Сказочник

   - Ну, мужики, ну чего вы - закричал Дрюня, обнимая друзей - я ж не со зла, я же... - и тоже залился слезами. Тут и Чимбляу к ним присоединился.

   Так и закончился разговор на берегу речки, но были у него последствия.

   Помнишь ли ты, друг мой, как тебя впервые постигло прискорбное состояние посталкогольной абстиненции, или говоря проще, похмелья? А помнишь ли ты, как тебе впервые пришлось работать в таком состоянии? А-а-а, помнишь... Ладно-ладно. Молчу. О таком, и, правда, лучше не вспоминать.

   Дико болела голова, пересыхало во рту, терзали угрызения совести вперемешку с тошнотой, - но Дрюня работал. Сегодня ему предстояло доделать голову коня - копию статуи, украшающей какой-то там Аничков мост, где-то в Ленинграде. Дрюня лепит голову, воск не желает разминаться под его ледяными пальцами, а он тупо смотрит на фотографии статуи в разных ракурсах, и тяжелая, тягучая мысль вертится вокруг одного только: а есть ли где-нибудь на свете этот пресловутый Ленинград, или во всем свете есть только тошнота и головная боль? Наконец, он доделал, и позвал хриплым голосом

   - Пацаны, у вас готово? Как там металл?

   Подволакивая обе ноги притащился Фесор:

   - Ты чего разорался? - прошептал он, и все вокруг заволокло облаком перегара. - Башка ж рассыпается.

   - Готово - давя тошноту, прохрипел Дрюня.

   Трясущимися руками Фесор взял подставку с лошадью, но не удержал. Лошадь повалилась, но Фесор не дал ей упасть. Испустив еще облако перегара, он грудью удержал статуэтку, и, шаркая ногами уплелся. Дрюне показалось, что шея коня, вроде бы, согнулась, но ему было не до коня, да и похмельный Фесор был ему до лампочки: он бежал по направлению к унитазу.

   Чимбляу не гладя, принял у Фесора заготовку, автоматически приладил ящик, залил раствором. Вспомнив, что забыл поставить каналы для воздуха, вылил раствор, наставил обмазанных вазелином палочек, отчего статуэтка стала похожа на дикобраза, и снова залил. Испустив мученический вздох, погнавший к унитазу уже Фесора, он рухнул на стул:

   - О, майн готт *! В аузен * как кошки нагадили, - и закрыл глаза.

   - Мен сенэ* рассолу принес, - подходя, сказал Васа. Он выглядел пободрее остальных.

   - Неправильно говоришь. Это я по-казахски умею - и, не открывая глаз, Чимбляу протянул руку. С наслаждением, напившись, он продолжил - ты должен был сказать: 'Я до тоби прийшов з...' Как по-украински 'рассол'?

   - А шайтан его знает. - равнодушно ответил Васа.

   Тем временем раствор схватился. Ребята выдернули палочки, и, поместив форму в муфель, вытопили воск. Каждое движение сопровождалось стонами и невнятными ругательствами. Затем залили металл, и с облегчением расползлись по углам, в холодок, оживать. Ближе к вечеру, когда дошла очередь до окончательной отделки, зашел в мастерскую мужчина, лет сорока пяти, и с порога поздоровался со всеми.

   - Проходите, Иван Михайлович - приветствовал его Атыгай, идя навстречу.

   - Как жизнь, молодежь? - пожимая руки бодро тарахтел Иван Михайлович - Вижу, что плохо. Ваши работы я продал, все восемь, выручил шестьсот. Двести комиссионные, стало быть, вам сколько?

   - Четыреста - в тон ему отвечал Фесор. Умытый, лишившийся всего содержимого своего желудка, после трех часов дневного сна в прохладной тени, он казался куда более дееспособным.

   - Молодец, Юрий Петрович, четыреста - похвалил его Иван Михайлович. Он достал из одного кармана толстую пачку трехрублевок, перетянутых синей изолентой, а из другого - металлический рубль. Рубль он положил на верстак, а пачку протянул Фесору:

   - Тут сто тридцать три по три рубля. Пересчитай-ка, Юрий Петрович.

   - Друзьям на слово верят. - ответил Фесор, засовывая деньги в карман своих рабочих штанов.

   - Ну-ну. А сегодня чем порадуете? - потирая руки, спросил посетитель.

   - Я копировал одну из четырех конных статуй с Аничкова моста, в Ленинграде - сказал Дрюня.

   - Посмотрим-посмотрим - бормотал Иван Михайлович, глядя, как Васа с Чимбляу аккуратно раскалывают форму. Ребята сняли оболочку, срезали излишки металла, зашлифовали все изъяны, а Иван Михайлович спокойно покуривал, да перебрасывался с ребятами незначительными замечаниями. Наконец, шлифмашина была отключена, прочие инструменты отправились в ящик, статуэтка переставлена на маленький столик, освещение включено. Теперь сияла она в электрическом свете, и только слепой или похмельный, вроде наших знакомцев не увидел бы, что не копия это с клодтовской работы. Шея лошади, там, где в нее упирался нос Фесора, слегка изогнулась. Лицо юноши, которое заканчивал сегодня Дрюня, выражало совсем не то, что задумывал некогда талантливый барон, но то, что сами по себе вложили в него пальцы страдающего с бодунища Дрюни. Было лицо юноши искажено отчаянием, и читалось в нем предощущение страшной трагедии. И в самом деле, копыто взбесившегося коня, по вине похмельной неловкости Чимбляу, метило в самую спину несчастного. На морде же лошади читалось злобное торжество - тут уж целиком вина Дрюни. Мрачной силой веяло от новоявленного творения. Иван Михайлович был заметно потрясен.

   - Это не копия - твердо произнес он, после получасового молчания. - Это самостоятельная вещь, и вещь замечательная.

   Он опять надолго задумался, и, наконец, сказал:

   - Я буду не я, если не продам ее за три тысячи. Даете?

   Ребята торопливо закивали. Привыкнув к копеечным гонорарам, они были потрясены невероятно щедрым обещанием. Им давно было известно, что Иван Михайлович гений коммерции, и прибыль чует за версту. Но он честный гений - ребята знали. А Иван Михайлович, тем временем, вынул бумажник, и отсчитал двадцать серых бумажек с овальным портретом Ленина. Затем, он выбрал из кучи подходящую коробку, оставил туда скульптуру, и, уходя, сказал:

   - Если получу больше, Денис занесет остальное. А пока, мой вам совет: отдохните это лето. Вам же в армию скоро. И не пейте больше - это я вам говорю.