Книга алхимика
(Роман)

Раненый пехотинец поднялся с земли и, взяв копье, кинулся на нетвердых ногах на Сида. Сид качнулся в сторону, уходя от удара, и, почти не глядя, будто бы походя, взмахнул топором. Голова нападавшего покатилась прочь.

— Спасибо, — поблагодарил меня рыцарь. Я увидел, что взгляд его снова затуманивается. — Вечером поговорим о… Как там его звали?

— Хамид, — бросил я ему вслед.

Не дослушав ответа, Сид, воздев топор, помчался прочь. Плащ развевался за его плечами. Удивительно, какие бывают разговоры на поле боя.

К этому моменту битва практически кончилась. Наши силы воссоединились, а остатки вражеской армии спасались бегством. Я обнаружил, что остался один среди кучи трупов. Понурившись, я сидел в седле, а мой конь щипал окровавленную траву. Наконец меня отыскал Паладон и проводил к Азизу, который обнял меня и поцеловал. Они с Паладоном решили, что я погиб. Паладон, когда меня встретил, как раз был занят поисками моего тела.

Все произошло так, как и предсказывал Сид. К закату солнца мы успели вернуться в свои шатры, помыться и переодеться. Нам удалось одержать решительную победу. Мы потеряли едва ли сотню человек, тогда как противник оставил на поле боя восемь сотен убитыми и три сотни пленными, которых Сид приказал казнить.

— Надо проявить жесткость, — пояснил он Азизу. — Это послужит наглядным уроком, который будет не менее полезен, чем договор о мире.

Азиз не стал возражать. В тот день он впервые убил человека, заколов его во время конной атаки. Паладон уверял, что принц проделал это невероятно элегантно. Видно, уроки по обращению с оружием, которым Азиз регулярно посвящал вторую половину дня, пошли ему на пользу. То, что принц согласился перебить пленных, меня потрясло, но я попытался оправдать его решение — хотя бы для себя. Впрочем, на самом деле перемены в нем начали происходить, когда он осознал, что в будущем встанет во главе эмирата. В наших отношениях наметилась трещинка — пока маленькая. Я ничего не стал говорить Азизу.

Потом появился Фанес, сенешаль Сида, доставивший добычу из вражеского обоза. В ее числе оказалась рабыня-иудейка удивительной красоты, заставившая Фанеса позабыть о франкской девушке. Это означало, что ею мог заняться Паладон.

Потом был пир — громкий, шумный. Такие я ненавидел до дрожи. Девушки-рабыни играли на музыкальных инструментах, но темнокожей красавицы из джунглей за южной пустыней нигде не было видно. Остальные рабыни выглядели хмурыми и безрадостными. Мне показалось это странным: накануне они вели себя совершенно иначе. Впрочем, на эту перемену, кроме меня, никто не обратил внимания. Я единственный из всех воздержался от обильных возлияний: уж слишком я слаб для этого желудком.

Сид был само очарование. Вел себя более чем пристойно. После окончания боя его больше не мучили приступы одержимости. Они с Азизом прекрасно общались друг с другом. В конце пира Паладон удалился с франкской девушкой, а Фанес — с иудейкой, после чего Сид предложил Азизу выбрать девушку себе. Даже не посмотрев на меня, принц согласился.

Не буду описывать вам то, что творилось у меня на душе. Не стану рассказывать о боли, мучившей меня.

Деваться мне было некуда, и я пошел куда глаза глядят. В сиянии лунного света я забрел на поле боя, усыпанное мертвыми телами. Я не собирался заниматься анатомией. Мне просто хотелось отвлечься от тягостных мыслей. Большая часть трупов уже лежала без доспехов. Тут уже успели похозяйничать стервятники — как четвероногие, так и двуногие. Я позавидовал мертвым.

Как оказалось, на поле я был не один. Тут бродили мародеры — крестьяне-христиане, искавшие чем поживиться. Один из них приметил меня. Видимо, ему приглянулась моя дорогая одежда. Крестьянин — низенький, приземистый человек в конической шляпе — бросился на меня с топором. Второй раз за день мне грозила смерть от одного и того же оружия. Я кинулся наутек, спотыкаясь о раздетые трупы, но мародер бежал быстрее. Так получилось, что с собой я захватил котомку, в которой лежали камни и праща. Несмотря на трясущиеся руки, мне удалось зарядить пращу, и когда преследователь был уже совсем близко, я запустил в него камнем. Даже не вскрикнув, он рухнул на землю — еще одно тело среди сотен других, точно таких же тел. Нет, он не был Голиафом, точно так же как и я не был Давидом. Так в тот день, пусть и не в битве, я убил человека — запросто, словно кролика. Я никогда об этом не рассказывал ни Паладону, ни Азизу. Меня мучило чувство стыда.

Спать я отправился в шатер к одному из сотников. Незадолго до рассвета меня разбудил Паладон. Он был бледен.

— Что случилось? — спросил я, когда мы вышли из шатра. — Твоя красотка пришлась тебе не по вкусу?

— Нет, она хороша, — помотал он головой, — но она уже ушла. Я отослал ее прочь.

— Это на тебя не похоже. — Я зевнул. Будучи занят собственными переживаниями, я не был готов выслушивать чужие. — Кстати, имя у нее есть?

— Джульетта, — проговорил он, — но это неважно. Важно то, что она рассказала мне после того, как мы позанимались с ней любовью.

— И что же она тебе такого рассказала? — Я снова зевнул.

— Помнишь темнокожую девушку? Сид еще сказал, что она из джунглей. Так вот, ее больше нет. Он ее убил — ударил в шею кинжалом, когда они занимались любовью. Понимаешь, Самуил? Когда он был внутри нее. Она билась в агонии, а он в это время продолжал с ней совокупляться. А потом он обезобразил ее труп. Другие девушки присутствовали при этом — все случилось на их глазах. Помнишь вопль прошлой ночью? Это кричала одна из них.

Я не знал, что на это сказать.

— Между прочим, у нее тоже было имя, — продолжил Паладон, — ее звали Айша. Да, Айша.

Он помолчал, а потом встревоженно добавил:

— Самуил, пойми, Сид — чудовище. Он убийца. Что будем делать? Расскажем Азизу?

— Нет, Сид добыл для нас победу, — подумав, ответил я. — Он герой. — К горлу подкатила дурнота. — Представляю, сколь торжественный прием ждет его в Мишкате. Не волнуйся, скорее всего, вплоть до следующей битвы его больше не станут мучить приступы безумия.

В Мишкате нас и впрямь встречали как героев. Прежде чем добраться до дворца, мы проехали по всем кварталам города. Мусульманки, иудейки и христианки осыпали нас с балконов лепестками роз.

Салим, который сразился с толедцами на севере и одолел их (хотя армия Толедо численностью превосходила нашу армию и победа далась визирю с большим трудом), великодушно дозволил Сиду возглавить триумфальную процессию. Через несколько дней рыцарь отбыл, нагруженный сокровищами. К счастью, мы никогда больше не виделись с ним, хотя я много слышал о его подвигах. Когда годы спустя он захватил город Валенсию, присоединив его к своему королевству, то приказал сварить живьем в котле городского главу. Это был очередной наглядный урок для его врагов, совсем как избиение наших пленных. Не знаю, самостоятельно он принимал решения об этих зверствах или по результатам общения с вселявшейся в него сущностью, которую он считал Богом…

Во время пребывания Сида в городе ничего примечательного не случилось. Он даже не осерчал, когда таинственным образом пропали несколько его рабынь. Салим отправил на их поиски стражников, но те вернулись ни с чем. Сид просто пожал плечами и махнул на беглянок рукой: к этому моменту ему уже заплатили, и он мог позволить себе купить новых рабынь. Я спросил Паладона, знает ли он что-нибудь о пропавших девушках. Мой друг все решительно отрицал. Впрочем, несколько месяцев спустя он отвел меня в одну таверну в христианском квартале. В этой таверне четверо девушек, чьи головы и лица были сокрыты вуалями, изумительно играли на музыкальных инструментах. Одной из них Паладон оказывал особые знаки внимания. Она играла на флейте, и у нее из-под вуали выбивался локон золотистых волос.

А что же Азиз, Паладон и я? Мы вернулись к нашим занятиям и к нашей обычной жизни. Однако теперь над раем, в котором мы пребывали, будто нависла мрачная тень. Дело не только в том, что мы с Азизом стали отдаляться друг от друга. Главное было в другом: в ходе той войны каждый из нас в каком-то смысле лишился невинности.