Страница 2 из 12
Новоторговый устав 1667 г., на содержании которого мы не будем здесь останавливаться, считается первым русским таможенным тарифом, хотя он так и не назывался. Устав был более либерален, чем можно было бы ожидать, соображаясь с тогдашними обстоятельствами. Правительство отнюдь не было заинтересовано в подавлении товарообмена с заграницей; напротив того, в видах усиления притока в страну благородного металла, значение которого тогда уже весьма правильно оценивалось, оно должно было стремиться к возможной поддержке экспорта. С другой стороны, ввиду низкого культурного уровня населения не было оснований опасаться настолько значительного усиления ввоза иностранных продуктов, чтобы это могло неблагоприятно отразиться на торговом балансе. Торговое сословие не было более или менее серьезно заинтересовано в закрытии границ, широкая же масса населения не могла идти в расчет ни как производитель предметов вывоза, ни как потребитель иностранных продуктов.
Русские историки передают, что в то время серб Крижанич усиленно пропагандировал в России своего рода меркантильную систему одностороннего покровительства национальным торговым интересам путем подавления какой бы то ни было иностранной конкуренции[3]. Его проекты стеснения ввоза мануфактурных товаров не были, правда, одобрены царем Алексеем Михайловичем, но в последней четверти XVII в. уже обнаруживаются явные признаки того, что политика меркантилизма, охватившая передовые национальные государства Западной Европы, проникла и далее на Восток, в Московское царство. Упрочиться на Руси это меркантилистическое движение могло, однако, лишь после того, как Петру Великому удалось прорубить «окно в Европу»[4].
Глава 2
Зачатки промышленной деятельности. – Петр Великий (1682–1725). – Торговые монополии и меркантилизм
Зачатки промышленной деятельности на Руси можно бы проследить и в отдаленнейшем прошлом славянских племен; старые летописцы утверждают, что русские были весьма искусны в дублении кож, ковке железа и выплавке меди, обработке золота и серебра, а также в изготовлении оружия и тканье холста. Следы некоторой промышленной деятельности встречаются, как известно, у всех народов на заре их исторической жизни, причем мы интересуемся ими не только как таковыми, с точки зрения историка, но и ввиду связи отдельных рядов фактов этой категории с последующим хозяйственно-политическим развитием, для которого они нередко служат первоначальным источником.
Различные моменты развития русских промыслов не представляют, однако, последовательного ряда ступеней; даже в ХVII в. и, пожалуй, вплоть до начала ХIХ столетия мы не видим еще постепенного роста и прогрессивного развития промышленности. Все, что мы здесь находим, – это зачатки национального промышленного труда, медленно развивающиеся и затем опять как бы замирающие или же заимствованные извне ростки, посаженные волей абсолютизма на нередко малопригодную для их развития почву. Не все эти зачатки глохнут – некоторые ветви промысловой деятельности достигают даже с течением времени значительного развития; но по сравнению со всей совокупностью дремлющих в народе производительных сил это все же явления относительно весьма малозначительные. Политические, социальные и культурные условия великокняжеской, а затем царской Руси мало благоприятствовали тому расцвету промышленности, какого достигла западноевропейская индустрия в городском ремесле. Правда, уже в ХV в. многократно привлекались из-за границы деятельные силы, чтобы насадить в стране высшие формы ремесленного труда. Эти специалисты, без сомнения, приносили – каждый в своей области – известную пользу, но они не могли создать школы уже вследствие единичности их сил, а затем потому, что в течение долгого времени отсутствовали всякие условия для широкого распространения промышленных знаний.
Старой Московии допетровского времени приходилось тратить все свои силы на создание национального организма в тяжелой борьбе с враждебными течениями и экономическими препятствиями. Городские поселения – «городов» в западноевропейском смысле слова еще не существовало – встречались лишь в весьма небольшом количестве, жители городов не представляли законченного единства с ясно выраженными промышленными тенденциями, среднего сословия как носителя промышленной жизни еще не было, движимый капитал выступает на сцену лишь в значительно позднейшую эпоху. Промышленность имела в старой России еще совершенно кустарный характер; она существовала главным образом вне городов, как крестьянский семейный промысел[5].
При Петре Великом (1682–1725) торговля и – поскольку здесь применим этот термин – промышленность сделали значительный шаг вперед. Это движение вперед не следует, однако, переоценивать; оно обусловливалось не столько естественным расширением экономических отношений, сколько настойчивыми усилиями правительства. Внешняя торговля по-прежнему сохранила свой по преимуществу пассивный характер и вызывалась главным образом потребностями соседних народов. Русский купец не обладал ни достаточной предприимчивостью, ни достаточной интеллигентностью, чтобы заводить новые торговые сношения с иностранными государствами. Поскольку вывоз русских сельскохозяйственных продуктов не оставался в руках иностранцев, внешнюю торговлю вело само правительство. Ибо уже задолго до Петра I торговля получила ярко выраженный фискальный характер. Правительство сосредоточивало в своих руках то тот, то другой из более важных предметов торговли; продажа этих так называемых казенных товаров составляла монополию государства, которое таким образом сделалось самым крупным торговцем, хотя экспорт монополизированных товаров нередко отдавался на откуп отдельным купцам или компаниям за определенную откупную цену. К казенным товарам принадлежали, например, пенька, льняное семя, сало, воск, деготь, поташ, икра и т. д. На особых монопольных основаниях являлись также объектами фискальной торговли соль, водка и табак[6].
Петр Великий не только удержал эту развившуюся при его предшественниках систему государственных торговых монополий, но вначале даже расширил ее увеличением числа монополизированных продуктов. Частные лица могли подвозить соответственные товары только к определенным речным пристаням, где они переходили в руки уполномоченных государством получателей. Петр отказался, впрочем, от этой монопольной торговли, когда убедился, что фискальные интересы страдают от такой государственной регламентации. Монополия была сохранена только для двух продуктов[7].
С точки зрения торгового баланса пассивный характер внешней торговли был для России весьма выгоден, так как этим обусловливалось значительное превышение вывоза над ввозом[8]. Это увеличивало запас благородного металла в стране и служило к удовлетворению потребности государства в монете и металле. Усилению металлического запаса должно было служить также, рядом с указанным направлением торговой политики, покровительство отечественной горнопромышленности[9]. В этом отношении Петр[10] явился последователем меркантилистического учения об обогащении собственной страны, но не вследствие более глубокого понимания взаимной связи хозяйственно-политических явлений, а только потому, что эта система была наиболее пригодна для целей и планов царя.
Господствовавший в Западной Европе в начале ХVIII в. меркантилизм вырос из потребностей эпохи, готовившейся сбросить с себя скорлупу натурального хозяйства; он благоприятствовал стремлению к внутренней консолидации, хозяйственному укреплению и политическому влиянию. Все это вполне соответствовало собственным намерениям Петра, хотя по своему развитию его империя не выдерживала, конечно, самого отдаленного сравнения с Западной Европой. Рассматривая мероприятия правления Петра, мы можем признать его меркантилистом в том смысле: 1) что он стремился к возможному ограничению вывоза сырья, даже сельскохозяйственных продуктов, чтобы не лишать население материала для обработки и предметов пропитания; 2) что он старался затруднить ввоз, особенно мануфактурного товара, так как опасался, что расчеты с заграницей могут уменьшить запас металла в стране; 3) что он рассчитывал поднять отечественную промышленность выдачей премий и ссуд, припиской к фабрикам рабочих сил и т. д. – словом, путем целого ряда искусственных, частью прямо «азиатских» средств; 4) что он всецело склонялся к ходячим воззрениям меркантилистов о важности сохранения и увеличения в стране запаса благородных металлов и монеты; 5) что, наконец, все свои силы он направил на создание национального флота.
3
Лодыженский К. Н. История русского таможеннаго тарифа. СПб., 1886. С. 43 и 39.
4
Ср.: Brückner. Iwan Possoschkow, Ideen und Zustände im Russian zur Zeit Peters des Grossen. Leipzig, 1878; Idem. Peter de Grosse. Leipzig, 1879.
5
В 1724 г. городское население составляло 3, в 1796 г. – лишь 4 % всего населения (Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Лейпциг, 1898. Т. I. С. 65). О городах и классах городского населения см. также: Leroy-Beaulieu. Das Reich des Zaren / пер. с франц. Berlin, 1884. S. 230–267; Brückner. Die Europäisierung Russlands. Gotha, 1888.
6
Stieda. Peter der Grosse als Merkantilist // Russische Revue. T. IV. S. 228 sq.
7
Покровский В. И. Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России. Т. 1. СПб., 1901. С. 23.
8
Покровский В. И. Указ. соч.
9
К концу царствования Петра I (1726) ценность вывоза из портов Архангельска и Петербурга достигала 2,6 млн руб. серебром, а ввоза – 1,5 млн (Покровский В. И. Указ. соч. C. 24). Эти цифры должны быть признаны не столь незначительными, если принять во внимание тогдашнюю покупательную силу денег (Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. C. 95 сл.).
10
О соответственных мероприятиях см.: Ordega. Die Gewerbepolitik Russlands von Peter I. Tübingen, 1885. S. 14, 22 sq.