Краткая история: Реформация

Физические и душевные страдания, которые исходили от господствовавшего ощущения Лютером собственной слабости и греховности, отрицательно сказались на его душе и теле, но эти месяцы отчаяния помогли молодому августинцу сформировать собственное понимание отношений с Богом. Его духовник Иоганн Штаупиц настоял на том, чтобы Лютер ознакомился с работами Блаженного Августина, к которым, как позднее признавал Лютер, он тогда испытывал мало симпатии[45]. Приглашенный в Виттенбергский университет читать лекции по «Сентенциям» Петра Ломбардского[46], Лютер читал и размышлял о сочинениях Августина «О духе и букве», «О Троице» и «О Граде Божьем», которые он широко цитировал в своих лекциях о Псалмах. Можно определить сдвиг в акцентах и интерпретациях того, о чем говорили Оккам[47] и Биль[48]: хотя человек несовершенен, он, безусловно, способен достичь спасения и возлюбить Господа. К 1513 г. в «лекциях о псалмах» Лютер заимствовал еще больше идей у Августина и из словаря справедливости Божьей (justitia Dei). К 1515 г., основываясь на трудах Блаженного Августина, в лекциях о Послании к римлянам Лютер пришел к весьма отличающемуся от официального смыслу справедливости Божьей (Рим. 1:17)[49]. За месяц до обнародования 95 тезисов в работе «Опровержение схоластической теологии» Лютер еще очень резко отказывал людям в возможности достичь истинной праведности. По его мнению, если праведность возможна без благодати Господней, что она есть в себе самом (facere quod in se est), то утверждать, что человечество не способно исполнять закон без благодати, означает превратить Божественную благодать в невыносимое бремя. Предваряя то, что должно было произойти два месяца спустя, то есть в октябре 1517 г., Лютер пересмотрел отношения между деяниями, верой и благодатью и высказал мнение, что праведные дела не делают человека праведным: он делается таковым только по милости Господа, и именно поэтому такой человек способен творить праведные дела. Лютер – благочестивый, а возможно, излишне добросовестный монах – стоял на грани разрыва с принципами, которые направляли монастырскую жизнь.

Видеть семена Реформации в духовном кризисе одного человека – значит преуменьшить важность интеллектуальной и культурной атмосферы, в которой находился Лютер. Разумеется, он был не одинок в размышлениях о смысле и целях христианской жизни. В течение десятилетий, предшествующих личному осознанию Лютером того, что значит быть праведным, как внутри, так и за пределами институциональной церкви раздавались призывы к реформам, и некоторые из них были реализованы в альтернативных воплощениях религиозной жизни, а также в открытом неприятии богословия и практик поздней средневековой Церкви. Сегодня уже невозможно связывать «успех» Реформации только с «разложением», царившим в средневековой Церкви; но взгляд на Реформацию как на некий «плод средневековой теологии» и поныне можно считать верным ракурсом для оценки интеллектуальных истоков лютеровского кризиса и его очевидного преодоления. Несмотря на насущную необходимость реформ (а может, благодаря ей), вовсе не собиравшаяся умирать Церковь позднего Средневековья была вполне энергичной, мощной и уверенной в себе силой, к тому же глубоко укоренившейся в обществе[50]. Церковные власти всячески старались подавить не только еретиков, но и критиков папства, правда, эти усилия не только были реакционным откликом, но и обнажали наличие внутри самой Церкви повсеместно проявляющегося духа перемен. Более того, они свидетельствовали об определенных институциональных колебаниях. Виклиф, Гус, Эразм Роттердамский и Лютер – все они были выходцами из этой интеллектуальной среды, точно так же, как братства общей жизни, бегинок и свободного духа стали практическим воплощением последствий подобных колебаний. Но если множественность отражала жизнеспособность Церкви, то свобода действий вела к ее уязвимости. Алистер Макграт писал:

<…> В позднесредневековый период существовал поразительно широкий спектр теологий оправдания, охватывавший практически все варианты, которые Карфагенский собор официально не признал еретическими[51]. В отсутствие какого-нибудь определенного авторитетного заявления, касающегося того, какой из этих вариантов (или даже диапазон вариантов) может считаться подлинно католическим, решение этого вопроса было оставлено на усмотрение самих богословов. Таким образом, бесконечный доктринальный плюрализм стал неизбежностью[52].

Полное отсутствие сколь-нибудь авторитетного руководства привело к тому, что богословские мнения начали смешиваться с официально принятой догмой. Такая ситуация, хотя и подрывала авторитет Церкви, позволяла множеству мнений существовать без подавления. Кризис церковного авторитета развивался одновременно с доктринальной разнородностью, что создавало побудительную и тревожную обстановку, в которой сомнения Лютера вызвали волнение и без того уже неспокойной поверхности[53]. Из всего этого становится ясно, что сформулированная в 95 тезисах Лютера критика Церкви не была простым началом чего-то нового. Если говорить штампами, то можно сказать, что его тезисы были в такой же степени концом начала, в какой они были началом конца, восходя к богословию XV века, питаясь религиозными, социальными и культурными тревогами века шестнадцатого и одушевляясь внутренним конфликтом одного человека, который был, с одной стороны, глубоко личным, а с другой – общезначимым.

Продажа индульгенций, обещавших спасение грешникам, побудила Лютера написать свои 95 тезисов. В 1517 г. Лютер преподавал в университете и служил приходским пастором. Осуждение им продажи индульгенций в основном произрастало из академического образования Лютера, но еще его тревожило то, что паства могла действительно уверовать в то, что прощение грехов можно получить всего за несколько монет. Последствия его критики были существенными. Индульгенции являлись частью более широкой теологии греха, прощения и раскаяния; в 1517 г. критиковать практику продажи индульгенций значило по меньшей мере поднимать вопросы об основополагающих принципах, оправдывающих само их существование.

Лексикон тезисов – это язык средневековой покаянной системы, поэтому индульгенции нельзя было рассматривать изолированно. Система покаяния стояла на трех столпах – раскаянии, исповеди и искуплении грехов. Чтобы грехи были прощены, христианин должен был испытывать печаль, исповедаться священнику и исполнить епитимью. Акт исповеди священнику и отпущение грехов обеспечивали прощение, но это прощение несло и долг, подлежавший обязательной оплате. Епитимья, или долг за отпущенный грех, могла быть оплачена добрыми делами в этой жизни или страданиями в последующей. Такая схема позволяла грешнику оплатить хотя бы часть долга при земной жизни, а оставшуюся уплатить уже в чистилище, через которое перед вхождением в Царствие Небесное должны были пройти все души, кроме святых. Страдания души в чистилище можно было облегчить молитвами живых, а также приобретением индульгенции, дарующей отпущение греха. Освобождение от наказания, через которое до́лжно пройти в чистилище, в обмен на щедрые пожертвования и добрые дела, возможно, могло утешить, но практика замещения наказаний денежными выплатами предоставляла широкие возможности для злоупотреблений. Папы римские последовательно утверждали, что система индульгенций позволяла верующим черпать из сокровищницы добрых дел или запаса «сверхдолжных» дел святых для облегчения бремени собственных страданий. Живые и мертвые, Церковь, воинствующая на земле, страдающая в чистилище и торжествующая в раю, уже объединились благодаря молитвам и добрым делам, но при этом система индульгенций и укрепила эти связи, и подняла вопрос о законности позволения живым приобретать индульгенции для душ в чистилище. В 1476 г. папа Сикст IV подтвердил законность подобной практики. Индульгенции, которые после исповеди не только накладывали епитимью, но и давали отпущение греха, не противоречили установленным искупительным практикам, но эти бумаги, позволявшие облегчить судьбу души, пребывающей в чистилище, казалось, нарушали правила игры, поскольку усопший не мог исповедаться в своих грехах. Принимая во внимание, что купля-продажа индульгенции все чаще превращалась в обычную денежную сделку, далекую от добрых дел, возникла серьезная опасность, что продающих «искупительные» бумаги могли обвинить в нарушении таинства исповеди.

45

M. Luther. Luther’s Works [hereafter, LW]. J. Pelikan and H. T. Lehma

46

«Сентенции в четырех книгах» (Libri Quattuor Sententiarum) – первое систематическое изложение католического богословия, написанное Петром Ломбардским в XII в. Петр Ломбардский (ок. 1096–1160) – французский богослов, схоласт, епископ Парижский с 1159 г.

47

Уильям Оккам (1288–1348) – английский логик, философ и богослов, один из основных представителей номинализма в средневековой философии. Критиковал возможность синтеза аристотелизма и христианского богословия. Наиболее известная максима, или «бритва», Оккама – «Не умножай сущностей сверх необходимости».

48

Габриэль Биль (Biel, до 1410–1495) – немецкий богослов и схоластик, августинец. Разрабатывал номинализм Уильяма Оккама, а также учение о заветах благодати и справедливости.

49

«В нем открывается правда Божия от веры в веру, как написано: праведный верою жив будет». Из этого положения Лютер вывел радикальный догмат оправдания (спасения) только верой.

50

Обсуждение этих вопросов в разном контексте см.: N. Ta