Страница 86 из 121
— К чему ты ведешь? Хочешь сказать, что казнь жалких христианских монахов была оправданна, потому что потом ты столкнулся с этими крестоносцами-фанатиками?
— Нет. — Его лицо исказилось, словно от боли. — Я очень сожалею о содеянном в Мишкате. Мне следовало послушать тебя. Надо было объявить Иакова сумасшедшим. Да и остальных тоже. Я поторопился, наделал глупостей — все это на моей совести… Но я о другом. Я хочу сказать, что мусульмане, которые разгромили норманнов, ничем от них не отличались. Они поклонялись другому Богу, но были такими же фанатиками. Они так же сильно, как и норманны, хотели вести священную войну и также пребывали в уверенности, что если падут в бою, сражаясь с неверными, то станут муджахидин[78] непременно попадут в рай. Да, они были нудными и скучными, но при этом несомненно в здравом уме.
— Ты говоришь об альморавидах? Они же сражались на вашей стороне?
— Да, я прошел с ними две кампании. В бою они смертельно опасны. Никогда ничего подобного не видел. В битве при Заллаке альморавиды в синих бурнусах и тюрбанах, выставив копья, пошли с молитвой на врага без доспехов. Позади них на осликах ехали мальчики и, задавая ритм, били в барабаны. Альморавиды держали железный строй, у них невероятно сильная дисциплина. Они сметали все на своем пути. Думаю, альморавиды искренне верили в то, что на их стороне Божественная сила, делающая их непобедимыми. Первые ряды почти полностью полегли от христианских стрел. Те, что шли сзади, просто подобрали оброненные копья убитых товарищей, переступили через их трупы, даже на них не посмотрев, и пошли дальше, ни на мгновение не прервав молитвы. Конница христиан налетала на них и откатывалась назад. Альморавиды спокойно вонзали в лошадей копья, а рыцарей, что падали на землю, приканчивали задние ряды, вооруженные дротиками. Когда мы с Сидом пошли в атаку, все было иначе: сорвались вскачь и пошли рубить да колоть — где наша не пропадала… А эти… Альморавиды убивали быстро и при этом как-то равнодушно. Убивали и неспешно продвигались вперед… Они даже на людей толком не походили.
— Я все равно не понимаю, к чему ты клонишь. Тебя послушать, так союзник у вас был вроде бы сильный. Христиан вы разбили. Разве это плохо для Андалусии? Для джихада, что ты ведешь?
Судя по лицу Азиза, мой вопрос его сильно озадачил.
— Я… я не знаю, Самуил. Да, конечно, мы были союзниками, да и цель мы вроде преследовали одну и ту же — дать отпор Альфонсо, угрожающему исламу. Однако Юсуф повел себя очень странно. Он перебил христиан на поле боя, а остальным дал уйти. Он мог уничтожить Альфонсо со всем его войском. Мы собрали армию больше, чем когда-то аль-Мансур[79]. Кто только не прислал свои полки — и Мишкат, и Севилья, и Гранада, и Бадахос. Но Юсуф никак не использовал нас в бою. Я думал сначала, что он решил придержать конницу, чтобы пустить ее в погоню после того, как альморавиды сломают хребет христианскому войску. Однако как только враги побежали и мы были готовы пуститься им вслед, от Юсуфа прибыли гонцы. Они сказали, чтобы мы спешились и вместе с Юсуфом вознесли благодарственную молитву Аллаху за дарованную нам победу. И наши воины, которые ни разу за день не обнажили мечи, слезли с лошадей и присоединились к африканцам, молившимся среди лежащих на поле боя трупов.
— То есть ты хочешь сказать, что ни одна из андалусских армий не принимала участия в битве?
— Нет, Самуил. Такое впечатление, что Юсуф желал показать нам силу своего войска. Ему куда как больше хотелось запугать нас, чем христиан, — Азиз покачал головой, будто отгоняя тягостные воспоминания. — Властитель Севильи аль-Мутамид не стал слушаться Юсуфа. Вопреки его приказу он пустился в погоню с двумя тысячами конников. Он гнал христиан до самой реки, но к тому моменту Альфонсо уже успел выставить заслон. Если бы мы все поскакали с аль-Мутамидом, то смели бы христианский отряд и взяли Толедо, а так… У аль-Мутамида не хватило сил. Вернувшись в лагерь, в знак своего презрения к Юсуфу он свалил у его шатра гору отрубленных голов христиан. На следующий день аль-Мутамид увел свои полки обратно в Севилью. Он оказался первым, кто разочаровался в Юсуфе. Ну а Юсуф приказал, чтобы вся армия снова собралась на молитву. На этот раз он просил Аллаха, чтобы Тот обрушил свой гнев на голову аль-Мутамида за трусость и нечестивость.
— То есть тебе не дозволяли вступать в бой? Как тебя тогда угораздило потерять столько человек?
Бессмысленность всего того, о чем поведал Азиз, снова пробудила гнев, который мне довелось недавно испытать. Когда я пришел в лечебницу, то обнаружил в приемном покое бесчисленное множество солдат, которых Азиз привез с собой в обозе с войны. Все они были жутко изранены и покалечены. На мгновение мне показалось, что я попал в мертвецкую. По словам несчастных, им еще повезло. Две трети тех, кто два года назад отправился сражаться за Андалусию, так и не вернулись домой.
— Ты знаешь, как сделать мне больно, — тихо ответил Азиз. — Каждый наш воин, павший в битве — незаживающая рана в моем сердце. Юсуф не желал делиться с нами славой побед в решительных сражениях, но не имел ничего против того, чтобы андалусцы тоже гибли на войне, особенно когда это было ему на руку. После битвы при Заллаке мы попытались захватить Аледо на южных рубежах владений Альфонсо. Он укрепил город, прекрасно понимая, что нам потребуется взять его в ходе наступления на Толедо. Юсуф и его воины из пустыни то ли не знали, как правильно вести осаду, то ли считали для себя унизительным возиться с подкопами, баллистами, катапультами и строительством осадных башен. Это, видите ли, не вписывалось в их представления о священной войне! Осада — это в первую очередь тщательное планирование и тяжкая работа, а Юсуф предпочитал сражаться в поле: нестись в бой с именем Аллаха на устах. Так что осаду он поручил нам и гренадцам. Там, под Аледо, я и оставил половину своего войска. Они погибли глупо, напрасно — под стенами этого проклятого кастильского города, который мы пытались взять целый год, черт его раздери!
Взгляд Азиза был обращен куда-то внутрь. Принц словно разговаривал не со мной, а с самим собой.
— Ты не знаешь, что такое осада. Она отвратительна, безобразна, уродлива. Грязь, скука, эпидемии. При этом враг близко, он может пустить стрелу, может вылить со стены расплавленный свинец, устроить вылазку. А схватки под землей! Мы роем подкопы, враг тоже роет — навстречу нам. Если бы Юсуф нам помог, возможно, все сложилось бы иначе, однако он не стал этого делать. Он разбил лагерь на вершине одного из близлежащих холмов и каждый день слал нам своих сыновей с наказом передать, что мы топчемся на месте и потому Аллах нами недоволен. Наконец нам улыбнулась удача. Мои солдаты прорыли большой тоннель, потом мы подожги деревянную крепь. Обрушился целый участок стены. Казалось, победа близка! От альморавидов требовалось только пойти на штурм сквозь брешь. Думаешь, Юсуф отдал приказ к наступлению? Как бы не так. Он решил, что знаки, ниспосланные ему в то утро Аллахом, предрекают поражение, и потому все его войско сидело по шатрам. Христиане устроили вылазку, и пока мои отважные солдаты гибли, альморавиды постились и молились! К полудню христиане уже заделали брешь, и все надо было начинать сначала.
Сжав кулаки, он замолчал, тяжело дыша. Когда принц продолжил, я буквально физически ощущал переполнявший его гнев.
— Через полгода после этого Юсуф снял осаду. Аллах открыл ему, что андалусские эмиры недостаточно благочестивы и потому воевать дальше нет смысла. На следующий день он приказал нам отправляться на юг. Это меня окончательно отрезвило, и я решил вернуться домой с теми, кто смог уцелеть. Насколько мне известно, Юсуф вернулся в Африку, но армию оставил здесь — под командованием своих сыновей. Они сейчас в Альхесирасе, там теперь их вотчина. Альморавиды пристально наблюдают за границей с Севильей. Судя по всему, они считают, что аль-Мутамид опаснее христиан. Видишь, до чего мы докатились.
78
Муджахидин — множественное число от слова «моджахед» — т. е. участник джихада, буквально «борец, совершающий усилие».
79
Аль-Мансур (939-1002) — выдающийся государственный деятель и военачальник мусульманской Испании, при котором Кордовский халифат достиг вершины своего могущества.