Страница 7 из 13
В подобного рода концепциях содержится ряд ценных наблюдений, особенно по поводу неприглядных связей между бизнесом, финансовым капиталом и политической властью. Но в целом они оставляют желать много лучшего. Как отметил Мировски, ошибочно сводить неолиберальные идеи к неоклассической экономической теории, что склонны делать эти авторы19. С точки зрения общественного мнения неолиберальные идеи сформировались под преобладающим влиянием чикагской экономической теории. Но на самом деле они представляли собой коктейль, основой которого было не только убеждение в могуществе рынков или, говоря проще, корпораций, но и крайнее недоверие к власти государства, к его вмешательству и к бюрократии. Подобным же образом интеллектуальные и политические стратегии, реализуемые неолибералами в послевоенный период, установили новые точки соприкосновения между научным сообществом и политикой. Новый тип политической организации был подкреплен успешной работой аналитических центров, выступающих за свободный рынок, созданных в США и Англии, – таких как Американский институт предпринимательства (AEI), Фонд экономического образования (FEE), Институт экономических дел (IEA), Фонд «Наследие», Центр исследования социально-экономической политики, Институт Катона и Институт Адама Смита. Руководители этих организаций – Ф. А. Xарпер, Леонард Рид, Ральф Харрис, Артур Селдон, Энтони Фишер, Эд Фелнер, Эд Крейн, Имонн и Стюарт Батлеры, Мэдсен Пири – были профессиональными идеологическими предпринимателями, распространявшими неолиберализм. Их успешная деятельность оказала долговременное устойчивое влияние на политическую деятельность, которая в каждой стране обычно имела разные результаты.
Но ни концепция «неизбежности», ни марксистский или неомарксистский подход нас, конечно, не удовлетворят. Если не считать достойных упоминания попыток политологов и социологов Пола Пирсона и Моники Прасад провести сравнительный анализ английской и американской политики при Рейгане и Тэтчер20, практически отсутствуют исследования, рассматривающие становление неолиберализма в его подлинном трансатлантическом контексте. Литература крайне неоднорода и посвящена либо очень узким вопросам, либо очень широким. Эти историографические лакуны не позволяют правильно понять связь между Европой, Англией и США, которая сыграла важнейшую роль в становлении неолиберальных идей и их кристаллизации в послевоенный период. Несмотря на последующую «англизацию» и «американизацию» Хайека, Поппера и Мизеса, нельзя недооценивать влияние, которое оказали на их интеллектуальное формирование проблемы и традиции, характерные для континентальной Европы. Их воздействие – в частности, страх перед нацистским тоталитаризмом и сведение воедино под ярлыком «коллективизма» таких разных политических течений, как прогрессисты, „либералы“, социалисты и социал-демократы, – в свою очередь, влияло (порой косвенным образом) на то, как неолиберализм развивался впоследствии усилиями американских теоретиков, например Фридменом и Бьюкененом.
Историкам еще предстоит подробно исследовать нюансы послевоенного неолиберализма, отношение его политических и организационных форм к теориям главнейших его академических представителей и те пути, которыми эти идеи распространялись с помощью идеологической инфраструктуры и международных организаций. Трансатлантический характер неолиберализма часто воспринимается как некая данность, не требующая тщательного исследования ее истоков и эволюции. Не придавалось серьезного внимания тому, насколько методы неолиберальной политики отличались от неолиберальной политической философии, и какими путями неолиберальные идеи встраивались в левое политическое течение. Желание критиков рассматривать неолиберализм как идеологию злокозненной глобализации препятствовало правильному пониманию истоков его широкой популярности, поскольку американским и английским избирателям он преподносился в риторическом облачении соответственно Республиканской и Консервативной партий.
Трансатлантическая неолиберальная политика
Ядром трансатлантической неолиберальной политики была экономическая составляющая, а именно монетаристская критика неокейнсианства и превознесение свободных рынков. Ей сопутствовала и сыграла решающую роль в успехе этой политики реакция на так называемое общество вседозволенности [permissive society], громко заявившее о себе беспорядками 1968 г. (в США она сочеталась с сильным противодействием со стороны правых движению за гражданские права чернокожего населения). Эта позиция неизменно присутствовала в программах неолиберальных политиков, находившихся у власти. Вторым измерением неолиберальной политики было решительное ведение холодной войны против советского коммунизма. Но в неолиберальной политике экономическая критика всегда имела особый вес. В разгар неурядиц 1970-х годов экономические доводы против явной неадекватности кейнсианского управления спросом и крупных расходов на социальные нужды и доводы в пользу борьбы с инфляцией и засильем профсоюзов выглядели безоговорочно убедительными. Своим приходом к власти Тэтчер и Рейган обязаны в первую очередь экономическим идеям.
Некоторые аспекты истории неолиберальной политики, безусловно, хорошо изучены. И все же данная книга вносит свой вклад в трех различных историографических плоскостях. Во-первых, она дополняет существующую литературу по консерватизму, либерализму, подъему правых и самому неолиберализму за счет концентрации внимания на недооцененном реальном значении трансатлантической природы неолиберализма. Суть в том, что неолиберализм не просто появился в разных местах в одно и то же время; он появился как связующее их звено. В книге «Антлантические перекрестки» (1998) Дэниел Роджерс изображает трансатлантическую сеть прогрессистов эпохи fin de siede[10] и начала ХХ в., искавших способы обуздания «дикого» капитализма в Европе и США; он показывает, что корни Нового курса лежат в разысканиях и выводах, общих для американских и европейских реформаторов. Отчасти под влиянием этого подхода данная книга позиционирует неолиберализм в его корректном трансатлантическом контексте.
Появление «новых правых» в США и Англии в целом и политика Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана в частности порой преподносятся как случайные совпадения. Их схожесть объясняют непредсказуемым сочетанием времени, места и личных качеств. Некоторые из тех, кто дал интервью для моей книги, например Мартин Андерсон и Питер Джей, придерживаются той точки зрения, что вся значимость этого совпадения вполне проявилась лишь после того, как Тэтчер и Рейган заняли свои посты, и не в последнюю очередь благодаря их общему отношению к СССР и холодной войне. С другой стороны, наличие трансатлантической связи, которую часто объясняют просто хорошим личным знакомством Рейгана и Тэтчер, просто констатируется, без надлежащего выяснения ее подлинной природы. Эта узкий угол зрения оставляет без внимания глубинные взаимосвязи, параллели и, самое главное, различия неолиберальной политики в Англии и США.
Как сейчас представляется, действительные масштабы координации практической политики между правительствами Тэтчер и Рейгана и их членами были хотя и заметными, но ограниченными21. История предпринимательских зон, рассмотренная в главе 7, служит важным примером очевидного трансатлантического трансфера политики. Идея прибыла через Атлантический океан в лице Стюарта Батлера. Он покинул Институт Адама Смита, который в 1977 г. основал вместе со своим братом Имонном и Мэдсеном Пири, чтобы после 1979 г. занять важное место в вашингтонском фонде «Наследие» Эда Фелнера. Пожалуй, удивительно, что таких наглядных примеров больше нет. Но несмотря на сравнительную скудость прямого обмена, связь идей двух администраций и их общая история принципиально важны для понимания политической влиятельности и воздействия неолиберализма. Различие приоритетов администраций Тэтчер Рейгана нередко придавало результатам неолиберальной политики сугубо самостоятельный и специфически местный характер.
10
Конец столетия (фр.) – Прим. науч. ред.