Страница 2 из 4
Михаил загрузил кастрюлю и пакеты в багажник своего темно-синего Х5, уселся за руль, Белка села справа, коник резво вырулил со стоянки.
На берегу Змейки было какое-то подобие пляжа, куда съезжались поваляться на песочке простые мухосранцы, но решено было отправиться на пару километров дальше, где была небольшая поляна, тихая заводь с камышами – туда пешком никто не заходил.
Михаил припарковал машину в тени рядом с весело-салатовой «Фиестой», вышел и потянулся: четыре человека уже бродили по полянке.
– Привет, Маринка, здоров, Колян, привет, девчонки.
Были еще две девушки, имен которых он не знал, хотя видел их в больнице не раз. Маринка была невысокой черноволосой стройной девушкой, подружкой Белки, а Николай – ее мужем. Михаил с некоторым подобием стыда вспомнил их свадьбу, где Белка была свидетельницей, а он устроил мордобой из-за пошлых игр, в которых ей пришлось участвовать. Николая с тех пор он почти и не видел, а Маринку встречал часто, когда заезжал в больницу; между ними существовала тонкая невидимая интимная паутинка: он перед свадьбой ночью чистил комп Вячеслава Ивановича, в котором были фото Марины, мягко выражаясь, не совсем одетой. Он их даже сохранил себе и сейчас мог отчетливо представить, какая бы она была, если бы совсем сняла купальник; это его немного возбуждало, хотя ни о каком флирте речь никогда не шла – все знали, что она и после свадьбы осталась с Вячеславом.
Чтобы загладить легкое чувство вины, Михаил достал из багажника пару банок пива.
– По пивчику, Колян?
– Ну давай.
Они крякнули ушками банок и закурили. Белка ушла здороваться с девчонками, потом достала клеенчатую скатерть, расстелила ее под кустом, достала пластмассовую посуду и прочий мелкий скарб.
– Ну что, пора костерчик организовать. Пошли за дровами.
Михаил отправился в лес и почти сразу набрел на здоровенную сухую ветку, приволок ее на поляну, поломал руками-ногами и принялся разводить костер. На опушке лежали два бревна со старым кострищем, там даже были металлические штыри и перекладины для шампуров. Он сложил ветки домиком, добавил щепок и сухой травы; огонь запылал, а он снова двинул в лес.
Лес он любил, хоть и выбирался сюда не часто. Звуки и запахи набросились на него: кукушка начала гадать ему долгую жизнь, дикие голуби перекликались между собой, мелкие пичужки чирикали, радуясь жизни; смоляной запах сосен напомнил ему взморье на Крите, пальцы его срывали листья полыни и подносили к носу. Он находил сухие ветки, бросал на тропинку, чтобы забрать их на обратном пути, и брел дальше, пока тропа не вывела его к берегу реки. Он присел на корточки, закурил и стал бросать кусочки коры в воду, покой и тихая радость наполнили его душу.
Жизнь – это всего лишь круги на воде от брошенного богом камня. А мы суетимся, мечемся, хотим что-то в ней изменить. Такая все это суета. Вот ползет божья коровка, и нет ей дела до всех наших любовей и ненавистей, радостей и печалей. Лети себе на небо, там твои дети.
Михаил вытащил нож, срезал ветку орешника и стал ее строгать, затачивая конец. Эх, такой бы тебе ножик в детстве, когда ты делал рогатки, шпаги и мечи. И почему многие вещи становятся нам доступны, когда уже почти нас не радуют. Двадцать лет назад ты бы полжизни отдал за него. Три года назад ты купил бимер и радовался как ребенок, а сейчас просто ездишь на нем в лес – просто хорошая удобная тачка. Ладно, идем назад, а то огонь погаснет. Костер ведь тебя еще радует. Это всегда. И Белка. Да.
Михаил поднялся, метнул свой дротик в чащу и двинулся обратно, подбирая на ходу ветки.
На поляне уже прибавилось людей, Михаил сбросил ветки у бревен, подбросил в костер и подошел к Белке. Она уже была в купальнике, рядом стояли несколько ее сослуживцев, он приобнял ее правой рукой за талию и прижал к своему бедру, обозначая собственность. Девушка на момент положила ему голову на плечо, потом потянула вверх края его майки.
– Снимай, уже жарко, Мишунчик.
Он стянул через голову футболку, но шорты снимать не стал, чтобы не привлекать внимание к легкому вздутию в паху. Обмен приветствиями закончился, раздался шум мотора, и на поляну въехал серебристый «Land Cruiser». Из него вышел мужчина с вислыми усами и солидным животом в шортах бермудах и гавайской рубахе навыпуск – это был Вячеслав Иванович, главврач мухосранской районной больницы. Он обошел машину и открыл правую дверцу, из которой выплыла плотная женщина лет сорока со смоляными черными волосами. Ее летнее цветастое платье на пуговицах позволяло заметить округлую грудь, меж холмами которой поблескивал гранатовый крестик – Анна Сергеевна, заведующая терапевтическим отделением, была в темных очках.
– Да уже все и в сборе! Молодцы! Только мы опаздываем. Ну да нам простительно по старости. Это я про себя, Анна Сергеевна. А шашлыки как?
На поляне возникло всеобщее движение, Михаил отправился к костру, поворошил уже почти прогоревшие ветки, присел на корточки и закурил. Поляна была усеяна пледами, люди расположились кто-где, лежали, сидели, болтали, рассказывали анекдоты, пили пиво, кто-то включил музыку; солнце светило, девушки все были в купальниках, а парни по большей части в купальных шортах, хотя не купался никто – вода была еще прохладной.
Анна Сергеевна нашла место для пледа, положила на него сумку и стала расстегивать платье. Голова ее была повернута в сторону костра, хотя за очками Михаил не мог разглядеть, смотрит ли она на него. Он же на нее смотрел исподлобья, узнавая ее роскошные формы под леопардовой расцветки закрытым купальником. Она играла в его жизни странную роль: знакомы они были давно, их тянуло друг к другу физически, Анна Сергеевна много раз пыталась его соблазнить, а он всячески сопротивлялся, хотя знал, что она, как всякая женщина, чувствует его желание; ее поведение не было агрессивным, и все это в конце концов вылилось в какую-то странную почти дружбу: она много раз гасила его ревность, когда Белка крутила хвостом, успокаивала его и возвращала ему уверенность в себе; он был благодарен ей как матери, хотя чувствовал, что все это слегка отдает инцестом.
Михаил подошел к группе, где была Белка, потерся носом о ее плечо, она чмокнула его в ухо.
– Пошел я шашлыки жарить.
– Та давно пора! Народ к разврату готов! Уже изнывает.
– Так вы тут покромсайте все, разложите. Полчаса, и будет вам пир Валтасара.
– Кого-кого?
– Да был такой царь вавилонский. Картина есть у Рембрандта. Про пир.
– Ты помнишь, что ты мне обещал окончить университет?
– Помню-помню.
– Так что там царь твой.
– Да он так долго пировал, что не заметил приближения персов. Это как раз символ…
– А у Надюшки вон такой красивый перс есть!
– Все в тему. Пошел я.
Михаил принес к костру кастрюлю с мясом, достал из багажника шампура и бутылку воды и стал нанизывать мясо. Сок капал в огонь, шкварчал, от костра поднимался дым, который боги Олимпа вполне могли принять за жертвоприношение. К костру подошла Анна Сергеевна.
– Здравствуйте, Миша.
– Здравствуйте, Анна Сергеевна. Вы в этих очках прям как Джина Лоллобриджида.
– Спасибо. А Вы будете Фанфаном-Тюльпаном?
– В детстве был. Сабли там… рубилово бывало ужасное.
Анна Сергеевна повела головой в сторону его ножа.
– Да Вы и сейчас… Вооружен и очень опасен.
– Ну, Вам-то опасаться точно нечего.
– А вот это и жаль.
Они смотрели друг другу в глаза, понимая все и без слов, зная чувства и мысли другого. Михаил первый отвел взгляд, который как магнитом притягивала грудь докторши. Когда-то она измеряла ему давление у себя в кабинете, и совершенно случайно, как казалось, левая ее грудь легла в его ладонь, пальцы его на мгновенье рефлекторно сжались, а она не отодвинулась, ничего не сказала, только пригласила его домой на чай, и он, как привязанный верблюд, потащился за ней, и там… Чай был замечательный.
– Эх, горит наш шашлык!