Книга алхимика
(Роман)

Да, в тот момент уже я начал сомневаться в том, что Азиз способен править государством, но, как и большинство горожан, любил его и потому не мог оставаться беспристрастным. Недавние события, связанные с визитом кастильского посольства, вновь пробудили страхи перед войной с христианами, но пока мир ничто не нарушало, и жители нашего эмирата, подобно страусам, предпочли спрятать головы в песок. У нас был юный, красивый, трудолюбивый визирь, следовавший заветам своего отца. Чего нам было опасаться? Мы, не желая смотреть правде в глаза, одурманили себя верой в то, что нашей спокойной жизни ничто не угрожает.

Теперь мы ничем не отличались от жителей других эмиратов Андалусии. Мы стали лотофагами[57], не желавшими видеть того, что хотел показать нам Салим. Это было особенно печально, памятуя о том, что отец Азиза положил жизнь, стараясь отвести беду, которая была уже готова обрушиться на нас.

Известно, что боги, желая погубить человека, сперва возносят его до поднебесных высей. Чтобы далеко не ходить за примером, достаточно вспомнить Гарун аль-Рашида или Абд ар-Рахмана. Я не мог и подумать в те времена, что недолго нам осталось наслаждаться покоем и роскошью. Я не мог представить, что Мишкат разделит печальную судьбу других государств. Я был слеп, как и другие.

Каждый день мы слышали мерный стук молотков, доносившийся до нас с вершины горы. Каждый день мы узнавали о новых успехах Паладона. Он работал на стройке словно безумный. Новости мы воспринимали спокойно, даже самодовольно. Богатство так развратило нас, что невероятное и чудесное мы стали воспринимать как естественное. Наверное, точно так же утопавшие в роскоши жители Вавилона лениво поглядывали на тень от гигантской башни, что пядь за пядью поднималась и росла над их городом.

Паладон очень тяжело перенес смерть Салима, а тут судьба нанесла ему еще один удар. Тосканий, окончательно подорвав здоровье во время пребывания в его доме кастильского посольства, умер вскоре после кончины визиря.

Видимо, звезды волею рока сложились так, что все члены нашего Братства практически одновременно, с разницей в месяц-другой, лишились своих отцов. Мы с Паладоном попытались забыться в работе. Паладон буквально дневал и ночевал на скале. Он торопил рабочих и внес изменения в график строительства, желая ускорить возведение мечети. Установка колонн закончилась гораздо раньше намеченного срока.

Однажды Айша решила поговорить со мной о своем суженом. Она страшно о нем беспокоилась. Они практически перестали видеться, и Айша начала опасаться, что из-за смерти отца Паладон погрузился в пучину отчаяния. Кроме того, принцесса подозревала, что Паладону не дают покоя мысли о переходе в ислам. Салим умер, и теперь было некому замолвить за Паладона словечко перед верховным факихом. «Если он не примет ислам, то о свадьбе не может быть и речи», — повторяла она. Айша умоляла меня поговорить с Азизом, почему-то полагая, что я на него имею больше влияния, чем она. Как же она заблуждалась!

— Ну, поговоришь? Обещаешь? Я тебе этого никогда не забуду! Всю жизнь буду помнить! — Вздохнув, она поцеловала меня.

Я не мог ей отказать. На следующий день я отправился к Азизу и принялся дожидаться его прихода перед дверями аудиенц-залы с толпой других просителей. Сердце в груди так и заходилось. Все мысли мои были лишь о том, что еще вот-вот, и я снова увижу своего Оленя.

Когда я поздоровался с Азизом, его лицо приобрело недовольное выражение. Вслед за принцем шел слуга с ворохом документов и помощники, среди них — изящный, нарядный Ефрем с голубыми лентами в пейсах. Когда я заявил Азизу, что пришел к нему по просьбе его сестры, он настороженно посмотрел на меня и кивнул.

— Продолжай.

Я рассказал все как есть.

— Паладон знает?

— То, что я собирался поговорить об этом с тобой? Нет.

Он посмотрел на меня как на пустое место. Потом расплылся в улыбке. Думаю, его тешила мысль, что теперь в его власти помогать тем, за кем он ранее следовал, ища помощи и совета. Думаю, его позабавило и то, что я, отвергнув его предложение встать вместе с ним во главе эмирата, теперь пришел с просьбой о любезности.

— Ладно, я подумаю, чем тут можно помочь.

Я пошел во дворец в печали, а вернулся оттуда в еще более подавленном настроении.

Через несколько дней Паладона вызвали в медресе. Когда он туда явился, его отвели в кабинет его старого врага — верховного факиха, который принялся со всей строгостью проверять его на знание Корана. Паладон потом рассказывал мне, что лицо факиха было холоднее и тверже камня, с которым строителям приходилось работать в пещере. Экзамен завершился тяжким молчанием. Старик факих долго, очень долго, запрокинув голову, разглядывал потолок. Наконец он заговорил:

— Для христианина ты обладаешь весьма впечатляющими познаниями. И даже говоришь вроде искренне.

Он произнес эти слова таким ледяным тоном, что Паладон распрощался со всеми надеждами на благоприятный исход их встречи.

— Но чему тут удивляться? — продолжил факих. — Ведь твоим учителем был сам Салим. Он, да смилуется над ним Аллах, всегда прекрасно разбирался в людях. Я согласен быть твоим учителем. Настанет время, и ты станешь мусульманином. Кто я такой, чтобы противиться воле двух визирей? Как смею я подвергать сомнению милосердие Аллаха, ибо лишь Его волею неверный успешно возводит столь прекрасную мечеть? Я буду ждать тебя вечером в следующую пятницу в своих покоях. — Его тонкие губы искривились в подобии улыбки. — Когда придешь, я дозволяю тебе воспользоваться дверью вместо окна. — Этим единственным намеком на украденный тюрбан он и ограничился.

Эта беседа, скорее всего, помогла отогнать тягостные мысли, мучившие Паладона, но при том, к счастью, не замедлила темпы строительства. Художники и камнерезы трудились над узорами, которыми предстояло украсить выровненные стены пещеры, а также и вход в нее. Когда сняли леса, даже я раскрыл рот от восхищения. За причудливыми цветочными арабесками Эдемского сада скрывались изображения разнообразных птиц и зверей. И это была лишь дверная рама! После установки самих дверей из тикового дерева их должна была украсить резьба, изображающая Древо жизни.

— Ты сам это сделал? — затаив дыхание, прошептал я. — Какое же у тебя богатое воображение!

— Да ладно тебе, Самуил, — отмахнулся Паладон. — Придумал ведь все это ты!

— Какая красота, — я потрясенно покачал головой. — Каждый зверь, каждая птица… Они словно живые… Каждая травинка будто дышит… Я и не подозревал, что ты настолько искусный мастер…

— Да ладно тебе смеяться надо мной, Самуил, — залился краской Паладон. — Я же всю свою жизнь вырезал изображения ангелов и за это время успел кое-чему научиться. Честно говоря, я очень беспокоился о том, что ты скажешь о моей работе. Слон у меня похож на разжиревшего крокодила, а яблоки на дереве запросто можно принять за апельсины. Когда примемся за внутреннее убранство, буду работать тщательней.

Услышав, как кто-то его зовет, он резко повернул голову и бегом кинулся к шкиву, на котором почти перетерлась веревка. Обо всем позабыв, вместе с рабочими он навалился на здоровенный рычаг, чтобы не допустить ее разрыва.

Я смотрел на друга, не в силах скрыть изумления. Он даже не подозревал о своей гениальности. Удивительно — в нем не было ни капельки тщеславия.

День ото дня мечеть делалась все краше. Рядовые жители нашего города не сомневались в том, что на их глазах происходит чудо. Безусловно, нельзя забывать и о личной заинтересованности. Мусульмане должны были обрести потрясающей красоты молитвенный дом. Ну а иудеи и христиане прекрасно понимали, что к нам со всех городов и весей устремятся путешественники, чтобы полюбоваться столь удивительным архитектурным шедевром. А это сулило еще больший расцвет торговли и рост доходов. Народ считал, что Мишкат уподобится Кордове времен халифата и потому все будут купаться в золоте.

57

Лотофаги — в древнегреческой мифологии народ, живший на острове и питавшийся плодами лотоса, дававшими забвение тому, кто их отведает.