Страница 6 из 23
Но главным историческим наследием краснокожего раджи была не оставленная им держава, просуществовавшая как единое государство не так уж и долго, а философское учение, много веков вдохновлявшее последователей убивать и умирать с лёгкостью.
Маша не помнила, когда началось её увлечение Путём Праха – до исчезновения мамы, или сразу после. Она собирала всю информацию об учении Арходрогора, систематизировала обрывки тайных знаний и мистерий, искала встреч со сторонниками запретного учения. Но когда преуспела, причастие прахом принять так и не решилась. Наверное, благодаря Герману.
– Его страну покорили коварные кенааниты. Сам он попал в рабство. Думаю, сила его затаённой мести была столь безумна, что он всерьёз подумывал увлечь в погибель весь Старый свет. А вот ни одного майя, принявшего причаастие прахом, история не помнит, – как-то заметил Герман.
Он почти силком показал ей нордманский фильм о восхождении бывшего раба на вершину духовной и земной власти, по неисчислимым телам жертв. Фильм, который переменил её внутри и избавил от желания служить смерти. Но где-то в глубине, на юном зеленом ковре её души осталась вытоптанная Арходрогором пыльная пустошь, где она периодически находила свежие следы.
Каждое утро она заново осознавала, что комната матери пуста, и в голове у неё приходила в движение впечатавшаяся в память клеймом сцена из фильма «Пророк пустоты»:
… телохранители сгрудились вокруг раджи, повинуясь неясной тревоге за своего владыку. Виночерпий, отбросив кубок, подходил всё ближе к трону.
Мой господин, – произнёс он, и голос его стал хриплым и вкрадчивым. – Ты ли говоришь, что мы снова переродимся, и, как прежде, ты воссядешь в славе над народом твоим? Так ли это?
За его спиной как тени стали выстраиваться дворцовая прислуга, воины, евнухи и танцовщицы.
Дерзкий шудра! Ты знаешь, что это так! И, Будда свидетель, за то, как ты смеешь обращаться к радже, ты переродишься червём!
Голос раджи дрогнул и пресёкся.
Арходрогор бросился к столу с яствами как хищный мангуст, с золотого блюда брызнули в разные стороны фрукты. Телохранители успели только заметить, что край подноса был заточен как лезвие ножа. В следующий миг виночерпий, словно серпом вскрыл сосуды их шей и они пали на пол подле своего раджи. Тот обхватил руками горло в надежде спастись, но удар последовал не в шею, а в тучное чрево, тут же рассевшееся и отдавшее все внутренности.
Где тот, кто должен переродиться? – вопросил обагрённый кровью Арходрогор, пересиливая гул ликованья челяди.
Где тот, кто должен переродиться, вопрошаю я? Пусть покажется, и червь вновь признает его господином!
Несмотря на искаженное неродной речью произношение, все в тронном зале прекрасно понимали его. Порыв сквозняка качнул чадящее пламя факелов, один из которых оказался в руке убийцы. Обильно возлив на труп раджи из сосуда с драгоценным маслом, Арходрогор поднёс факел, и раджа запылал. Челядь плясала и бесновалась вокруг горящего трона, по стенам прыгали зловещие тени, воздух наполнился смрадом. Сквозь блики от огня на лице виночерпия блуждала улыбка.
– Его нет, потому что он, наконец, освободился, как и желал!
Когда от раджи остался только жирный комок сажи на костях, он соскрёб в горсть этой горячей черной массы и протянул сторонникам, ждавшим новых откровений от своего учителя.
Этот человек учил освобождению, но не понимал, о чём говорит. Он был далёк от истины, и истина пришла ему на помощь.
Ладонь обошла полный круг, по очереди помазывая всех, кто был в зале. Морок спадал с глаз тех, кто ещё не был пробуждён ранее, и они, наполняясь ужасом и трепетом, падали на колени.
– Прах – вот истинный путь к освобождению из колеса перерождений, и для раба и для господина. Я укажу пленникам путь к свободе. Во прахе нет ни эллина, ни кенаанита, ни дравида, ни ария. Те, кто будет освобождать со мной, будут сопричастны моей духовной власти, и познают Дар Праха. Вы – мои споспешники и угодны пустоте. Будда призвал нас помочь освободиться упорствующим в невежестве. Я нарекаю вас прахманами. Несите же со мной истинную свободу к пределам земли!
Исступлённые крики разорвали полутьму дворца.
Привет Будде, – промолвил Арходрогор и пнул покатившийся с трона чёрный остов некогда блистательного победителя эллинов…
Маша помнила все эпизоды картины наизусть. Как бойцы, защищавшие храм Ягуара, один за другим скатывались вниз со ступеней пирамиды, сражённые неуязвимыми в доспехах воинами Картхадаста. Как солёные брызги, поднятые сброшенными у входа в порт Гадира мертвыми пленниками, привели в чувство живых. Как краснокожий боец лежал в песке амфитеатра на убитом леопарде, чувствуя вкус его и своей крови во рту. Как подразделение гетайров под его командованием решило исход битвы у Паталипутры. Как Арходрогор, уже в сане раджи, лично помогал воинам «крестить» непокорных, отрубая поголовно всем жителям той или иной провинции руки, или вырывая языки. Человек, который подвёл черту под древней историей цивилизации, едва не стерев саму цивилизацию.
Машина остановилась у двора, хлопнула дверь, ворота автоматически открылись и в проёме показались фигурки людей, толпящихся возле храма. Сегодня же Благовещенье!
Фенрир бросился на входящего отца и попытался обнять его лапами, но получил тычок в морду и удовольствовался приветствием в виде лая. Отец сгруппировался в попытке имитировать погоню за псом и тот скрылся в палисаде, не прекращая лаять.
– Маша, Машенька!
– Нет!
– Да! Ты с начала поста ни разу не была в храме.
– Может уже и нет смысла? Ещё один грех меня не испортит.
– Какие могут быть грехи у моей умницы и красавицы? – отец ввалился в горницу, сгрёб дочь в охапку и поцеловал в темя. – Ну-ка, признавайся!
От его плаща и хламиса пахло дорожной пылью, маслом и сдобой. Видимо, с утра успел побывать и в пекарне, и на маслобойне.
– Папа, ну откуда у меня может появиться парень? Разве что ты подберёшь нового охранника, помоложе и посимпатичнее.
Ратмир Фрейнир выпустил Марию из объятий и подошёл к окну, наблюдая за хождениями в толпе, где покояне17 активно перемещались от прихожанина к прихожанину, прося милостыню. Его брови вступили в союз над переносицей.
– Нам нужно это обсудить, – сказал он.
– Ты серьёзно? Я же пошутила.
Отец оторвался от окна, поправил складки хламиса и подошёл к светографиям над письменным столом. Глаза сосредоточенно впивались то в один образ жены, то в другой.
– Маша, я больше не могу содержать охранника. А значит и машину будешь водить сама. И вообще придется быть более ответственной и самостоятельной.
В его словах не было тревоги, скорее озабоченность и досада. Маша присела на край кровати. О стены грудной клетки билась свобода.
– Я давно самостоятельная и ответственная. Ты же знаешь. А что случилось? – спросила она, стараясь скрыть ликование в голосе.
Отец присел рядом.
– Еще мне придётся уволить Савелия. Так что по дому будем управляться сами. А ещё я продаю лавку. А может и маслобойню.
– Всё в убыток?
– Увы. Мои сбережения тают. Нам придется что-то продать, чтобы хватило тебе на оплату обучения.
Мария пыталась осознать масштаб проблем, свалившихся на семью. Дипломатом ей, видимо, не быть. Всеобщему упадку не было видно ни конца, ни края, значит дела вряд ли пойдут на поправку. А на оплату учёбы в Древлестоле не поможет накопить никакая экономия.
– Пойдём. Сейчас служба начнётся. Только не выряжайся снова как блудница, – улыбнулся отец, и вышел.
Маша задумчиво подошла к зеркалу, убрала назад волосы, разложенные на пробор, уговорила гребнем непокорные пряди и повязала голову платком. Волосы под ним заструились по острым плечам над туникой, спадая почти до поясницы. Сверху пришлось одеть плащ – цветневое тепло обманчиво.
Что ж, испытания – это одновременно и новые возможности. То, что для отца головная боль, для неё – решение судьбы. Значит, никакого Древлестола. Доля сулит языки и право в Танаисе или Пантикапее, еженедельные поездки домой и встречи с любимым. Это главное, а там видно будет.
17
Покояне – нищенствующий монашеский орден. Придерживаются строгой аскезы, практикуют непрерывное покаянное правило, благовествуют приближающийся Покой Божий, который наступит в конце дней.