Страница 3 из 10
Но родственник не ругался, не кричал, а молча стоял возле племянника. Ветер шевелил рваньё, сквозь которое просвечивала синяя кожа. А ногти-то вообще были чёрными.
Валька так и не решился поднять глаза. Молча дочистил горшки, подхватил их, не обмывая песка, затолкал в корзину. Лучше он из колодца воды натаскает, чем на реке задержится. Покойники-то тихие, но вдруг не все. Взять хотя бы надоедливую Потычиху.
Он ушёл не оглянувшись, и только к ночи узнал, что дядя удавился ещё вчера вечером.
Несколько месяцев Валька провёл в приюте, который по сути был тюрьмой для бездомных или безнадзорных детей. Маленькие оконца большого кирпичного здания были в решётках, на дверях красовались запоры, а к комнате с нарами были приставлены надзиратель и воспитатель.
Валька был бит, мят, клят, обманут, пока не стал словно камень, который как ни колоти, ничего ему не сделается, только руки о него разобьёшь.
Потычиха надоедала, маячила по ночам возле нар. Валька стал мечтать: если уж суждено ему быть связанным с покойницей, то пусть бы это была мама или тётенька Наталья. Чёрез Потычиху ему шли плохие мысли, которые оборачивались самой настоящей правдой. Валька всегда знал, кому и как скоро помереть.
Однажды его несправедливо обидел долговязый, злобный парнишка по прозвищу Хорь. Подошёл и ударил что есть силы. Валька упал навзничь, но его быстро подняли тычками - давай дерись. Он и подскочил, но тут же сложил руки крест-накрест на груди. Это означало, что драка была бы неправильной и несчитовой для справедливости.
- Ты чего? - удивился Голован, который держал мазу в приюте. - Навешай ему, а то будешь жрать не за столом, а под ним.
- Не буду! - отрезал Валька. - Он сейчас дух испустит, у него в голове жилка лопнула.
Хорь бросился на Вальку, но выпучил глаза, побагровел лицом. Его ноги подогнулись, и обидчик хрястнулся на пол, как Валька, только ничком. Когда его перевернули, он уже не дышал.
С тех пор к Вальке приставали все, кому не лень: скажи да скажи, когда смерть придёт. А как сказать, что все, кто был здесь, в приюте, и месяца не протянут. Отойдут в чёрной дымовой завесе к доброму Богу, у которого все малолетние беспризорные - ангелы.
Вот и сочинял всякую ерунду: кому про далёкие моря и страшные бури, кому про славные битвы, кому про погони и драки за фарт. По его словам выходило, что все обитатели приюта должны были преставиться при седых бородах в преклонном возрасте.
И это ещё не всё, чем удивил Валька. Всё-таки неприятности на него так и сыпались, и однажды он смахнул со стола фарфоровую чашку Голована. Парнишка считал, что её подарила ему покойная мама. На самом деле его в двухлетнем возрасте нашли с этой чашкой без ручки. Где он её взял, неизвестно, может, подобрал среди уличного мусора, может, стащил в одном из домов, но Голован свято верил в добрую маму и её подарок. А также заставил всех ребят уважительно относиться к вещичке.
И что тут будешь делать: когда старших увели в приютскую школу для изучения Закона Божьего, младшие разыгрались, толкнули Вальку на стол. Чашка упала и разбилась. Все закричали и стали обвинять Вальку. А он представил, что с ним сделает Голован, и обмер от страха. Второй раз в жизни ему захотелось повеситься.
В полной тишине Валька улёгся на нары лицом к стене и стал ждать возвращения Голована. Колупнул побелку - грязно-серую, грубую. Вспомнил, как белил с мастером избы в слободе - раствором молочного цвета, который ложился на стены и печи-замарашки с мягким блеском. А иным хозяевам разводил известь с купоросом, и получалось небушко на низком потолке. Валька мог разрисовать печь цветами или райскими птицами, которые жили в Ирии. Уж как благодарили их за работу! А мастер говаривал: "Ну точно Бог тебя наделил даром малевать! Ни один взрослый не угонится!"
Мысли о смерти ушли куда-то, Валька подобрал с полу уголёк и стал выводить Голованову чашку. Он так увлёкся, что даже не увидел стоявших рядом ребят.
Только беспокоила надоедливая муха, которая норовила усесться ему на лицо. Чертовка была очень крупной, настоящий великан в мире мух. Но Валька её отогнал.
Миг -- и чашка очутилась в его руке, еле поймал. Валька не вспомнил старый случай про поросят в хлеву, уж слишком много времени и событий прошло, но ничуть не удивился тому, что чашка стала настоящей, а не рисованной.
Он поднялся и поставил её на стол. Чёрная каёмка на крутых белых боках поголубела, а потом и вовсе стала синей, как настоящая.
Ребятня молча смотрела на чудо.
Вошли Голован и три старшака, раздали лещей младшим, которые застыли вокруг стола.
- Кто это сделал? - взревел Голован, схватив чашку.
Она была с ручкой, каёмка - новой, не полустёртой; стенки - блестящими, а не щербатыми.
Про этот случай к вечеру заговорили все: и надзиратели, и воспитатели, и работники. Чашку конфисковали и отнесли в кабинет к директору - до завтрашних разбирательств. Воспитанников заперли особо тщательно, установили надзор, уж больно они были возбуждёнными. Вальку ребята завалили просьбами и требованиями нарисовать тьму-тьмущую вещей.
А он взял уголёк побольше и на глухой стене, противоположной окну с решётками, нарисовал дверь - двустворчатую, как в книжке сказок, с открытым запором. Ведь если сейчас все выйдут, не случится пожара от курения старшаков. И все останутся живы, так ведь?
Створки распахнулись сами, в них ворвались сумерки с дымами городских печей, с вольным ветерком и запахом талых снегов.
Воспитанники ринулись в них, оттолкнув Вальку. Малёвщика, забывшего или не знавшего, что их комната находилась на четвёртом этаже.
Он поднялся, подошёл к краю, глянул вниз на тела, раскинувшиеся на тротуаре. И шагнул вслед за всеми.
Пока Валька метался в жару и боли от переломов, призывал к ответу Потычиху и грозил ей расправой за обман. А месяц спустя узнал, что старуха не очень-то и виновата. Пожар в приюте всё же случился. Именно от тайного курения старших воспитанников. Судьба других выживших осталась для Вальки неизвестной.