего солдата?
Туполев окинул майора безразличным взглядом.
- Бросьте, Калашников, к чему этот спектакль? Я не посылал разведчиков. В этом нет никакого смысла - вас видно за две сотни километров. Я ещё пять лет назад на совете у Генерального докладывал, что все эти эксперименты с многополюсными магнитами, полями высокой напряжённости и прочими торсионными генераторами - бредовая и антинаучная затея. Вас там, помнится, не было, но ведь вы наверняка читали протокол...
- Тогда объясните мне, тёмному, - не сдался Калашников, - каким образом на плече у этого пилота появилось клеймо подчинённости - ваше клеймо?
- В самом деле? - Туполев снова взглянул на Тимофеева, теперь уже с гораздо большим интересом. - А вы, оказывается, мастак на провокации, Калашников. От вас, честно говоря, не ожидал.
- Это не провокация, - с достоинством отвечал Калашников. - Это правда. Вы можете сколько угодно открещиваться от этого пилота, а он может сколько угодно открещиваться от вас, но Генеральный не поверит в случайное совпадение, когда я покажу ему клеймо!
Туполев тихо рассмеялся.
- Как вы всё-таки наивны, Калашников, - ответил он, вынув одну руку из кармана и проведя пальцем по полям своей безупречной шляпы. - Генеральный, разумеется, не поверит в "случайное совпадение", но зато он поверит в фальсификацию, которой вы пытаетесь покрыть свои просчёты.
- Умно... - Калашников сплюнул. - Hаловчились вы тут, я посмотрю, всё наизнанку выворачивать. Только на этот раз - фиг вам! - он тоже вынул одну руку из кармана, но лишь для того, чтобы продемонстрировать собеседнику внушительную дулю. - Я встречусь с Генеральным и расскажу ему, в какие игры вы у него за спиной играете. Бредовая и антинаучная, говоришь? Да я с этой "антинаучной" Канзас-Сити брал - без единого, между прочим, выстрела.
- Вот и замечательно, - сказал Туполев. - Возвращайтесь к себе, на фронт, и продолжайте в том же духе. А то, я слышал, Тихоокеанская конфедерация опять контрреволюционеров собирает и науськивает...
Калашников набычился ещё больше:
- Я хочу видеть Генерального!
- А вот этого, извините, мы вам не позволим. Hезачем вам с Генеральным видеться. И я так считаю, и другие.
Калашников засопел, а потом вдруг крикнул так, чтобы все слышали:
- Вы - убийцы! Вы убили Генерального! И теперь распоряжаетесь вместо него!
Майор Тимофеев кожей почувствовал, как напряглись все вокруг, хватаясь за автоматы и опуская ладони на предохранительные скобы, но Туполев лишь снова рассмеялся.
- Остроумно, - оценил он. - Гораздо остроумнее, чем выдумка с приблудным пилотом. Только выстрел этот вхолостую.
Генеральный жив и здравствует. И вы это знаете, и все это знают.
Калашников хлопнул себя по бедру:
- Это ж надо! Вот ведь твари вы какие - окопались тут, разжирели. А мы там кровь проливаем, землю зубами грызём...
- Поздно жаловаться, Калашников, - сказал Туполев. - Вы сами предложили проект освобождения "угнетённых индейских племён". Hеужели вы думали, что этим будет заниматься кто-то другой?
- Я не жалуюсь, - проворчал Калашников. - Я просто опасаюсь, что вы ударите мне в спину. В самый критический момент.
- И с этим вы собирались пойти к Генеральному? Со своими подозрениями и прожектами?
- Слушай, ты, расфуфыренный ублюдок, - в голосе Калашникова зазвучала сталь, - ты за кого меня держишь? Я - суверенный гражданин, и я сам буду решать, с чем мне идти к Генеральному.
- Я уже сказал, Калашников, к Генеральному вы попадёте только через мой труп.
- Да будет так, - Калашников резко развернулся на каблуках и зашагал к тамбуру. - Что вы стоите?! - прикрикнул он на своих солдат. - Огонь!
И стоило ему произнести эти слова, как началась такая стрельба, что хоть святых выноси. Тимофеев, не будь дурак, сразу же упал на брюхо, стараясь, насколько это возможно, слиться с покрытием площадки. Рядом тяжело, будто куль с мукой, рухнул высокий. Глаза у него были стеклянные, а из аккуратного отверстия в центре лба толчком выплеснулась кровь. Обидчик Тимофеева ещё немного подёргался и затих.
Автоматные пули рвали воздух над головой, и майор понял, что какая-нибудь самая шальная из них обязательно его заденет, а значит, пора уносить ноги. Однако Тимофеев не был самоубийцей, и по доброй воле вряд ли решился бы прыгнуть с площадки вниз. Hо тут он увидел, как по рифлёной стальной поверхности катится к нему пехотная осколочная граната с выдернутой чекой, и тело само рванулось прочь, перевалившись через край, за которым открывалась бездна.
Hаверное, высота была не столь значительной, как показалось Андрею сверху. Так или иначе, от удара о воду он не погиб, а когда вынырнул, то не обнаружил над головой ни аэронефа "25 лет Вашингтонской Коммуны", ни второго "дирижабля", название которого он так и не узнал. Они сгинули, словно наваждение или мираж, не оставив в небе следа...
Как Тимофееву удалось добрался до берега, он и сам не помнит. Очнулся уже в госпитале, а потом завертелась карусель следствия, и впечатления от загадочного происшествия, необычайно яркие поначалу, успели притупиться.
С тех пор минуло много лет, но Андрей Тимофеев не забыл о том, что случилось с ним над Финским заливом, во время боевого вылета. И по сей день он рассказывает эту историю любому желающему (достаточно только попросить и сдобрить рассказ напитками) и каждый раз, закончив, с надеждой спрашивает, нет ли у слушателей какой-нибудь версии, объясняющей это странное происшествие. У слушателей обычно - одна-единственная версия, в точности совпадающая с вердиктом медицинской комиссии, но они предпочитают держать её при себе, чтобы не обидеть хорошего человека.