Страница 3 из 9
Женская хитрость удалась, они договорились на полсрока, и Виктор улетел в Берлин один. Инна выполнила свое обещание, прилетела в середине августа. Муж был благодарен, ни о чем не расспрашивал, хотя толстогубая рожа Беляшова некоторое время всплывала в воображении рядом с его женой. Время отдалило это видение, но не навсегда, и оно вновь замаячило со сменой места службы и с той неустроенностью, которая неизбежно ждет каждого переселенца, как больного человека старуха с косой.
Будущая неустроенность не на шутку пугала избалованную комфортом молодую женщину. Однажды она изобразила истерику по поводу удручающих перемен в жизни, но ставшему ревнивцем Виктору показалось, что Инна обрадовалась тому обстоятельству, что вновь остается одна на несколько месяцев, по крайней мере до окончания учебного года в институте. Там будет видно. В ее планы входило до будущей осени выбить через папу более комфортное место службы для мужа и, разумеется, пожить до этого комфорта, то есть все лето, под крылышком у родителей, а потом покинуть надоевшую и показавшуюся скучной Германию, перевестись в Москву, в свою русскую стихию. Она, конечно, прилетит к нему из Берлина, посмотреть на его житье-бытье, но не более. Все это Виктор мучительно вспоминал в апреле, находясь на службе в Днепропетровске, временно приписанный в артполк. Поселился он в однокомнатной квартире шесть на три, то есть на восемнадцати квадратах площади, где стояла казенная мебель: старый обшарпанный шифоньер отгораживал от остального пространства двуспальную кровать; напротив вдоль глухой стены красовался измызганный диван-кровать с тараканами, рядом тумбочка для телевизора; самую длинную стену разрывали дверь для выхода на балкон и окно, край которого светил в спальную отгородку. Кухня была стандартная, с посудной раковиной и окном во двор. Здесь стояли поношенные обеденный столик и два стула. В узком коридоре устроена раздевалка. Ванная комната, совмещенная с туалетом, с застарелой сантехникой. Первое, что пожелал сделать Виктор, войдя в квартиру, это выбросить к чертям собачьим всю казенную мебель, закупить свою, завезти и расставить как душе угодно. Но начхоз полка сказал, что мебель эта пережила с десяток жильцов, ее трогать не рекомендуется. Вот осядешь, приедет жена, тогда другое дело.
От такого наставления Виктору стало тошно и гадко. Тоскливая заброшенность поселилась в его душе, словно он провинился и отбывает срок на лесоповале среди мрачных зеков. Он стал отсчитывать дни, когда вновь сможет увидеть свою любимую жену, с которой готов жить хоть у черта на куличках. Она же придет в отчаяние, увидев свое жилище в таком нищенском виде. Потому, вопреки воле начхоза, он решил сделать ремонт в квартире, заменить всю мебель на соответствующие гарнитуры, а также завезти новенький холодильник и все кухонные прибамбасы в виде микроволновой печи, кухонного комбайна, парочки телевизоров и прочее. Он устроит свое гнездышко к приезду жены в наилучшем виде, причем все закупит в Берлине и привезет сюда, если на складах города нет того, что ему потребуется. Но он знал, что в любом городе Союза для элиты находится все что душа пожелает, достаточно подключить рычаги власти, а у тестя они, можно сказать, безотказные. Такое желание пробуждено волей жены, которая для него закон. Почему, вернувшись жить на родину, он должен сам окунаться в нищенский быт и таковым испытывать супружеские отношения? Нет, вкусившего сладость изобильной жизни на мякину не посадишь. Люди – не тени, желанья – не бредни! Здесь не тюрьма и не неволя! Просто возникло препятствие, а в училище его научили преодолевать естественные и созданные неприятелям препятствия. Замысел, выбор средств и натиск.
Словом, с долей воинственного настроения старший лейтенант Овсяников приступил к должностным обязанностям в артполку с туманной перспективой перехода на службу по специальности. Но это обстоятельство его не смущало, главное – не потерять жену из-за неустроенного быта. Не мешкая, он вытряхнул из головы всякие сомнения и решительно высказал свои соображения начальнику хозчасти полка, тот быстро все понял, и машина закрутилась, что на градус приподняло настроение, и Виктор почувствовал, что бытовая формула решается. Вопрос о деньгах для приобретения всей обстановки не стоял. Любимая теща по первому намеку Виктора, сделанному по телефону, тут же выслала крупную сумму. Виктор знал, что операции с лесом под патронажем якобы тещи идут блестяще, и для нее, как дураку махоркой, сорить такими деньгами ничего не стоило. Он получил горячее одобрение на такой шаг от тестя. Более того, Людмила Марковна прилетела к нему и сама в течение недели руководила ремонтом квартиры, приобретением гарнитуров и всего прочего. Гнездышко обставили по последнему крику моды. Цветные японские телевизоры и видеомагнитофоны вообще поразили воображение начхоза полка. Служака даже сник и потемнел лицом, как пустырник от крепкого заморозка.
– Виктор, наберись терпения и жди свою голубушку в новое гнездышко, – наставляла теща любимого зятя, – всего-то два месяца, и ваше счастье продолжится. Майские праздники на носу, Инна обязательно вырвется к тебе на два-три денечка.
Действительно, унывать негоже, росточки будущего заложены, они нежатся под теплом его любви как под летним дождичком. Немало обрадовало Овсяникова и то, что в батарее, куда он был приписан, есть его земляк сержант Кравцов, весьма неглупый парень, с которым во время нарядов он уже не раз ударялся в воспоминания о своей малой родине. Кстати, Кравцов со своими друзьями помогал ему поднимать в квартиру мебель. Оказалось, что парень влюблен в местную девушку, да так, что женился на ней прошлым летом. Кравцов показывал ее фото. Виктор согласен – она очень и очень мила, и не подозревал, что теплые отношения с земляком случайно приоткроют роковую тайну Инны и приведут к трагедии. А пока Кравцов рассказывал ему о своей жизни, службе, о благодати любви.
Максим угодил в артполк, расквартированный в Днепропетровске. Служба давалась нормально. Он с удовольствием занимался строевой подготовкой во время прохождения курса молодого бойца, свободно отжимался десяток раз на перекладине, прыгал через коня. Тренировки во время подъема на быстроту одевания его не раздражали, как некоторых, марш-броски с полной выкладкой тоже не были в тягость. Сказывалась физическая работа на гражданке. На первых же стрельбах из автомата он отличился. На полигоне, расположенном за городом в сосновом бору, выполняли нормативы курса молодого бойца, и Максим поразил все мишени, чему сам немало удивился. Его тут же заметили.
Чистили оружие в бревенчатом бараке с длинным столом посередине, потом ели кашу из котелков, которую щедро раздавал повар походной кухни, пили горячий чай со сладкими сухарями, поговаривали о боевой обстановке. Это щекотало нервы, но и по-мальчишески удовлетворяло. Ночевали в походном палаточном городке, спали на раскладушках как убитые, а перед рассветом боевая тревога, марш-бросок, выход на боевой рубеж и огонь по движущимся мишеням. И снова у Максима успех: выскакивающие мишени в его секторе тут же падали после его выстрела.
После отбоя тревоги построение прямо на позиции.
– Где научился стрелять, Кравцов? – сдержанно улыбаясь, говорил командир гаубичной батареи. Он обходил шеренгу солдат и, остановившись напротив рядового, протянул ему руку для пожатия: – Поздравляю с твердой рукой и верным глазом.
– Служу Советскому Союзу! – гаркнул Максим. – Стреляю из боевого впервые, а то больше в тире.
– Присваиваю тебе, Кравцов, звание ефрейтора и назначаю наводчиком первого расчета, – сказал капитан. – Покажи свой верный глаз на предстоящих дивизионных стрельбах. Вот где надо отличиться. Это наша с тобой военная профессия.
– Постараюсь, товарищ капитан.
– Бывай здоров, молодец! Ну, а пока даю тебе увольнительную на два дня. Заслужил.
Что тут скажешь, у Максима улыбка до ушей, вот друг Колька бы удивился. В казармы вернулись через неделю, уставшие, обветренные, грязные, но довольные. Баня, столовая, стирка. Назавтра, кто из молодых отличился на стрельбах, получил первое увольнение в город.