Попутчики

— Не уходи.

Когда страшно — зови старших. Этот совет казался верным ровно до тех пор, пока однажды Мэй ему не последовала.

— Хорошо. Уговорил.

Когда у бабушки случился приступ, в квартире никого не оказалось, и перепуганная внучка бросилась за помощью к соседям. А когда вернулась в комнату, помогать было уже поздно. И даже теперь — зная, что всё равно ничего не смогла бы изменить, Мэй чувствовала себя виноватой.

Она нащупала в кармане телефон. Позвонить в скорую и спросить, что делать. Не такой уж плохой план.

— Ты же не собираешься прямо сейчас терять сознание, биться в агонии или что-нибудь в этом духе, правда?

Попутчик сдавленно хмыкнул и качнул головой. С натяжкой жест можно было счесть отрицательным.

Воздух вокруг физика плыл и дрожал — будто раскалённый поднимающимся от тела жаром. Что-то подобное Мэй замечала перед экзаменами у излишне ответственных студентов: перенапряжение сказывалось на поле, которое становилось видимым и при этом крайне своевольным, так что если преподаватели ничего не предпринимали, дело доходило и до обмороков, и до летающей мебели…

— Вот и отлично. — Она решительно двинулась в сторону главной аллеи. — Я не ухожу. Недалеко.

Идея была сомнительной, но попробовать стоило. К счастью, нужное растение обнаружилось быстро. Наплевав на запреты, Мэй оборвала с ветки несколько круглых мясистых листьев, похожих на зелёные монеты, и вернулась, переламывая их в кулаке, подцепляя ногтями тонкую кожицу, обнажая изумрудную мякоть. Пространство наполнилось запахом — сильным и свежим, кисловато-мятным. Мэй старательно растирала листья между ладонями, пачкая руки зелёным соком, и ждала, готовая в любой момент бросить нелепую затею и схватиться за телефон.

Сначала она перестала видеть его поле. Напряжённо сощурилась, присмотрелась, чтобы убедиться: нет, не показалось. А потом Попутчик неожиданно чихнул, скривился от боли, вдохнул резко и хрипло, закашлялся, выругался, вдохнул ещё раз, облизнул губы, опустил руку в пруд, провёл мокрой ладонью по лицу и наконец задышал свободно.

— Когда-нибудь, — смущённо улыбнулся он, — я перестану быть самонадеянным идиотом. Но не сегодня.

Ответить Мэй не смогла. Скованные рассудком эмоции порвали путы и навалились на неё всей тяжестью. Она попыталась скрыть дрожь, нервно стряхивая и стирая с ладоней остатки листьев, превратившихся в почти однородную массу.

— Прости, что напугал.

Он казался растерянным, смотрел тревожно и виновато, и этот непривычный вид сбивал Мэй с толку. Странный приступ оборвался так же быстро, как начался, и эмпат не решалась поверить, что он не повторится. А если бы остроцвет не помог? Снять напряжение перед экзаменом — одно дело, но это… А что, если он помог только на время? Сейчас запах окончательно выветрится, и…

— Всё уже хорошо. Честно.

Она ожесточённо теребила пальцы, втирая в них остатки целебного сока. Какое-то время Попутчик наблюдал за её движениями молча, а потом вдруг поинтересовался с напускной весёлостью:

— А что это за дивная трава? Только не говори, что у нас в универе официально выращивают наркоту.

Мэй всмотрелась в его лицо: ироничный прищур, скептически поджатые губы; растрёпанная чёлка сбита набок так, что видны едва наметившиеся вертикальные морщинки между бровями; тонкий шрам на левой щеке — белая линия на почти такой же белой коже. Эта бледность осталась единственным напоминанием о только что миновавшем приступе. Возможно, единственным, которое Попутчик не смог скрыть?

— Ты всегда говоришь ерунду, когда пытаешься кого-то успокоить?

— Обычно это работает. А я люблю эффективные методы. Но сейчас мне правда интересно. В конце концов, я должен знать, к каким побочным эффектам готовиться.

К собственному удивлению, Мэй улыбнулась. Страх отступал, а вместе с ним уходило что-то ещё — будто растворялся жёсткий каркас, бывший одновременно опорой и орудием пытки. Мэй вдруг почувствовала себя мягкой и слабой — и эта слабость казалась успокоительной. Если признать, что у тебя закончились силы, можно с чистой совестью позволить себе передышку…

— Это не наркота. — Она устало опустилась на стул и чуть склонила голову, продолжая беззастенчиво рассматривать Попутчика. Он отвечал ей взаимностью, и этот равноценный обмен изучающими взглядами не давал ситуации сделаться неловкой. — Лёгкий нейролептик полевого действия. Структурирует поле, за счёт этого балансирует полеэмоциональную связку.

— Удобная штука.

Сидя на узком и, очевидно, неудобном бортике пруда, Попутчик вынужден был смотреть на собеседницу снизу вверх, но при этом держался удивительно легко и естественно. Он чуть подался вперёд, подогнув ногу и обхватив её руками. Любопытство в его взгляде становилось всё менее наигранным.

— На экзаменах — просто незаменимая, — кивнула Мэй. — Жаль, действует недолго и только два-три раза. Потом организм приспосабливается, и эффект пропадает. И это всё-таки не лекарство. Симптомы снимает, но, если проблема серьёзнее, чем банальный стресс, лучше разобраться, что не так, с врачом посоветоваться…

Попутчик досадливо закатил глаза.

— Хотя бы ты не читай мне нотаций, а? Сказал же: всё нормально. Я сам знаю, что не так, и врач мне не нужен.

— Ну да. С таким подходом — разве что патологоанатом, — усмехнулась Мэй. — Чтобы два раза не напрягаться. И всё-таки: почему ты так уверен?

Попутчик промолчал. Но Мэй и не ждала, что он ответит. В конце концов, у неё не было никакого права лезть ему в голову. Это его жизнь, и у него наверняка есть какие-то причины, чтобы распоряжаться ей именно так — помогать отчаявшимся девицам с нестабильными полями, например…

— Спасибо, — произнёс наконец Попутчик — с улыбкой, но без малейшей иронии. — За помощь.

— Тебе спасибо. Не знаю, почему ты здесь оказался, но одна я бы точно свихнулась.

— Бывают моменты, когда сидеть в одиночку на балконе четвёртого этажа — самая дурацкая из всех возможных идей. А я знаю толк в дурацких идеях… Поиграем в правду, Мышь? — вдруг спросил он и добавил с какой-то странной вдохновенной поспешностью: — Мы, вроде, неплохо сработались как безответственные попутчики. Предлагаю продолжить. Я отвечаю на твои вопросы, ты — на мои. Честно, без увёрток и хитростей.

— Зачем мне это? — осторожно уточнила Мэй, не до конца понимая, к чему он клонит.

Попутчик пожал плечами.

— Ты задала вопрос. Если ответ «Не твоё дело» тебя устроит, то, конечно, совершенно незачем.

«Безответственные попутчики, значит…»

Мэй медлила. Одно дело — взаимовыручка и ничего не значащая болтовня. И совсем другое — прямой призыв к откровенности. И обещание ответного жеста. Едва ли Мэй могла решить, что пугало её больше. Она пыталась представить, о чём Попутчик может спросить, какую сторону её жизни захочет вытащить на свет. И можно ли будет уклониться от ответа, если он решит заглянуть слишком глубоко? И хочет ли она уклоняться? И как глубоко готова заглянуть сама? В себя — и в него?

«Зачем мне это? — мысленно спрашивала Мэй. — И зачем это ему? О чём он хочет спросить? Или о чём хочет рассказать?»

Ей казалось, что здесь и сейчас совершается какая-то важная сделка. Что решение, которое она примет, определит не только финал этого вечера, но и что-то иное, куда более существенное. Потому что, как бы ни относился к этой идее Попутчик, для Мэй согласие будет означать полное принятие правил игры. Иначе зачем соглашаться?

А физик, между тем, ждал ответа — с терпением, не предполагавшим и намёка на шутку. Не торопил — будто хотел убедиться, что решение будет обдуманным. На его лице читался неподдельный интерес. Ожидание. И что-то ещё. Какое-то смутное беспокойство — едва уловимое, может — чудящееся?

Мэй поймала себя на том, что разглядывает Попутчика с тем же вниманием, с каким зимой всматривалась в его черты на экране. Только сейчас он мог разглядывать её в ответ и прекрасно видел, с какой жадностью его изучают. Мэй машинально опустила взгляд, а когда, устыдившись такого очевидного смущения, вновь решительно подняла глаза, собеседник старательно рассматривал золотисто-розовые лепестки азалий в ближайшем горшке.