Страница 12 из 53
3. 08. 1999 - 27. 08. 2017'
Мы очень хотели возвести мраморную стелу с его портретом. Сейчас и немедленно. Но как нам объяснили представители местной администрации, в ближайшее время после похорон памятник не ставится, нужно ждать, по крайней мере, полгода пока не осядет земля.
Временный обелиск и весь холмик тут же заставили венками, которые образовали, опёршись друг о друга, как карты в карточном домике над землёй плотный шатёр. Сверху посыпались цветы. Часть одноклассников и друзей осторожно сложили букеты рядом с венками. Скоро земляной холм стало совершенно не видно под розами и гвоздиками. Лишь кое-где из того чудовищно огромного букета выглядывали зелёные кончики венков.
Я огляделся. Совсем рядом, тут же, среди деревьев заметил несколько свежих могил. Такого количество погребальной атрибутики, как у Сашки на них не было ни на одной и в половину. Удивительно было то, что кроме тёти из Рубцовска, дяди из Германии, бабушек и дедушки родственников на прощании больше не было никого. Сказать последнее слово Саше пришли малознакомые или совсем неизвестные нам люди.
В ту же ночь Сашка приснился матери. Он стоял перед ней с виноватым видом и повторял как попугай одну и ту же фразу: 'Я испугался. Я испугался. Я испугался'.
На следующий день мы опять поехали на кладбище. Не могли побороть той неумолимой тяги, что гнала в последнее место, где мы могли хотя бы в мыслях представить, что находимся рядом с ним. За рулём 'БМВ', недавно найденном на сайте Avito непосредственно Сашей и купленным собственно для него, сидела Наталья. Рядом с ней расположился мой старший брат, а на заднем сидении я с Наташиной сестрой. На кладбище Наталье стало заметно хуже, но она уверила нас, что в состоянии добраться назад. Дорога, ведущая к могилкам, сама по себе не представляла собой ничего хорошего - долгая узкая и чрезвычайно извилистая, а оттого и чрезвычайно опасная. Проехав пару километров я, как и другие пассажиры салона, стали замечать, что с нашим водителем происходит что-то неладное. Наташе сделалось дурно, и она с огромным трудом удерживала автомобиль в рамке очерченной асфальтом прямой. Машину всё больше, несмотря на её усилия, заносило вправо. В конце концов, она уже на полкорпуса ушла на гравированную обочину и лишь слегка дёргалась при движении, пытаясь вернуться назад. Все втроём, на разные голоса, мы принялись убеждать её выровнять машину, но та всё заваливался и заваливался вправо.
- Остановись! - закричал я, и меня поддержали остальные.
Наташа нас не услышала.
Совсем рядом, всего в сантиметре от проносящегося мимо автомобиля, а может и ближе в испуге остановилась медленно идущая по обочине женщина лет тридцати пяти. Автомобиль чудом не задел её.
- Да остановись же ты! - закричал я, нагнулся вперёд, но уже ничего не успел сделать. Нас всех подкинуло от удара, гулко застонало железо. Автомобиль крылом задел стоящий на обочине грузовик, каким-то чудом Наталья вывернула его вправо и он, окончательно сминая железо на правом крыле, остановился, уткнувшись в металлический бордюр.
Открыв дверь, я сразу же вспомнил, как Сашка трясся над каждой царапиной на новом автомобиле, теперь же крыло согнулось 'гармошкой'. Представляю, как бы он ругался и психовал! Парни, что сидели в припаркованном небольшом японском или корейском грузовике с характерной продолговатой белой высокой будкой выскочили наружу. Едва услышав, откуда мы появились, переменили тон и предложили наиболее безболезненное решение, на удивление, принявшись даже успокаивать в конец расстроенного нашего водителя. Тем не менее, с тех пор, более чем за полгода Наталья так больше и не села за руль.
После похорон каждый день к нам кто-то приходил. Шла молодёжь, учителя и совсем уж незнакомые взрослые люди. Вечером появлялись они в одиночку или группами, чтобы затеять один разговор, про нашего сына. И все говорили только хорошее, сравнивая его с лучиком света. А потом, в один прекрасный день где-то через месяц мы обнаружили, что все они вдруг исчезли, и мы остались одни.
Совсем одни.
Постепенно я стал замечать изменения в своей внешности. Морщины на лице обозначились более рельефно, вгрызаясь поглубже в кожу. Белки глаз, едва стоило посмотреться в зеркало, выдавая бессонные ночи и тягостные вечера, становились всё более красно-наплаканными. Под глазами образовались порядочные тёмные, немного обвисшие мешки. Где-то дня через два после похорон желудок напрочь остановился и отказался принимать пищу. Даже гортань я не мог заставить проглотить хоть маленький кусочек мяса или толченого картофеля. Неизменно всё, что попадало внутрь, тут же стремилось найти путь наружу. Наталья пропальпировала живот и в районе желудка обнаружила твёрдый ком. За первые семнадцать дней я потерял двадцать четыре килограмма веса, которые так и не смог восстановить по сегодняшний день.
На лице застыло скорбное выражение, маска, которую я не мог никак снять. Раньше я, как и Сашка, постоянно улыбался и смеялся над чем-либо. Теперь же, наверное, пугал знакомых на редкость унылой и кислой физиономией.
Впрочем, через неделю уже смог ходить на работу, собрав волю в кулак, с неизменной аптечкой в пакете, наполненной успокаивающими средствами. В то время как я пытался встать на ноги, начала сдавать Наталья. Казалось, силы совсем оставили её. Она плакала день и ночь, останавливаясь лишь изредка. Как мне кажется, в тот момент откровенно шагнула за край, в тёмные области безумия и зависла где-то в сумеречной зоне, с трудом балансируя между явью и иллюзией.
Осознавая изменения, Наталья обратилась за помощью к специалистам. Подобно тому, как глубинными бомбами атакуют глубоководные субмарины, на её психику обрушили тяжёлые химические препараты. Психотропные средства давали на некоторое время облегчение, непрекращающийся тревожный сон, который не давал взбунтоваться чувствам. Однако в короткие промежутки, когда лекарство ослабляло хватку, Наташа замечала возле себя такие вещи, которые и видеть-то не должна была. Однажды ей послышались знакомые шаги в коридоре. Она стряхнула с себя оцепенение, вскочила с дивана, но никого не обнаружила. Потом поднялась ко мне в комнату, чтобы сообщить новость. Я лишь горестно покачал головой в ответ.
В другой раз рано утром отчётливо разглядела знакомую фигуру в мотоциклетном шлеме, поднимающуюся по лестнице. Она ворвалось ко мне. Глаза бегали по комнате, искали его, в них жило безумие. Мне стоило немалого труда убедить её в том, что никого, кроме меня в помещении больше нет.
Мне порой кажется, что она, и не ошибалась вовсе. В стрессовых ситуациях, в моменты наибольшего эмоционального срыва, удару по организму и сознанию, границы между мирами могут стираться, превращаться в неуловимо тонкую плёнку, не способную скрыть то, что обычно нам неведомо.