Попутчики

— А где эмоции — там и действия, — закончил он тихо. — Таких как я неслучайно держат под надзором. Считается, что психика не справляется с постоянным напряжением поля и восприятием чужих эмоций, и из-за этого возникают немотивированная агрессия и прочие странности — как способ сбросить накопившуюся энергию. Но это не так. Они появляются сами по себе. Это как химическая реакция, когда из-за наложения полей и эмоций образуется что-то новое. И ты можешь потеряться, а потом найтись и не вспомнить, почему на тебя так странно смотрят, или почему ты в больнице, или почему у тебя руки в крови. Потом, конечно, вспоминаешь. Как бил, как злился — но не почему злился…

Доспехи не снимались — отдирались с кожей. Но Крис остро нуждался в этой боли. И в страхе — пьянящем, головокружительном чувстве уязвимости. Он падал, и лёгкие заполняла странная пустота. Будь что будет. Будь. Что. Будет.

Мэй смотрела на него широко распахнутыми глазами, и в черноте зрачков плескались новые вопросы, которые не могли не прозвучать. Крису казалось, что он уже слышит их.

«И на что ты способен в таком состоянии?»

«Ты уже срывался? Ведь так? Это же было?»

Он чувствовал себя клубком пряжи: ещё плотным и упорядоченным, но стоит потянуть за конец нити…

«Что ты сделал?»

«Что ты можешь сделать?»

«Ты опасен? Для других? Для меня?»

«Ты опасен для меня?»

«Ты можешь причинить мне вред?»

Он знал, о чём она спросит. И знал, что ответит. Потому что обещал говорить правду.

«Да, я могу причинить тебе вред», — подумал Крис.

— Твоя очередь, — сказала Мэй.

Он опомнился быстро, дёрнул плечами, будто сломав тонкую корочку льда, привычным движением растрепал волосы, превратившись в себя прежнего — лёгкого и беззаботного мальчишку, у которого нет и не может быть проблем, кроме, разве что, заваленного экзамена.

Мэй перевела дыхание. Его слова обрушились на неё снежной лавиной, ошарашили, спутали чувства. Но всё это отступило перед впечатлением, которое произвёл на неё его взгляд — космически тёмный взгляд человека, неожиданно ощутившего, что падает в глубокий заброшенный колодец. Желание зажмуриться уступило рефлекторной реакции — протянуть руку, удержать. С остальным можно будет разобраться потом.

— Короче, это как Вектор, только встроенный и бесполезный, — подытожил Попутчик уже почти спокойно. — И кроме тебя об этом никто не знает.

— Отлично, — широко улыбнулась Мэй. — Значит, любой таблоид щедро заплатит за такую сенсацию.

— Я уже почти вышел из моды, — выразительно фыркнул Попутчик, бездумно потянув за кончик лист монстеры, нависший над плечом.

«Вот так: обижайся, злись, сомневайся — только не застывай больше обсидиановым изваянием, вокруг которого живой и тёплый мир только что рассыпался космической пылью».

— Ты выглядишь так, будто я и правда тебя напугала. — Она постаралась усмехнуться как можно веселее. — За кого ты меня принимаешь, Попутчик?

— Это я окончательно разучился держать лицо, или это ты такая внимательная?

Он заметно расслабился, и Мэй уже сама не могла понять, откуда взялось ощущение, что собеседник нервничает. Возможно, она и правда чрезвычайно внимательна. Возможно, она чрезвычайно внимательна к нему. После зимних наблюдений эмоции Попутчика казались ей раскрытой книгой — без всякой эмпатии. Впрочем, Мэй не исключала, что это может быть иллюзией.

— Интересно, какой реакции ты от меня ждала, — улыбнулся физик. — Я тут перетряхиваю шкафы, демонстрирую свои лучшие скелеты… Чтобы не беспокоиться об их судьбе, совсем уж каменным надо быть.

— Видела я, каким ты бываешь каменным. Лучше не надо.

Возможно, об этом не стоило упоминать — ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было. Но она так редко позволяла себе простые разговоры, в которых не обязательно обдумывать каждое слово… И потом: ей ведь не нужно производить на него хорошее впечатление. Скорее уж наоборот…

— И когда только успела? — поинтересовался Попутчик больше риторически, чем всерьёз.

«Несколько минут назад», — подумала Мэй, но сказала всё-таки о другом:

— Во время следственного эксперимента. Когда искали Вектор. Запись выложили в сеть, так что…

* * *

Комната была маленькой и целиком попадала в зону охвата камеры, закреплённой в углу под потолком. Помещение походило на энергетически изолированный бункер. Тёмные деревянные панели были испещрены защитными письменами, и Мэй не сомневалась, что комната насквозь пропитана магией.

Когда чуть суетливые приготовления закончились, в кадре остались пятеро. Высокий маг с гордой осанкой университетского профессора и седыми как пепел волосами, гладко спускающимися до плеч, выжидательно замер перед деревянной стойкой, на которую со всем возможным почтением водрузили маленькую явно старинную книгу. Мужчина в полицейской форме встал у выхода, откуда мог хорошо видеть всех участников эксперимента. С другой стороны от двери, на самой границе захвата камеры, расположился стенографист.

Попутчик и главный хранитель музейных фондов сидели плечо к плечу за массивным столом, и их руки были прочно закреплены на столешнице ладонями вверх. Мэй заметила, как смущались ассистенты во время подготовки к испытанию, как старались не причинить лишних неудобств, накрепко фиксируя зажимы на запястьях, и как извинялись, когда металл слишком плотно вжимался в кожу.

Эш Скай выглядел снисходительно невозмутимым и с любопытством обводил взглядом стены комнаты, изучая узоры и, вероятно, ту магическую сеть, которую мог видеть благодаря таланту сенсорика. Попутчик узорами не интересовался, с куда большим интересом следя за действиями полицейских и охранников. Его улыбка оставалась яркой и весёлой — как почти всё время следствия — но Мэй, пожалуй, могла бы назвать её старательной.

Это была единственная часть судебного процесса, которую не решились транслировать в прямом эфире. Возможно, её вовсе не собирались показывать, или планировали выждать время — так или иначе, запись попала в сеть раньше, чем появилась на официальных каналах.

Мэй смотрела её трижды. Знала, что всё уже закончилось, что ничего страшного не произошло, и всё равно заражалась ощущением тревоги, когда старый маг открывал книгу, и улыбка Попутчика напряжённо натягивалась, и шрам стремительно сливался с бледнеющей щекой, и губы беззвучно шевелились, словно не решаясь что-то произнести. А потом начинали звучать слова, и его взгляд застывал, и мышцы напрягались так, что дрожь в руках становилась заметной. И Мэй силилась представить, что он чувствовал в тот момент, о чём думал, вновь слыша слова, которые однажды чуть его не убили…

* * *

Слова звучат медленно и чётко. Эксперт по фонетическим чарам — мастер своего дела. Со стороны может показаться, что ничего не меняется, но Крис знает, что это не так. Он чувствует, как энергия проходит сквозь него, как требовательно зовёт и как внимательно ищет объект, для контроля над которым была призвана. И Крис вдруг начинает сомневаться. В мозг ввинчивается паническая мысль: что, если он всё ещё здесь? Что, если он отзовётся? Что, если всё начнётся заново?

Слова звучат. Медленно и чётко. И Крис прислушивается к ним и к собственным ощущениям, боясь упустить что-то важное. Прислушивается так внимательно, что комната начинает плыть перед глазами.

— Дыши, стажёр.

— Они могли бы найти другой способ, — сочувственно заметила Мэй, и Крис благодарно улыбнулся.

— Да нет, всё правильно. Мы так легко от него избавились… Ну, не то чтобы легко, но легче, чем ожидали. И сами не очень верили, что всё действительно получилось и что не вылезет какой-нибудь подвох. Нужно было убедиться. А из всех чар, которые могли бы обнаружить Вектор, только эти проверяли на практике за последние триста лет. Мне лично стало гораздо спокойнее.