Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 4



Государству германцев приходилось теперь решать свои уже сравнительно широкие и сложные задачи с помощью все тех же крайне элементарных средств, какими обходились более узкие и простые политические соединения. Оно по-прежнему возлагало на каждого свободного, обеспеченного земельным наделом германца удовлетворение всех потребностей, какие порождает сколько-нибудь организованное общежитие, и, прежде всего, потребности внешней защиты и общественного правосудия: как и в старые, тацитовские времена, каждый свободный германец под страхом тяжелой пени должен был отправляться на собственный счет в поход, теперь уже часто далекий и продолжительный, а в мирное время должен был посещать судебные собрания своего округа, тоже требовавшие с его стороны немалых затрат и в смысле времени, и в смысле средств. Теперь эти натуральные государственные повинности и прежде всего военная повинность были, конечно, гораздо тяжелее для среднего германца, чем в старые времена, и должны были разрушительно отражаться на его хозяйстве, подкапывая таким образом его благосостояние и делая его еще более неспособным к дальнейшему отбыванию этих повинностей. Но его благосостояние и без того было уже в достаточной мере расшатано благодаря целому ряду причин, таких как естественное дробление наделов, как нередкий в те времена прямой захват их сильными людьми, как вынужденная продажа их для уплаты непомерно тяжелых штрафов, которые налагало на преступника и его род уголовное право варварских правд, и т. п.

Так или иначе, но государству сравнительно скоро пришлось считаться с неспособностью массы нести свои натуральные государственные повинности, и оно было вынуждено ограничиться требованием их лишь с части населения, лишь с тех, кто поднялся над массой, кого широкая государственность не только не придавила тяжестью своих требований, но даже сделала богатым и сильным, кто вышел победителем из жизненной борьбы, не только не ослабев в ней, но усилившись на счет слабого, приобретя власть над ним и над его землею, и кого обогатили прямо или косвенно королевские пожалования, в виде ли земельных выдач из королевских доменов, или в виде передачи королем своих фискальных прав, органически связанных тогда с правом суда и с другими правами, принадлежавшими королю, как верховному главе государства. Только такие люди, богатые и сильные, и могли теперь нести ставшие не по плечу среднему человеку государственные натуральные повинности. На них главным образом и принуждено было теперь государство взвалить эти повинности.

Но оно не ограничилось этим. Этой созданной в значительной мере самой королевской властью аристократии государство принуждено было передать в виде новой государственной натуральной повинности и суд, и управление массой после того, как родовые союзы, некогда в той или иной мере гарантировавшие общественный мир, мало-помалу разложились, и государству одному пришлось, с помощью своих крайне недостаточных средств, справляться с этой крайне трудной задачей. Задача эта ему одному была не по силам, и оно вынуждено было возложить часть ее в виде натуральной повинности на отчасти им же самим созданную общественную силу, передать новой – служилой и духовной – аристократии полицейскую и судебную власть над массой, которая уже и без того стала отдаваться под частную власть этих сильных людей, не рассчитывая, с разложением родовых союзов, устоять в жизненной борьбе, все более и более суровой и беспощадной.

Общество, таким образом, дифференцировалось. Из массы, когда-то более или менее однородной, выделялась группа, к которой и переходило отправление натуральных государственных повинностей, прежде лежавших на всех, выделялся особый военный и правящий класс, светский и духовный. Но это изменение социального строя общества не влекло за собой существенных изменений в его хозяйственном строе. Общество по-прежнему продолжало жить мелкими, самодовлеющими, тождественными по своему строению, замкнутыми хозяйственными группами. Разница с прежним была лишь в том, что теперь эти сельские группы должны были отдавать часть продуктов своего хозяйственного труда, а потом и часть самого этого хозяйственного труда постепенно выделившемуся из массы, в хозяйственном смысле непроизводительному – военному и правящему – классу, обеспечивая ему, таким образом, возможность нести свои государственные натуральные повинности и постепенно вследствие этого превращаясь из свободных, независимых общин в феодальные поместья.

Это постепенное превращение основной массы свободных людей, подпавших под частную власть представителей военного и правящего класса, в несвободных вилланов, а тех независимых хозяйственных организаций, к которым они принадлежали, в феодальные поместья, не вносило, повторяем, сколько-нибудь существенных перемен в основы их хозяйственного строя. Необходимой предпосылкой этого превращения именно и являлось то, что общество в хозяйственном отношении оставалось все тем же. Столь характерная для феодального строя, эта поместная система с ее сеньорами и вилланами именно и явилась, говоря вообще, продуктом политической необходимости, необходимости приспособить удовлетворение потребностей сравнительно широкого и сложного политического целого к оставшимся неизменными элементарным хозяйственным условиям общества. Благодаря чисто внешним причинам государственность германских племен значительно опередила их хозяйственную и культурную эволюцию, и неизбежным социальным результатом этого несоответствия между политическими формами, с одной стороны, и хозяйственными и культурными основами общества, с другой, и явилось феодальное расчленение общества на сеньоров и вилланов, эта столь характерная для феодализма социальная система государственных служилых сословий[2].

Все это мы находим и у англосаксов. И коммендация, и иммунитет, и бенефиции развивались и у них с очень давних времен, и в половине XI в. развитие это сделало уже весьма значительные успехи. Накануне нормандского завоевания англосаксонское общество было уже вполне аристократическим и по существу феодальным, глафорды и вилланы представляли собою уже вполне определившиеся общественные группы, и поместная система в основных чертах была уже налицо.

Но, как ни энергично развивался здесь процесс феодализации, ему еще не удалось разрушить широкую государственность англосаксов (как это произошло с государственностью франков и других континентальных «варварских» обществ), их общегосударственные, народные учреждения: и королевская власть у англосаксов еще не выродилась в сюзеренитет и не утратила еще непосредственной связи с народной массой, невзирая на возникновение могущественной аристократии, и верховное собрание королевства, уитенагемот, еще не превратился в чисто феодальный сейм королевских вассалов, и – это едва ли не самое важное для всей дальнейшей истории Англии обстоятельство – продолжала существовать и функционировать местная организация англосаксонского общества – сотни и графства с их периодическими собраниями, на которые по-прежнему отправлялись судить преступников, улаживать гражданские тяжбы, обсуждать местные и общегосударственные дела и выслушивать королевские указы все местные землевладельцы, как сеньоры, так и вилланы (первые лично, а вторые, как и в старые времена, через своих представителей в лице четырех человек от каждой общины, с своим старостой и приходским священником во главе). Все эти общегосударственные учреждения еще сохраняли свою жизненность. Но наряду с ними все ширилась и крепла частная власть, все больше и больше суживая их территорию, так что ее окончательное торжество было только вопросом времени.



И в этот момент над страною разразилась нормандская гроза.

Глава III. Политические результаты нормандского завоевания

Легко понять, чем должна была явиться для такого общества консервативная политика Вильгельма Завоевателя. «Повелевая и желая, чтобы все хранили и соблюдали законы короля Эдуарда», требуя, чтобы все «обращались к сотне и графству так, как это постановили предшественники наши», принимая клятву верности от всех «владевших землею людей, какие только были во всей Англии, чьими бы они ни были», Вильгельм не просто санкционировал политический порядок, найденный им у завоеванного народа, уже давно расшатанный и готовый разложиться под напором все шире и глубже захватывавшего общество феодализационного процесса. Эти его торжественные заявления означали нечто гораздо большее. Они свидетельствовали о том, что в вековом споре между широкой государственностью и все надвигавшимся феодализмом Вильгельм становился на сторону первой, принося сюда с собой и всю ту материальную силу и могущество, какие дала ему победа над англосаксами, и преимущества более высокой культуры, отличавшие его и его сподвижников сравнительно с отсталыми обитателями завоеванной им страны. Располагая огромными материальными ресурсами в виде многих сотен доставшихся ему поместий, имея в своем распоряжении прекрасно организованную военную силу, оставлявшую далеко позади плохо дисциплинированные дружины англосаксов, такой англосаксонский король мог дать серьезный отпор феодализму – поскольку этот последний мог быть опасен для него – и восстановить во всей ее жизненной силе широкую государственность англосаксов. И Вильгельм сделал не только это. Он поставил королевскую власть и англосаксонскую государственность на такую высоту, на какой она едва ли и стояла когда-нибудь у англосаксов.

2

Для более подробного ознакомления с процессом феодализации западноевропейских обществ отсылаем читателя к нашим «Очеркам из истории средневекового общества и государства» (3-е изд. 1913) и к «Восстанию Уота Тайлера» (2-е изд. 1914) (глава III и Заключение).